Мне же оставалось нервно курить и мерить шагами комнату, уныло размышляя об идиотской ошибке, которая, если смотреть правде в глаза, несомненно, изменит мою и без того непростую судьбу далеко не в лучшую сторону…

Глава 12. Из огня да в полымя.

– Эй, любезный! – очнувшись от безрадостных мыслей, окликнул я с головой закутанного в засаленный тулуп возницу. – Ты куда, собственно, меня везешь, а?

Легкие санки с черепашьей скоростью пробирались по засыпанной снегом дороге, все глубже забираясь в ночной лес. Мороз чувствительно щипал открытую кожу и выжимал из глаз тут же намерзающие на ресницах слезы.

– Куда приказано, туда и везу, – глухо прозвучало с облучка.

Я обомлел от такой откровенной дерзости и уже набрал в грудь воздуха, чтобы примерно отчитать наглеца, когда тот обернулся. Надо сказать, что грузится в транспорт пришлось впопыхах, и мне было совсем не до личности какого-то там кучера. А сейчас на меня смотрел довольно щерящийся Андрюха Стахов.

С момента нашей последней встречи он разительно изменился. Вечно растрепанная борода аккуратно подстрижена, физиономия сыто округлилась и даже пропали отечные мешки под глазами. По всему было видно, что мой осведомитель если и не совсем отказался, то, во всяком случае, значительно сократил потребление горячительных напитков.

– Здравия желаю, барин! Уж и не чаял встретиться. Слухи ходили, угробили тебя оборотни, те, которые себя за полицаев выдавали.

С остервенением растирая перчаткой щеки, я пробурчал, с трудом двигая костенеющими на холоде губами:

– Что ж вы все меня хоронить торопитесь?.. Ты-то как здесь оказался?

Андрюха шлепнул вожжами по крупу, горяча еле-еле переставляющую ноги лошадь и вновь обернулся ко мне:

– А это все Петра Апполоныча, заслуга. Век добрым словом поминать буду. Я ж, когда от тебя денежки-то в остатний раз получил, грешен, запил по-черному. Вот по этому-то делу в историю и вляпался. Повязали меня дюже хмельного при облаве на хате, битком набитой барахлом краденным. А там кто-то из корешей, язви их в душу, на дознании стукнул, мол, это все моя работа. Короче, как ранее судимому, годков пять рудников мне корячилось, к бабке не ходи, если бы не господин околоточный, дай Бог ему здоровья, – Стахов с чувством перекрестился и с гордостью продолжил. – Во всем ведь разобрался, всех истинных жуликов на чистую воду вывел. Потом, опять же участие поимел. Вот возничим служить на станцию пристроил. Да не на сдельщину, а за оклад твердый.

«Ну, Селиверстов, ну, сукин сын! – восхищенно подумал я. – На ходу подметки рвет. Не успел глазом моргнуть и считай, без агента остался», – а вслух спросил:

– Так ты что ж, получается, совсем пить бросил?

Андрюха замялся, нерешительно пожевал губами, затем, нехотя, выдавил:

– Ну, не то чтобы совсем. В праздник, допустим, отчего ж себе не позволить?

Я понимающе усмехнулся:

– Все с тобой ясно. Черного кобеля не отмоешь добела… Доберемся-то скоро? А то так и околеть не долго, на улице чай не май месяц.

– Скоро, барин, скоро, – успокоил Стахов, размахивая кнутом над головой. – Почитай уже и приехали…

Развалившийся по разным сторонам забор казалось, удерживался на весу, только наметенными под него сугробами. Неказистый домик притулился в глубине когда-то отвоеванного у векового бора квадрата двора, по колено засыпанного снегом. Лишь узенькие тропки вели к дровянику и покосившейся будке, предназначение которой не вызывало сомнения.

Обметя обувь брошенным у двери веником, мы, в клубах морозного пара с шумом ввалились в низенькие, темные сени.

Из-за двери в жилую половину испуганный женский голос спросил:

– Кто там?

– Не боись, свои, – ответил Андрюха и, оттерев меня плечом, первым дернул за ручку.

В жарко натопленной кухоньке, отделенной от комнаты массивной русской печью, стояла статная молодуха на сносях, бережно поддерживая огромный живот. Узнав Стахова, она облегченно улыбнулась:

– Это ты, дядько Андрий? Фу ты, божешь мой, напугал-то как! Я ж так поздненько и ни ждала никого.

– А сколь тебе говорено, дверь на крючок запирать? – не здороваясь, с порога забурчал Стахов. – Как об стенку горох. Вот приедет Петр Аполлонович, все как есть доложу.

– И Петичка будет? – зарумянилась хозяйка, опустив глаза.

– Обещались, – Андрюха посторонился и подтолкнул меня вперед. – Вот, принимай гостя. Прошу любить и жаловать – Степан, – он, запнувшись, обернулся: – Как там тебя, барин, по батюшке?

– Для вас – просто Степан, – я, проявляя галантность, осторожно подхватил ее ладонь и поднес к губам.

– Христя, – залилась краской девушка, смущенно высвобождая руку.

– Ну, вот и познакомились, – нарочито бодро провозгласил я, перехватывая у Стахова инициативу. – Вы не против моей компании на несколько дней?

– Та ни дай Бог? – всплеснула она руками. – Тильки буду раденька. Тут насомоти, одной, то есть, дуже боязно, особливо по ночам.

– Вот и ладушки, – в тон ответил я и повернулся, крепко прихватил Андрюху за рукав. – Тогда мы сейчас перекурим, и располагаться будем.

Вытолкнув удивленного Стахова обратно в сени и плотно притворив за собой дверь, прошипел ему в ухо:

– Быстро, охламон, рассказывай, к кому меня привез?

– Дык это, – в полный голос попытался он ответить, но я тут же шикнул:

– Тихо ты, не ори.

Андрюха прикрыл ладонью рот и понимающе затряс головой. Затем шепотом продолжил:

– Это ж Христинка, бывшая зазноба их превосходительства Николая Александровича.

– Какого такого Николая Александровича? – не сразу дошло до меня.

– Как какого?! – возмутился Стахов, вновь повышая голос. – Прохорова, разумеется. Иль запамятовал? Я ж сказывал тебе про нее. Сам же тогда наказал встречу устроить.

И тут меня словно обухом по голове ударило.

– Так это что ж получается, покойник успел наследника заделать?

– Ну да, – без особых эмоций отреагировал Андрюха. – Трепали много про слабость его превосходительства по женскому полу. Но враки это, ей-богу враки. Сам видишь.

Опираясь спиной о стену, я сполз вниз на ослабевших ногах. Сидя на корточках, обхватил руками голову.

– Что ж ты мне раньше-то не сказал, черт рыжий?

Растерявшийся Стахов испуганно открестился:

– Дык я и сам недавно узнал, – словно испуганный ребенок оправдывался он. – Мне и рассказать-то некому было. Ты, барин, пропал. Вот и я раскрылся господину околоточному. Он-то Христинку здеся разыскал, да под крыло взял.

Больше не слушая вполголоса бубнившего Андрюху, я вспотел в промороженных сенях, уразумев, на каком краю балансировал, так беспечно проживая в имении бывшего покровителя.

Кое-как выковырнув дрожащими пальцами папиросу из портсигара и прикурив, пробормотал под нос:

– Добрейшей души барышня оказалась. А могла бы и притравить между делом.

– Ась?.. Сказал что? – прервался Стахов.

– Ничего, – выкинув окурок за дверь, рывком поднялся. – Пошли в дом. Зябко здесь.

Повесив пальто на гвоздь в крохотной выгородке для хранения верхней одежды, я прошелся по дому. Потрясенный царившей в нем стерильной чистотой не удержался и отвесил хозяйке цветистый комплимент по этому поводу.

Порозовев, она опустила глаза и видимо от смущения окончательно перешла на родной язык:

– Вот у мойый матуси в хате з пидлоги можна було йысти. А цей хлив невзмози вимити.

Я усмехнулся в усы:

– Да уж тут, с чем сравнивать. Буханевич вон, пройдоха, за первый разряд немалые деньги дерет, а пыли по углам – траву сеять можно. И тараканы среди бела дня шастают, как дома у себя.

– Та ни дай боже, – мелко перекрестилась Христина. – Нема в нас цего смиття, ни тарганив, ни щурив, ни мишей бо йым тут йссти нема чого. – И горько улыбнулась.

Хлопнув себя по лбу, я поманил пальцем пристроившегося за кухонным столом и хрустевшего невесть откуда взявшейся черствой краюхой Андрюху. Когда тот, с грохотом отодвинув табуретку, подошел, смахивая крошки с бороды, сунул ему червонец.