Досадная, глупая строчка в анкете! Пустяк, в сущности, почти описка, каких-нибудь два-три слова, неточно зафиксировавших суть дела. Никакого, абсолютно никакого отношения не имел он к НКВД. Нет, раз уж так вышло, раз не миновать разговора начистоту с новой властью, то он попросит, точнее, потребует, чтобы она, эта новая власть, подошла к нему объективно. Видит бог, о подполье он и не помышлял. Да и какой из него подпольщик? Даже смешно… Как все это получилось? Он им расскажет. Он работал директором конторы культторга. В контору и склад попала бомба. После бомбежки он прибежал в горком партии, чтобы выхлопотать транспорт вывезти наиболее ценные товары. Дело, конечно, было не в балалайках и роялях, а в том, чтобы убраться подобру-поздорову подальше от грохота и ужасов войны. Но в горкоме его появление в такое время расценили по-своему и вместо грузовика предложили… должность комиссара в формировавшемся строительном батальоне. Он не возражал, согласился. Впрочем, имело ли смысл возражать, отказываться от комиссарства? Мигом отобрали бы партбилет, перевели бы из заведующего в рядовые работники. Да, несколько дней он был в строительном батальоне. А потом «заболел», отстал от батальона и оказался в Одессе. Надеялся отсидеться, затеряться в неразберихе военного времени, но не вышло. Однажды встретил знакомого из облторготдела, а тот сосватал его на должность управляющего Главпарфюмера. Нелепая была работа по военному времени, но что было делать? Все чем-нибудь занимались: одни рыли окопы, другие в этих окопах воевали. Он тоже не бил баклуши. Ну, а потом его вызвали в отдел кадров и, «как бывшему чекисту», предложили пойти на подпольную работу — в анкете же черным по белому было написано, что он когда-то работал в НКВД!.. Отказаться он не мог — лишился бы сразу всего на свете. Как руководитель филиала партизанского отряда Бадаева он сделал немного, так немного, что новая власть могла бы отнестись к нему снисходительно, тем более что он чистосердечно расскажет и о себе и об отряде… Впрочем, вся его деятельность в основном сводилась к тому, что он приказывал соблюдать конспирацию и отговаривал бойцов-подпольщиков от проведения крупных диверсий. Вот и Якову Гордиенко недавно он помешал взорвать дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии. За диверсии, которые были совершены бадаевцами и группой Гордиенко, он не в ответе. Бадаев — сам по себе, а Гордиенко подчинялся больше командиру отряда, чем ему, Федоровичу. Единственный грех на его совести — убийство Садового. Почему он это сделал? Боялся разоблачения, боялся…

— Сюда, пожалуйста, — прервал его размышления Друмеш.

Как от удара, Федорович содрогнулся, побледнел: «работник примарии» вводил его в сигуранцу…

«…На некоторое время прекратите связь со своими людьми, работающими в городе. Ваше сообщение о том, что для блокады одесских катакомб сосредоточено 16-тысячное войско, подтверждается. Учтите, что за входами в катакомбы, кроме открытого наблюдения, установлена тайная слежка полевой жандармерии противника. Примите все меры к сохранению себя и своего подполья, реже выходите в эфир».

Эту радиограмму Владимир Александрович не получил. Радист в катакомбах принял ее спустя несколько часов после того, как вместе со связной Тамарой Межигурской капитан Бадаев ушел в город на встречу со Стариком.

«…Последний срок возвращения был назначен на вечер десятого февраля. В этот день Кир[42] и его связная не вернулись. Чтобы выяснить причины задержки, послали в город вторую связную — Тамару Шестакову. Дали указание — при любой обстановке в городе возвратиться в тот же день в катакомбы. Связная не вернулась. Ее нет до сих пор…»

Оказалось, что есть вещи более страшные, чем газовая атака, — предательство. Именно об этом и свидетельствуют строчки из архивных документов:

«Гордиенко готовился к выполнению большого и трудного задания по взрыву дома, где находилась комендатура. Но в результате предательства Бойко-Федоровича юный герой был схвачен ночью во время сна палачами сигуранцы. Вместе с Яшей был схвачен и его бесстрашный командир и чекистский учитель Владимир Александрович Молодцов-Бадаев. Арестовала сигуранца и Яшиных друзей по группе…

Чтобы Молодцов не ушел от ищеек сигуранцы, предатель запер черный ход на лестницу-штопор, наглухо забаррикадировал дверь на чердаке дома. Так знаменитая конспиративная квартира в доме на Нежинской, 75 стала западней для командира и его боевых друзей — Яши, Гордиенко-старшего, Тамары Межигурской…»

«Яков Гордиенко. Украинец. Год рождения — 1926-й. Проживает на улице Нежинской в доме № 75. Волосы и брови каштановые. Глаза карие. Лицо овальное… Характерные черты: бесстрашный…

Проведена очная ставка государственного преступника Якова Гордиенко с Бойко-Федоровичем.

Следователь к Гордиенко:

— Ты знаешь этого человека?

Гордиенко:

— Нет.

Следователь к Бойко-Федоровичу:

— А вы?

Бойко-Федорович:

— Это мой связной… Командир молодежной группы…

Бойко-Федорович к Гордиенко:

— Яша, брось запираться. Наша карта бита. Лучший выход из положения — быть правдивым. Не упрямься: расскажи о засекреченных входах в катакомбы, о том, где Молодцов прячет рацию.

Гордиенко:

— Жаль, Иуда, что у меня нет пистолета… Вспомни, как ты ползал передо мною на коленях…

Следователь к Бойко-Федоровичу:

— Расскажите о случае, о котором упоминает ваш связной.

Бойко-Федорович:

— Однажды Яков пришел ко мне и сказал: «Я начал минировать дом офицеров на улице 10-летия Красной Армии». Я приказал ему отложить операцию. Даже подчеркнул, что это распоряжение Молодцова. Мальчишка мне не поверил. Он выхватил браунинг и направил его на меня. «Врешь! — крикнул он с яростью. — Я только что от Молодцова. Дядя Володя требует дел, а ты отсиживаешься, как крот». Тут я стал просить Якова не делать безрассудного шага, убеждал всячески, что пользы эта операция в данный момент не принесет…

Гордиенко:

— Ах вот что! Ты продался и боялся, как бы взрыв и тебе не снес голову, шкуру свою спасал…

Следователь к Гордиенко:

— Значит, ты подтверждаешь, что готовил диверсию?

Гордиенко:

— Я ничего не подтверждаю.

Следователь:

— Помнится мне, когда мы с тобой познакомились, ты говорил, что у тебя нет товарищей. А, оказывается, ты был командиром разведотряда, собирал сведения для Москвы. Кто, кроме тех, кого мы уже арестовали, помогал тебе?

Гордиенко:

(Молчание.)

Бойко-Федорович:

— Яша, ты же умный парень. В молчанку, пойми, играть глупо. Да и незачем. Здесь уже все о нас известно, все. Нам остается лишь подтвердить эти сведения и кое в чем их дополнить.

Гордиенко:

(Молчание.)

Следователь:

— Ничего, заговоришь!..

Следователь к Бойко-Федоровичу:

— Как был убит Садовой?

Бойко-Федорович:

— Он предложил свои услуги…

Следователь:

— Прошу отвечать по существу…»

Свидания с Яшей были запрещены. Передачи для него не принимались. Он, руководитель молодежной разведгруппы и «неуловимый диверсант-невидимка», был для сигуранцы не просто преступником, а преступником особо опасным. Государственным! Поэтому допрашивали его лучшие кадры тайной румынской жандармерии. Но безуспешно. «Развязать язык мальчишке не удалось». Тогда за него принялся Харитон. Он узнал, что Яша хотел стать штурманом, и на это решил сделать ставку.

— Не прогуляться ли нам? — вызвав Яшу из камеры, спросил он. — Например, в Аркадию, к морю?