Изменить стиль страницы
Ах, еб твою мать,
Поле не на чем пахать,
Запряги пизду в оглобли,
Хуем будешь погонять.
Ваше поле рядом с нашим —
Наше колосистее,
Ваши девки посисястей,
Наши — попиздистее.
Девочка-чухоночка
Ложилась потихонечку
Хоронилась, береглась,
Будто сроду не еблась.
Как с "Союзом" "Аполлон"
Воссоединяются,
А я милую ебу —
Она сопротивляется.
Мой миленек-пьяница,
Пропил хуй да яйца.
Я стою и думаю:
Вдруг пропьет пизду мою.
Тискал девку Анатолий
На бульваре на Тверском,
Но ебать не соизволил:
Слишком мало был знаком.
В нашем маленьком кибуце
Заживем мы, как в раю,
Остальные пусть ебутся
В этой тундре на краю.
Я не знаю, как у вас,
А у нас в Неаполе
Бабы во поле дают
И рожают на поле.

Ныне мы наблюдаем все большее проникновение авторских имитаций и стилизаций в угодья фольклора (что прослеживается и в нашей антологии), а сам фольклор становится все более "профессиональным". И это не удивляет — ведь интеллектуальный и эстетический уровень народа не сравнить с тем, каким был он 30 и 20 лет назад.

С другой стороны, за прошедшие десятилетия честная интеллигенция, вечно опальная, необычайно преуспела в глубинном постижении опальной словесности — кто в тюрьмах и зонах, кто на воле (особенно с 60-х годов) — и это было одним из проявлений противостояния ханжеской идеологии и двойной "коммунистической морали". В песнях В.Высоцкого, А.Галича, Ю.Кима и других бардов встречаются матерные слова и фразеологизмы, вполне в народном стиле, естественно входящие в песенную речь (В отличие от Э.Лимонова, у которого мат "торчит" как в разговоре обучающихся этому подростков).

Идеально владеет опальной лексикой Ю. Алешковский. Именно с 60-х годов пошли "в массы" и стали рекордно популярными серии анекдотов о Ленине, о Чапаеве и "армянского радио". Новый, взрывчатый успех ожидал давнюю эпиграмму "Гудит, как улей, родной завод". С.Б.Волкова, председатель комитета по культуре в г. Коломне, свидетельствует, что в этом городе она и другие девочки-первоклассницы в 1960 году уже знали эту эпиграмму, наполовину состоящую из матерных слов!

Тогда же появилось и "рязанское радио", но в отличие от армянского, скоро иссякло.

"Рязанское время — 14 часов 15 минут… Тьфу, еб твою мать! 15 часов 14 минут. Гражданин Петров из города Ряжска спрашивает, что такое сульфеджио. Ах, гражданин Петров, не выебывайтесь!.. А гражданин Турсунбек Мухаметдинович… Фамилия еще труднее выговаривается, из города… гм… хуй разберешь… Словом, он жалуется, что приехав в наш город, с огорчением убедился, насколько верными были слухи о состоянии нашего снабжения. Ни хуя себе заявочки! И не жалко было вам времени и затрат на поездку в такую даль, чтобы удовлетворить вашу любознательность!"

… В те 60-е годы триумфального шествия опальной словесности — и разговорной, и художественной — мне неспроста вспомнился анекдот, услышанный еще в 1947 году: " Вопрос: какая разница между матом и диаматом? И что у них общего? Ответ, разница в том, что мат все понимают, но делают вид, что не понимают, а диамат никто не понимает, но делают вид, что понимают. Общее же у них то, что и мат, и диамат — мощное оружие в руках рабочего класса".

В 60-е годы активно "вооружалась" уже интеллигенция, и все меньше оставалось таких, кто притворялся непонимающим. Тогда же интеллигенция вступила в классовое соревнование с рабочим классом не только в овладении этим оружием, но и в употреблении крепких напитков (не зря официальная идеологическая доктрина трубила о стирании граней между классами!). Для мыслящей части общества алкоголь был и допингом, и средством самооглушения — защиты от убогой пропагандистской трескотни. Первым об этом написал Валерий Тарсис в "Сказании о синей мухе", опубликовав его на Западе в начале 60-х, за что угодил в психушку. Позже Игорь Губерман высветил одну из причин массового запоя:

Пой, либерал, гуляй, жуир,
бранись, эстет, снобистским матом,
не нынче — завтра конвоир
возникнет сзади с автоматом
* * *

Пятилетним я попал в детский дом (на Остоженке), и с "воли", со своего двора занес я туда кое-что из городского опального фольклора. Уже через день или два наша группа запела хором антисоветский куплетик, смертельно напугав воспитательницу. Меня уже в том возрасте удивило, что самое запретное — мат — не пугал, а лишь возмущал взрослых. Мы дошколятами постигали азы субординации запретов: мат — не самое страшное. Старших заставляет бледнеть нечто другое, самое-самое жуткое, о чем и заикнуться опасно и чего мы еще не понимаем. Мы не понимали так же значений матерных слов, за которые нас запирали в тесную туалетную комнату у черного хода.

В 70-е годы появился анекдот. Рядом с детским садом начинается стройка, работают стройбатовцы. В речи малюток замечаются непристойные слова и фразы. Понятно — откуда. Заведующая идет разбираться с командиром части. Лейтенант, выслушав ее подозрения, всплескивает руками: "Да что вы! Советские солдаты совсем иначе воспитаны. И мы, офицеры, очень об этом заботимся. Вот вам свежий пример. Проходил я вчера под фермой, не заметив, что рядовой Степанов наверху занят сваркой. Мне на фуражку полился расплавленный металл. Я отбежал в сторону и обратился к сварщику: " Послушайте, Степанов, что вы делаете? Вы льете мне на голову расплавленный металл!" Он ответил: " Виноват, товарищ лейтенант, впредь буду внимательнее" Вот каков уровень нашего общения".

Не знаю, поверила ли заведующая детсадом лейтенанту, но все, особенно отслужившие в армии, прослушав этот суперинтеллигентский диалог, разражались гомерическим смехом.

* * *

Как продолжение рассказа о счастливом советском детстве и в качестве интермеццо — еще один анекдот.

Проезжая мимо городов и весей страны Советов, ее высокий гость из Англии (возможно, это был наш друг Хьюлетт Джонсон) обратил внимание на ряды колючей проволоки, заборы и сторожевые вышки с автоматчиками. Эти "пейзажи" так примелькались, что гость спросил о них сопровождающих. Ему ответили, что это пионерские лагеря, охраняемые для полного спокойствия ребят. Гость пожелал посетить один такой пионерлагерь. Начальству заблаговременно было дано указание переодеть зеков в соответствующую форму, и тех, кто помоложе, выстроить в линейку, а пожилых упрятать подальше. Английский гость предстал перед строем молодцов в коротких штанишках, в белых рубашках и пионерских галстуках. Его приветствовали горном и барабаном. Гость спросил горниста, сколько ему лет. "Четырнадцать", — отвечал горнист. "А я бы вам дал не меньше 30-ти", — удивленно произнес визитер. "Да ты, блядь, в натуре охуел! Нет в нашем кодексе таких сроков".