Именно эта статья и вторая, написанная Флюгге в середине августа для газеты «Дойче альгемайне цайтунг», еще сильнее обострили интерес германских властей к ядерным исследованиям и побудили их к более решительным действиям.

К счастью, о тайном совещании Иосиф Маттаух рассказал не только Вайцзеккеру и Флюгге, но и доктору Паулю Розбауду. А тот через неделю сообщил о совещании профессору Кембриджского университета Хаттону, бывшему в Берлине. Возвратившись в Англию, Хаттон не замедлил передать содержание своей беседы с Розбаудом доктору Кокрофту.

Как уже говорилось, письмо Хартека и Грота сыграло очень важную роль в развитии атомных исследований в военном министерстве. Но ответа из военного министерства физики не получили. Причины этого станут ясны, когда читатель познакомится с обстановкой и людьми в Департаменте армейского вооружения, куда попало письмо. Сперва оно было переправлено начальнику Департамента генералу Беккеру. От него — к начальнику исследовательского отдела профессору Эриху Шуману, который, в свою очередь, переадресовал его армейскому эксперту по взрывчатым веществам. Им тогда был Курт Дибнер.

Дибнеру было всего 34 года, однако он уже успел — в 1931 году — защитить докторскую диссертацию, поработать в Бюро стандартов, перейти в 1934 году в Департамент армейского вооружения, где он занялся взрывчатыми веществами, и опубликовать более двадцати научных работ. Он уже читал курс ядерной физики в университете в Галле, его научная репутация быстро росла, а с нею — и число врагов, хотя даже и они понимали, что человек этот не остановится на довольно скромной должности армейского эксперта по взрывчатым веществам. И они не ошибались: впоследствии Дибнеру довелось быть и комиссаром по производству тяжелой воды, и временным директором Института кайзера Вильгельма в Далеме, и даже заместителем главы немецкого атомного проекта.

Видимо, и сам Дибнер не желал оставаться экспертом по взрывчатым веществам. Несмотря на то что он совместно с доктором Фридрихом Беркеи провел весьма интересные исследования пустотелых зарядов, подобная работа все сильнее тяготила его, а новые открытия в физике заставляли все энергичнее нажимать на Шумана, убеждать его в необходимости создания нового отдела, специально для научных исследований в области ядерной физики. Разумеется, письмо Хартека и Грота не могло не произвести на Дибнера сильнейшего впечатления. Он хорошо понимал, какие возможности открываются перед ним. Но ему требовалась поддержка, и он обратился за ней к Гейгеру, знаменитому физику, к тому самому Гейгеру, который еще в 1911 году работал с Резерфордом над моделью атома, чьим именем назван счетчик радиоактивных излучений и частиц. Гейгер не отказал в поддержке…

Летом Дибнер прочитал только что опубликованную статью Флюгге, а также познакомился с патентной заявкой венского профессора Штеттера на процесс получения атомной энергии. Это еще более укрепило решимость Дибнера. Он еще энергичнее стал добиваться своей заветной цели. И добился — сухопутные силы выделили средства на начало урановых работ; при департаменте было создано самостоятельное исследовательское бюро и Дибнера сделали его начальником. Образовали лабораторию и в Готтове. Она вошла в гигантский исследовательский комплекс в Куммерсдорфе, близ Берлина, где велись разработки реактивных снарядов и взрывчатых веществ.

Победа досталась Дибнеру нелегко. Европа доживала последние мирные дни, Германия лихорадочно готовилась ко второй мировой войне, и военные вовсе не были убеждены в необходимости именно теперь начинать ядерные исследования. Многие говорили Дибнеру: «Ничего не выйдет из вашей ядерной физики!» А его начальник Шуман, состоявший одновременно военным советником при Кейтеле, не раз кричал: «Когда же вы, наконец, прекратите свои атомные бредни?!»

Но Дибнер стоял на своем, он доказывал военным необходимость ядерных исследований. И даже Шуман постепенно перестал отвергать «атомные бредни»; хитрость и осторожность подсказывали ему, что Дибнера не следует сбрасывать со счетов. Он даже кое-что делал, чтобы бюро Дибнера могло работать. Но, возможно, энергия и красноречие Дибнера не убедили бы ни Шумана, ни более высокие инстанции. Как позже признавал сам Дибнер, на решение военного министерства сильно повлияла деятельность Эзау, который упрямо добивался своей цели: создать в системе министерства просвещения мощную исследовательскую группу под своим руководством.

Эти два человека, Дибнер и Эзау, каждый по-своему, убедили военных в необходимости атомных исследований. И когда разразилась война, только Германия, только она одна, имела военное учреждение, целиком занятое изучением использования атомной энергии в военных целях.

Но оно было не единственным. Была ведь еще и группа Эзау. Нетрудно догадаться, что конкуренция не замедлила возникнуть. Правда, она была несколько односторонней — до времени Эзау не знал о работах военного министерства. Тем менее он оказался защищенным против интриг. И в результате остался за бортом. В тот самый день, когда Британия и Франция объявили Германии войну, профессор Эзау имел беседу с генералом Беккером. Генерал твердо обещал Эзау помощь и содействие военного министерства. Он согласился, что Эзау необходимо снабдить особым мандатом, который предоставлял бы ему необходимые полномочия и подтверждал бы особую важность, особое военное значение уранового проекта. Однако сам Беккер такого мандата не дал. Он попросил Эзау прийти к начальнику отдела военных исследований Шуману с заготовленным проектом мандата и проинформировать его о состоявшемся разговоре. Эзау почувствовал себя окрыленным. Он немедленно отправился в министерство экономики договориться о поставке сверхчистых урановых соединений и радия. Этот вопрос требовалось урегулировать как можно скорее, чтобы военно-воздушные силы не успели перехватить все запасы и пустить их на изготовление радиоактивных светомасс. В министерстве Эзау разговаривал так, будто мандат был уже в его кармане.

Затем, прихватив своего помощника профессора Мёллера, Эзау направился к Шуману, но тот почему-то не сумел их принять. В понедельник 4 сентября, в полдень, Эзау и Мёллеру все же удалось повидаться с высшим чиновником из исследовательского отдела доктором Баше, который был прямым начальником Дибнера. Эзау принес заготовленный проект мандата и попросил передать мандат через Шумана на подпись Беккеру. Однако Баше ответил, что не уполномочен вести столь важное дело, и Эзау пришлось покинуть Департамент с пустыми руками. Но, видимо в суматохе первых военных дней он и на сей раз ни о чем не догадывался; он все еще был убежден, что мандат будет у него не позднее 7 сентября, в чем и заверил министерство экономики.

Во вторник утром — Эзау еще не было на месте — Мёллер позвонил в Департамент и попросил Шумана ускорить подписание мандата. Но почти тотчас в Бюро стандартов пожаловал Баше. Не дожидаясь Эзау, он сообщил, что Шуман уполномочил его передать: Эзау в мандате отказано, — Департамент армейского вооружения начал собственные урановые исследования.

Возмущенный Эзау помчался в министерство просвещения жаловаться своему шефу профессору Менцелю и только от него узнал, как безжалостно надул его Департамент армейского вооружения. Менцель же передал Эзау и приказ Департамента свернуть все урановые эксперименты. Эзау «был вынужден подчиниться».