— Именно змея под колодой. Устроился, скажем, провизором в аптеке. Смирнехонько растирал порошки в каменной ступе. А потом взял и объявился!

Бывшему командиру разведчиков показалось, что Колесников скрипнул зубами. Снова молчание.

— Он, гад, гнал меня ветром к водоему с лилиями, — послышался ровный голос Колесникова. — Теперь понятно, чего он хотел. Ему, понимаешь, надо было, чтобы я заглянул в этот водоем и увидел какую-нибудь чертовню вместо своего отражения. Это он называл второй стадией экспериментов.

— Но ты же не пошел к водоему с лилиями.

— Да, упирался изо всех сил. Хотя ничего еще не понимал. Но я делал все наперекор Бельчке.

— По-твоему, он уже тогда добавлял этот ЛСД в ядовитое зелье?

— Выполняя в точности инструкции наставниц своих, ведьм нюрнбергских. Одна резеда была все же слабовата, не оказывала, надо думать, нужного действия. Бельчке пишет в тетради о злаке, распространенном в Европе. И заметь, галлюцинации разноцветные! Нет, совпадение полное.

Он торопливо закурил новую сигарету.

Уже все сине было вокруг. Сильнее запахли флоксы и лаванда в палисаднике.

— А как тебе сейчас запах цветов? Ничего?

— Сейчас-то, уже ничего. А несколько лет было какое-то, не скажу, отвращение, а тревожное недоверие к цветам. Потом приобвык помаленьку. Но резеду не переношу. Вот тебе еще одно странное военное увечье.

Длинная пауза. Колесников продолжал:

— И ведь откуда, подумай, корни тянутся! Из средних веков! Недаром нацисты с таким благоговением относились к средневековью. И яды психические оттуда же полезли, из этой ямищи черной. Перекличка нюрнбергских ведьм и толстяка профессора Бельчке! И видишь, он оказался способным учеником.

— Но ты все о Бельчке об одном…

— Ну, не Бельчке — он, Бельчке — они! Для меня все они — Бельчке, эти новейшие колдуны-отравители, толстяки со стеклянными глазами, желающие вогнать нас в безумие!

— Волнуешься, Тезка.

— Да нет. Решение мною уже принято. Что же тут волноваться?

Он швырнул окурок наземь и придавил его каблуком.

— Прохладно становится. Пошли в дом!

Колесников выставил на стол чайные стаканы, хлебницу, сахарницу, банку с вареньем. Потом он отправился на кухню за чайником, который терпеливо пофыркивал на конфорке, — как поезд под парами. И вся эта мирная картина показалась неправдоподобной бывшему командиру разведчиков — после недавнего разговора о Бельчке, об ЛСД и о нюрнбергских ведьмах…

— Считай, Батя: призвал меня ныне из запаса! — сказал Колесников, вернувшись. — Ты ведь в больших чинах… — Гость сделал протестующий жест. — В больших, в больших, не скромничай! Так будешь проездом в Москве, напомни кому надо обо мне. Похлопочи, а? Объясни там, что есть, мол, в Медногорске человек полезный и нужный — можно сказать, с самим Бельчке был на короткой ноге, чуть от него капитуляцию не принял. И никак не согласен он, человек этот, заниматься только рыбалкой!

Бывший командир разведчиков с удовольствием посмотрел на своего друга. Лицо Колесникова раскраснелось, глаза блестели. Сейчас белые усы и брови выглядели, как наклеенные, а седую шевелюру можно было принять за парик.

— Ну, а что Нина Ивановна скажет на это?

— Нинушка? Так она же умница у меня. И любит. Значит, поймет! Она, знаешь, хитростями всякими меня опутывала. Хотела заслонить, прикрыть собой от всего опасного и злого на свете. Ну, хитрости-то у нее прозрачные. Разве старого разведчика так запросто опутаешь? Но до поры, до времени, конечно, прикидываюсь дурнем. Жалею ее, Батя…

Он встал, прошелся по комнате.

— Пишут, преодолен в авиации звуковой барьер, сверхзвуковой! А почему никогда не напишут о психическом барьере, который был преодолен нами во время войны? Говорю не только о фронтовиках, но и о гражданском населении, главным образом о гражданском. Бомбежки эти, голод, холод, похоронки! Диву даешься, когда вспомнишь, сколько же сил душевных понадобилось человеку, чтобы выстоять! И есть ли, Батя, вообще предел этих душевных сил?

Бывший командир разведчиков неторопливо, как всегда размял пальцами кончик сигареты, скользнул взглядом по Колесникову, закурил, помолчал.

— По-моему, Тезка, предела нет! — сказал он, подумав…

Будапешт — Вена — Москва

Юрий ПЛАТОНОВ

БОМБА

Этот рассказ — о солдатах, пришедших на смену тем, кто двадцать пять лет назад принес стране великую победу.

Еще и по сей день то там, то здесь находят на нашей земле зловещие осколки войны — вражеские снаряды или бомбы, по какой-то причине неразорвавшиеся и затаившие свою смертельную опасность до мирных дней. Обезвреживание их — дело современных саперов.

…Для младшего лейтенанта Ивана Крюка, командира взвода пиротехников, в этой истории не было бы, в общем, ничего особенного. Он обезвредил уже более семисот зловещих «находок», и бомба, обнаруженная недавно в украинском городе Сарны, была лишь очередной на счету молодого офицера и его подразделения. Но в этот раз все было совсем не так, как обычно. Огромная фугасная авиабомба была оснащена устройством, которое должно было подорвать ее при малейшем прикосновении к запалу. Для обезвреживания не годилось ни одно из обычных средств…

Землекопам, расчищавшим траншею для теплоцентрали на территории ремонтного завода, сначала показалось, что они натолкнулись на какую-то старую трубу: лопата одного из них вдруг звонко чиркнула по металлу. Когда землю в этом месте расчистили, стало ясно видно направление «трубы» — как раз поперек траншеи. Оставалось только определить диаметр неожиданной помехи и решить, как с ней быть.

Землю расчистили больше. На свет появился ржавый округлый бок, и вот тогда рабочие усомнились: труба ли это, в самом деле? Слишком велик был ее диаметр — больше полуметра.

Такие широкие трубы применяются обычно при прокладке газо- или нефтепроводов, но здесь не проходила ни одна из подобных магистралей…

Люди на заводе были достаточно опытны. На его территории не раз уже извлекали из земли оставшиеся от войны неразорвавшиеся снаряды и мины. Рытье траншеи немедленно прекратили. Кто-то из пожилых рабочих, во время войны бывший сапером, велел всем остальным отойти подальше, а сам осторожно стал расчищать землю вокруг находки руками. Скоро уже можно было определить ее форму — коническая, заостренная с одной стороны.

На дне траншеи лежала большая, весом, наверное, в несколько сотен килограммов, авиабомба… Приказ, полученный в тот же день младшим лейтенантом комсомольцем Иваном Крюком, ничем не отличался от подобных приказов, выполненных за первый год его офицерской службы: «Произвести все необходимые работы по обезвреживанию бомбы на территории ремонтного завода в городе Сарны». Офицер передал приказ своим девяти подчиненным. Привычно солдаты подготовили все необходимое оборудование и погрузили его в машину. В предстоящей операции не было, в общем-то, ничего сложного. Под бомбу надо было осторожно подвести канаты и с помощью подъемной стрелы погрузить ее в кузов машины. Потом медленно и осторожно отвезти в безопасное место — например, в какой-нибудь глубокий овраг подальше от города. И затем приладить к запалу бомбы бикфордов шнур. Взрыв прогремит, когда шнур догорит до конца, люди за это время успеют отойти в укрытие…

Грузовик осторожно подъехал к самой траншее, Иван Крюк спустился на ее дно, внимательно осмотрел шершавый, изъеденный ржавчиной металл. Бомба была уже настолько расчищена от земли, что опытному саперу нетрудно было определить ее тип: «находка» оказалась фугасом, весившим, судя по диаметру, полтонны.

Сарны — городок маленький. Ремонтный завод, во дворе которого сделали эту зловещую находку, расположен почти в центре города. Рядом — школа и три многоквартирных четырехэтажных дома с несколькими сотнями жителей. Но чтобы точно знать, как обращаться с бомбой, надо было прочитать еще маркировку на кольце взрывателя. Иван крикнул солдатам, чтобы они подготовили канаты и стрелу подъемника, а сам, опустившись на корточки, стал разрыхлять пальцами землю, подбираясь к кольцу. Надпись сначала было трудно разобрать, офицер осторожно очистил кольцо от ржавчины носовым платком, и тогда надпись проявилась.