Бомбардировка длилась ровно тридцать три минуты. За это время сто сорок летающих крепостей сбросили на станцию свой груз, а точно в полдень еще полтора десятка крепостей нанесли удар по Рьюкану.
Всего на Веморк сбросили более семисот пятисотфунтовых бомб, а на Рьюкан — более ста двухсотпятидесятифунтовых бомб. Дымовые генераторы, которые установили вокруг станции сразу же после диверсии, дали нужный эффект: бомбометание оказалось неприцельным и рассеянным, и лишь очень немногие бомбы попали в жизненно важные установки. Три бомбы угодили в трубопровод станции, две — в водяные затворы наверху, но автоматические задвижки сработали и предотвратили катастрофическое наводнение. В подвесной мост было прямое попадание, но в куда более крупные объекты попало немного бомб: в станцию всего лишь четыре, а в здание электролизного завода — две. Сам же завод тяжелой воды, размещенный в цокольном этаже здания, и вовсе не пострадал. Тем не менее бомбардировка эта решила основную задачу. Правда, она стоила жизни двадцати двум норвежцам.
Немецким ученым нетрудно было понять причины налета. Эзау сообщил в аппарат Геринга, что налет был совершен исключительно с целью вывести из строя завод тяжелой воды. И действительно, даже не получив ни единого повреждения, завод не мог работать без электроэнергии. Правда, в его электролизерах сохранилось довольно значительное количество воды. Беркеи, специально командированный в Веморк после бомбардировки, по возвращении в Берлин доложил о полной невозможности возобновить производство в Веморке. Настало время, как и предсказывал в мае Эзау, эвакуировать производство тяжелой воды и возобновить его в условиях относительной безопасности в самой Германии.
Бомбардировка принесла англичанам и американцам сюрприз — прекращение работ на втором заводе тяжелой воды в Захейме. Здесь еще не было получено ни грамма готового продукта и самая высокая концентрация тяжелой воды не превышала 70 процентов. Но с конца 1943 года завод в Захейме должен был ежемесячно давать по 50 килограммов. Через три дня после налета на Веморк Эзау известил Имперский исследовательский совет о выделении 800 тысяч марок на сооружение завода тяжелой воды в Германии. Он должен был заменить заводы Норвежской гидроэлектрической компании.
Известие о полном демонтаже оборудования веморкского завода и о вывозе его в Германию получили в штабе специальных операций в последний день ноября. Его передал радист Эйнар Скиннарланд. Сэр Джон Андерсон и руководители «Тьюб эллойз» незамедлительно изучили возможные последствия этого шага. Поскольку в Германии отсутствовали сколько-нибудь мощные гидроэнергетические ресурсы и источники дешевой электроэнергии, сам по себе вывоз завода не представлял особой опасности. Но зато получение остатков тяжелой воды из Норвегии могло привести к серьезным последствиям. Штаб специальных операций отправил Скиннарланду приказ немедленно сообщать любые сведения, касающиеся дальнейших действий немцев.
Надо сказать, что норвежское правительство в изгнании потрясло и возмутило известие о налете американских бомбардировщиков на Рьюкан, тем более что американцы предварительно не проконсультировались с ним. О бомбардировке ничего не было заранее известно и в штабе специальных операций.
1 декабря норвежское правительство направило ноты протеста правительствам Великобритании и Соединенных Штатов Америки. Норвежцы напоминали о готовности давать сведения относительно промышленных установок в своей стране и готовить диверсионные акты на важнейших военных объектах, избегая, однако, неоправданной гибели людей и имущества. Как указывалось в ноте, ущерб, причиненный бомбардировкой Герёйи, а затем Рьюкана и Веморка, оказался «неоправданно большим по отношению к желаемым последствиям». Норвежское правительство напоминало об обещании союзников улучшить координацию действий. Оно было дано в ответ на протест по поводу бомбардировки Герёйи. Норвежцы и тогда брали на себя прекращение выпуска легких сплавов, но при этом они не хотели нарушить производство "удобрений. Тем не менее налеты на Рьюкан и Веморк вновь были совершены без предварительной консультации и даже без уведомления. «Если, — говорилось в ноте, — целью налетов являлось прекращение производства не удобрений, а другой продукции, например тяжелой воды, специальные методы нападения оказались бы значительно эффективнее бомбардировки». Бомбардировка вызвала у норвежцев неприятный осадок и пробудила глубоко укоренившиеся подозрения, что налеты вызваны не военной необходимостью, а прежде всего стремлением американцев обеспечить себе после войны выгодные конкурентные позиции.
Правительство Великобритании ответило на ноту только через месяц. Оно отклонило протест норвежцев и их утверждения, что они лучше других могут избрать средства и методы нападения на объект. По объяснению англичан, бомбардировка была единственно возможным способом решения задачи, так как принятые в Веморке меры охраны обрекали новые диверсионные акты на провал. Еще через три недели норвежского посла в Вашингтоне уведомили, что Государственный департамент США получил от военного министра заверения в самом тщательном изучении вопроса перед принятием окончательного решения о бомбардировке.
И все-таки наихудшие подозрения норвежцев возродились после отказа американцев санкционировать поставку из Швеции электротехнического оборудования для восстановления разбомбленных заводов, выпускавших мирную продукцию. Все же шведы снабдили норвежцев всем необходимым, и через несколько месяцев заводы удобрений и сплавов возобновили работу.
По решению Эзау и Дибнера производство тяжелой воды должна была взять на себя «ИГ Фарбениндустри». Однако и после решения еще тянулись споры хотя бы о частичном возобновлении в Веморке выпуска тяжелой или получении там исходного продукта — низкоконцентрированной тяжелой воды. Наконец, 13 декабря рейхскомиссар официально уведомил Норвежскую гидроэлектрическую компанию о полном прекращении производства тяжёлой воды в Веморке. Оставалось лишь вывезти оттуда остатки тяжелой воды. О необходимости такой меры Эзау поставил в известность аппарат Геринга в самом конце года.
К тому времени «ИГ Фарбениндустри» на заводах в Лейне уже построила небольшую опытную установку, действующую по методу двойного температурного обмена, разработанному Хартеком и Суэссом. Однако рекомендовать строительство полного завода подобного типа Эзау не решался. По расчетам инженеров из «ИГ Фарбениндустри» оно обошлось бы почти в 25 миллионов марок и потребовало бы 10 800 тонн обычной стали, 600 тонн специальных сплавов и несколько сот тонн никеля; для работы завода пришлось бы ежечасно сжигать по 50 тонн бурого угля.
Правда, не только эти устрашающие цифры являлись аргументом против строительства; один из наиболее талантливых сотрудников Хартека доктор Гейб разработал совершенно новый процесс двойного температурного обмена с использованием сероводорода (ныне он широко применяется в Америке). Новый процесс позволял снизить и стоимость завода, и стоимость производства тяжелой воды. На бумаге он выглядел идеально, поскольку по расчетам коэффициент разделения получался очень высоким. Хартек и Гейб подробно рассмотрели возможности процесса, но сочли преждевременным рекомендовать его. Они боялись непредвиденных технических трудностей, связанных с применением агрессивного сероводорода.
Нерешительность Эзау усугублялась еще и опасениями, что тяжелая вода вообще может оказаться никому не нужной, если хотя бы один из методов получения урана-235 принесет успех. Ведь тогда вряд ли кто оправдал бы его решение затратить многие миллионы марок на ставший ненужным завод. Он и без того чувствовал, что зашел слишком далеко, одобрив контракт на строительство в Лейне завода высокой концентрации мощностью полторы тонны в год, который должен перерабатывать практически все доставляемые в Германию полупродукты тяжелой воды. Впоследствии Эзау вспоминал: «Строительство этого завода должно было вестись вне всякой очереди, чтобы как можно скорее получить тяжелую воду для большого эксперимента. Ведь, исключая остатки тяжелой воды в Веморке, они могли рассчитывать лишь на низкоконцентрированную тяжёлую воду (меньше одного процента) из Мерано и в количестве не более тонны в год. Теперь немецким ученым следовало полагаться только на возможности самой Германии».