Почему же тогда Арий принял поражение в Никее, когда ему привели свидетельство Евангелия от Иоанна (Феодорит. Церковная история, I, 7 (MPG, LXXXII, 923))? Ведь, согласно аргументации папистов, он мог отвергнуть это свидетельство как не получившее прежде одобрения Вселенского собора. Они ссылаются на древний список, именуемый Каноном Святого Писания, который, по их словам, был составлен на основании церковного определения (Cochleus. De authoritate ecclesiae, 1, 9, E 4b; De Castro. Adversus omnes haereses, I, II, fo. 3 C p.). Но я опять-таки спрашиваю их: на каком Соборе был составлен этот Канон? На это им приходится отвечать молчанием. Однако я хотел бы знать больше, чем то, что они думают об этом Каноне. Ибо и в вопросе о каноне у древних авторов нет единого мнения. Если принять сказанное св. Иеронимом, нужно считать апокрифами книги Маккавеев, Товит, Экклезиаст и другие, им подобные (Hieronymus. Praefatio ad libros Samuelis et Malachiae (MPL, XXVIII, 556 p.)). Однако эти люди не желают допустить такого (/3/4.17).

Глава X

О ВЛАСТИ ЦЕРКВИ ПРИНИМАТЬ И ИЗДАВАТЬ ЗАКОНЫ, ПОСРЕДСТВОМ ЧЕГО ПАПА И ЕГО ПРИСПЕШНИКИ ОСУЩЕСТВЛЯЮТ ТИРАНИЧЕСКУЮ ВЛАСТЬ НАД ДУШАМИ И ВВЕРГАЮТ ИХ В ГЕЕННУ

1. Далее следует вторая составная часть церковной власти. Согласно притязаниям папистов, она заключается в свободном издании законов. Из этого источника произошло бессчётное множество установлений (traditions), ставших удавками для несчастных душ. Ибо паписты испытывают угрызения совести не больше, чем мытари и фарисеи, когда возлагают на плечи людей бремена неудобоносимые, а сами не хотят и пальцем двинуть их (Мф 23:4). Я уже показал в другом месте (/3/4.17), каким жестоким пыткам подвергают они души, предписывая каждому исповедоваться во всех грехах на ухо священнику. Ни один другой установленный ими закон не являет собой такого чудовищного насилия. Но и те законы, которые кажутся более сносными, всё равно тиранически подавляют душу человека. Не говорю уже о том, что они извращают служение Богу и похищают у Него принадлежащее Ему право быть единственным Законодателем.

Итак, вот вопрос, который нам теперь предстоит рассмотреть: имеет ли Церковь право принуждать совесть людей подчиняться установленным по её воле законам. В данном случае мы не будем касаться установлений, связанных с порядком управления. Речь пойдёт о том, как в чистоте и должным образом служить Богу по его заповедям и как сохранить данную нам духовную свободу.

Согласно общепринятому способу выражения, все относящиеся к богослужению и происходящие от людей указы и эдикты именуются человеческими установлениями . Именно против подобных законов мы и будем сражаться, а вовсе не против святых и полезных установлений, способствующих сохранению умеренности, честности и мира. Цель нашей борьбы в том, чтобы обуздать чрезмерное и варварское господство над бедными душами, узурпированное теми, кто хочет слыть пастырями душ, а на самом деле оказывается их подлыми палачами. Они утверждают, что созданные ими законы духовны, свойственны душе и необходимы ей для вечной жизни (Clichtove. Antiluterus, I, X, fo. 21a.). Тем самым они совершают насилие над Царством Христовым, а также подавляют и уничижают свободу совести, полученную верующими от Христа. Не говорю пока о том нечестии, которым они обосновывают соблюдение своих законов, заявляя, что таким образом мы стяжаем прощение грехов и праведность, и утверждая, что в этих законах заключается существо религии в целом.

В данный момент я веду речь лишь о том, что не следует навязывать человеческой душе потребность в тех вещах, от которых их избавил Христос. Без этого избавления душа, как было сказано выше (/3/19.7 сл.), не может успокоиться в Боге. Ей надлежит признавать своим Царём и Освободителем одного Христа и находиться единственно под законом свободы - священным словом Евангелия, если она хочет сохранить благодать, полученную однажды в Иисусе Христе. Ей не должно быть порабощённой или пленённой какими бы то ни было узами.

2. Эти законодатели делают вид, будто их установления суть законы свободы, нетяжкое иго, необременительный груз (Clichtove. Ibid., I, XV, fo. 29). Но кому не очевидно, что это чистая ложь? Сами они не ощущают тяжести своих законов, ибо, отбросив всякий страх Божий, с равной дерзостью преступают как Божеские законы, так и свои собственные. Но те, кто некоторым образом заботится о своём спасении, чувствуют себя далеко не свободными, поскольку задыхаются в их тенётах. Мы видим, как старательно св. Павел избегал обременять души братьев, не дерзал налагать на них узы ни в чём (1 Кор 7:35). И не без причины! Он, конечно, понимал, какую тяжкую рану наносит совести человека наложение на него обязанностей, от которых он освобождён Богом. Что же касается наших противников, вряд ли можно пересчитать все их установления, предписанные для строгого соблюдения под страхом вечной гибели и провозглашённые абсолютно необходимыми для спасения (Eck J. Enchiridion, 13, E 7B, p.). Многие из них весьма трудны для исполнения. Если же собрать их все воедино, то соблюсти их будет вообще немыслимо - настолько велико их число. Так возможно ли, чтобы люди, обременённые столь неподъёмным грузом, не терзались мучительными страхами и сомнениями?

Итак, повторю ещё раз: моя задача - бороться против таких законов, которые создаются для того, чтобы связать души людей перед Богом и опутать их массой мелочных предписаний, как если бы эти законы были абсолютно необходимы для спасения.

3. Многие испытывают затруднения в этом вопросе, потому что не различают достаточно чётко суда Божьего, духовного по своей сути, и земного правосудия людей. Трудность для них усугубляется тем, что св. Павел велит повиноваться светским властям, причём не только из страха наказания, но и по совести (Рим 13:1 cл.). Отсюда следует, что совесть людей подчиняется также гражданским законам. Если это так, то всё сказанное нами в предыдущей главе (кн. II, гл. XIX: «О свободе христианина»; - в изданиях 1545-1557 гг. эта глава непосредственно предшествовала главе «О человеческих традициях», в которую входил текст данного раздела) и всё, что ещё предстоит сказать о духовном управлении, обращается в ничто.

Для того чтобы разрешить это затруднение, нужно в первую очередь определить, что такое совесть (conscience). Отчасти это можно вывести из самого слова: весть, ведение (science) есть понимание или осознание того, что люди познают по мере данного им разума. Поэтому когда они ощущают или сознают, что подлежат Божьему суду и это чувство для них - словно свидетель, не позволяющий им скрыть свои грехи, но заставляющий извлекать их наружу и вверять Божьему суду, - это и называется совестью. Она является как бы промежуточным звеном, со-ведением Бога и человека, которое не даёт забыть о себе человеку, желавшему бы сохранить в тайне свои грехи, но заставляет его чувствовать собственную виновность. Именно это имеет в виду св. Павел, когда говорит, что совесть свидетельствует людям, когда их мысли обвиняют или оправдывают их перед Богом (Рим 2:15). Простое и непосредственное осознание может притупиться в человеке. Посему это чувство, привлекающее человека к Божьему суду, дано ему как страж, который будит его, следит за ним и раскрывает всё то, что он предпочел бы утаить, если б мог. Отсюда происходит древняя поговорка: «Совесть подобна тысяче свидетелей» (Квинтилиан. Об ораторском образовании, V, II, 41). По той же причине cв. Пётр приравнивает добрую совесть к мирному спокойствию духа (1 Пет 3:21), когда верующий с помощью благодати Христовой смело предстаёт пред ликом Бога. И апостол в Послании к евреям говорит, что верующие не имеют уже сознания грехов. Это значит, что они освобождены и оправданы и не испытывают более жгучих угрызений совести.