Лия не отвечала. И там, на Земле, бывало иногда, что она умолкала надолго, изводя его молчанием не меньше, чем упреками. Но сейчас в бесстрастии Вселенной ему не хватало его взрывных эмоций.
— Я же тебя люблю. Как прежде. Скажи что-нибудь. Что ты молчишь?
— Чего? — наконец выговорила она.
— Чего-чего. Есть у тебя другие слова?
— Есть, — как эхо, повторила она.
— Я не могу вернуться, я для тебя все равно что умер. Но знай, я очень любил и люблю тебя. Я ошибся, думал, что можно убежать, улететь от самого себя. Значит, все дело было во мне.
— Так.
— Не в тебе, а во мне самом. Я ущербен. Не понимаю, почему эти вечные выбрали меня?
— Не понимаю.
— Да что с тобой? Ты что, говорить разучилась?
— Ну и что?
— Как это что? Может, ты заболела?
До него вдруг дошла нелепость рассказов-расспросов. Перед ним всего лишь тень, тень былого… Он возразил сам себе: нет не тень, Лия бывала всякой, но такой — никогда… А в будущем?.. Но какое может быть будущее у него? Или все-таки может быть?.. Или же это новый образ, сотворенный из отрицательных качеств той, земной Лии?.. Кем сотворенный? Зачем?
Образ Лии, сидевшей перед ним, странно и страшно начал преобразовываться в серого пришельца. Какое-то время Герман молчал, ошеломленный.
— Ну и шуточки у вас.
— Это не шутка. Я попытался показать вас двоих как бы со стороны. Вы ведь не понимаете и никогда не поймете друг друга.
— Не поймем? Как же добиться взаимопонимания в иных мирах, если мы, люди одного мира, не поймем друг друга? Знаете ли вы, что люди иногда умеют понимать… сердцем?
Ему казалось, что он здорово поддел пришельца. Тот долго молчал, не мигая смотрел на Германа, и облик его все более светлел, таял.
— А что значат ваши слова «никогда не поймете»? — спросил Герман. Разве для меня существует возможность возвращения?
— Узнаете, узнаете, узнаете… — Голос слабел, полупрозрачный силуэт все больше растворялся, пока не исчез совсем.
Что-то переменилось в окружающей Германа сумрачной пустоте. Света, что ли, прибавилось? Или, наоборот, тьмы? Или пробились сквозь туман радужные отблески? А может, это в нем самом что-то изменилось после неожиданной оговорки пришельца. Оговорки ли? Теперь Герману казалось, что пришелец знает нечто чрезвычайно важное и специально намекнул на это. Но зачем? Чтобы заронить надежду? Нет, скорее затем, чтобы увидеть, как Герман отнесется к сообщению, и понять, готов ли он уйти в вечность.
Бледный свет внезапно начал разгораться. И вдруг ослепительно вспыхнул. И что-то громоподобное обрушилось на Германа.
Больше ничего он не видел и не слышал…
Теплая капля упала ему на щеку, сползла к краю губ. Герман слизнул каплю. Она была соленая.
— Очнулся?! — услышал он радостный возглас. — Я знала, что ты очнешься. Я тебя всегда знала. Открывай глаза-то, нечего притворяться.
— Лия?!
— Хотел сбежать от меня? Не выйдет, дружочек ты мой. Видишь, сама Вселенная против.
Она улыбалась, а из глаз все капали ему на лицо слезы. И были они сейчас слаще меда. Герман с трудом поднял руки, потянулся к ней. Лия резко отпрянула, ее золотистые волосы полыхнули в лучах солнца, бьющего в окно.
— Нет, милый, сначала ты мне все расскажешь.
Он улыбнулся:
— Я тебе сто раз рассказывал.
— Не знаю, кому ты там рассказывал…
Синие глаза ее блеснули предвестием обиды. Герман привстал. Что-то было не так во всем этом. Цвет? Да, цвет, настоящий, земной, какого давно не видел.
— Что случилось?!
— Это я тебя спрашиваю: что случилось? Как ты мог…
— Я на Земле?
— Ты на кровати. На больничной кровати. Все удивляются, как ты жив-то остался.
Он бессильно упал на подушку.
— Бога ради, объясни, что со мной?
— Поглядите на него! — Лия всплеснула руками, огляделась, словно искала кого-то глазами, хотя в комнате никого не было. — Ты спроси, что со мной?! Я чуть не умерла тут без тебя. Потом чуть не умерла, когда увидела эту вспышку в небе, хоть и не знала, что это ты возвращаешься. Но чувствовала, чувствовала. Потом чуть не умерла, когда отменили все передачи и показали, как тебя вытаскивают из этого угля, из этого черного камня — хронолета. Уж точно чуть не умерла в который раз…
В комнату кто-то вошел, и Лия умолкла. Герман скосил глаза, увидел необыкновенно красивое смуглое лицо мулатки. Женщина улыбалась радостно, от ее улыбки невозможно было отвести взгляда.
— Как мы себя чувствуем? — спросила женщина.
— Хорошо, хорошо, — забеспокоилась Лия. — Раз я здесь, значит, все хорошо.
Женщина не обратила на Лию никакого внимания, будто ее и пе было, подошла, положила на голову Германа теплую мягкую ладонь, как-то слишком пронзительно, колдовски заглянула в глаза.
— Мы вас все любим, вы должны это помнить.
— Почему?.. — Он вдруг увидел большие гневные глаза Лии и спросил другое: — Что со мной?
— Теперь все хорошо.
— Теперь? Что же было?
— Всякое. — Снова ослепительная улыбка, сочувственная, ободряющая. — Много людей отдавали вам свои силы.
— Было так серьезно?
— Вы же из небытия.
— И вы… отдавали? — спросил он, хотя можно было не спрашивать. С ее руки, лежавшей на голове, и теперь стекало нечто успокаивающее, бодрящее.
— И я тоже! — с вызовом сказала Лия. — Я знала, что он придет в себя.
— Ну, этого ни один врач не знал.
— А я знала!
— Хорошо, хорошо.
Женщина отняла руку и пошла к двери. Ему хотелось позвать женщину — такое блаженство разливалось по всему телу от ее руки, — но снова поймал встревоженно-гневный взгляд Лии и промолчал.
— Скоро вы встанете на ноги, — сказала женщина, задержавшись в дверях. — А то вас заждались.
— Кто заждался?
— Все. Вы же теперь знаменитость.
Она вышла, и Лия разразилась длинной тирадой по адресу всяких там красоток, которые, если их не отвадить, слишком далеко заходят. А Герман успокоенно думал о том, что все счастливо окончилось, наверное, не без участия извне. Хронолет, как время, мог перемещаться только в одном направлении, и вернуть его способна была лишь одна сила, та, которой обладал таинственный серый человек — посланец никому не ведомых вечных. Но чем он заслужил такое сочувствие к себе, носителю крохотной частицы разума, одной из мириад во Вселенной? Чем он так уж выделился, что ради него серый человек, пусть на миг, но все же разбил извечные оковы космических законов? Это было непонятно, неестественно и требовало других объяснений, совсем других…
— …Магелланчик ты мой!..
— Ты что-то сказала? — спросил Герман, уловив в бурной речи Лии непонятное слово.
— Сказала?! Я ему битый час говорю, а он, оказывается, не слушает! Узнаю своего Германа. Всю Вселенную объехать — и ничуть не измениться…
— Ты вроде бы тоже не изменилась.
— Я была тут, а ты… на краю света.
— Ну, положим… Края света-то ведь не существует.
Она потрогала лоб, нарочно или случайно повторив жест необыкновенной женщины-врача, после которой что-то звенело в нем радостно, не умолкало.
— Ты что, с неба свалился?! — И засмеялась. — Конечно, с неба, откуда еще! Вселенную облетел, а ничего не понял. Ты в самом деле ничего не понял или притворяешься?
— Что я должен понять?
— Ты же всю Вселенную облетел!
— Заладила. Объясни толком?
— Ты же новый Магеллан.
— Кто?
— Ну, Магеллан. Ты же знаешь, путешественник такой был. Землю вокруг объехал. Все время плыл на корабле в одну сторону, а вернулся с другой стороны.
— Ну и что?
— Как что?! Меня все поздравляют: твой-то ради тебя что совершил! Герой!
— Я герой?!
— Ты, кто же еще? — Неожиданно она поцеловала его в щеку возле самых губ, и догадка, что билась в нем новым откровением, улетучилась.
— Постой, дай сообразить. Я же… А меня героем? Кто называет?
— Да все же. Все видеоканалы тобой заполнены. Люди везде только о тебе и говорят. Вот поправишься, узнаешь. Ученый мир голову потерял — такое открытие.