Не помню точно какого числа, после заседания глав правительств Г. Трумэн сообщил И. В. Сталину о наличии у США бомбы необычайно большой силы, не назвав её атомным оружием.
В момент этой информации, как потом писали за рубежом, У. Черчилль впился глазами в лицо И. В. Сталина, наблюдая за его реакцией. Но тот ничем не выдал своих чувств, сделав вид, будто ничего не нашёл в словах Г. Трумэна. Как Черчилль, так и многие другие англо-американские авторы считали впоследствии, что, вероятно, И. В. Сталин действительно не понял значения сделанного ему сообщения.
На самом деле, вернувшись с заседания, И. В. Сталин в моём присутствии рассказал В. М. Молотову о состоявшемся разговоре с Г. Трумэном. В. М. Молотов тут же сказал:
— Цену себе набивают.
И. В. Сталин рассмеялся: «Пусть набивают. Надо будет переговорить с Курчатовым об ускорении нашей работы».
Я понял, что речь шла об атомной бомбе. /Г. Жуков/ Молотов — Чуеву:
«Конституция СССР целиком Сталиным создана. Он следил, направлял. По его плану сделана, под его непосредственным, постоянным руководством.
…Был ли Яков коммунистом? Наверное, был коммунистом, но эта сторона у него не выделялась. Работал на какой-то небольшой должности. Красивый был, немножко обывательский. Служил в артиллерии. В плену вёл себя достойно. Погиб героем. Сталин не стал выручать его, сказал: «Там все мои сыны».
Приемный сын Сталина — Артем:
«Однажды собрал сыновей: Якова, Василия и меня:
«Ребята, скоро война и вы должны стать военными!» Мы с Яковом, стали артиллеристами, Василий — летчиком. Все трое пошли на фронт с первого дня. Сталин позвонил, чтобы взяли нас немедленно. Это была единственная от него привилегия как от отца.
Сохранились письма Василия к отцу. В одном из них, с фронта, Василий просил выслать ему денег — в части открылся буфет, и, кроме того, хотелось сшить новую офицерскую форму. На этом письме отец начертал такую резолюцию:
1. Насколько мне известно, строевой паек в частях ВВС КА вполне достаточен.
2. Особая форма для сына тов. Сталина в Красной Армии не предусмотрена». То есть денег Вася не получил».
«Сталин очень строго к этому относился. Его и хоронить-то не в чем было. Рукава обтрёпанные у мундира подшили, почистили…» /Молотов./
«Во время войны Сталин однажды случайно увидел, что в сейфе его помощника А. Н. Поскрёбышева находится большая сумма денег.
— Что это за деньги? — недоумённо и в то же время подозрительно спросил Сталин, глядя не на пачки купюр, а на своего помощника.
— Это ваши депутатские деньги. Они накопились за много лет. Я беру отсюда лишь для того, чтобы заплатить за вас партийные взносы, — ответил Поскрёбышев.
Сталин промолчал, но через несколько дней распорядился выслать Петру Копанадзе, Григорию Глурджидзе, Михаилу Дзерадзе довольно большие денежные переводы…» — Так это же его однокашники по духовному училищу и семинарии! — всплеснул удивлённо АГ чёрными ручками.
— То-то и оно. Сталин на листке бумаги собственноручно написал:
«1. Моему другу Пете — 40000.
2. 30000 рублей Дзерадзе.
3. 30000 рублей Грише. 9 мая 1944 Coco».
И в тот же день набросал ещё одну коротенькую записку на грузинском языке: «Гриша! Прими от меня небольшой подарок.9.05.44 Твой Coco».
В личном архиве Сталина сохранилось несколько аналогичных записок. На седьмом десятке лет в разгар войны, Сталин неожиданно проявил филантропические наклонности. Но характерно, что вспомнил он друзей из далёкой молодости; по учёбе в духовном училище и семинарии. Это тем более удивительно, что Сталин никогда не отличался склонностью к сентиментальности, душевности, нравственной доброте. Правда, мне известен ещё один филантропический поступок, который совершил Сталин уже после войны. «Вождь» направил письмо такого содержания в посёлок Пчёлка Парбигского района Томской области.
«Тов. Соломин В. Г.
Получил Ваше письмо от 16 января 1947 г., посланное через академика Цицина. Я ещё не забыл Вас и друзей из Туруханска и, должно быть, не забуду. Посылаю Вам из моего депутатского жалования шесть тысяч рублей. Эта сумма не так велика, но всё же вам пригодится. Желаю вам здоровья. И. Сталин». /Свидетельствует Д. Волкогонов/
Евангелие, Благая Весть — провозглашение начала Царствия Божия на земле в сердцах людей, просветлённых верой. Царствие на земле — напрасно кто-то видит в этом гордый вызов Богу. Разве не молим мы: «Да приидет Царствие Твоё, да будет воля Твоя на земле как на Небе?» Грех и вызов Творцу — как раз добровольное подчинение «лежащему во зле» миру во главе с князем тьмы.
Не с Богом, нет — с самим дьяволом схлестнулся Иосиф по сути один на один в этой неравной смертельной схватке. В отличие от народа своего, думающего, что никакого другого врага, кроме классового, нет, — он-то знал, что есть они, силы злобы поднебесной, и есть Змей, их хозяин. И что силы эти, в отличие от него, бессмертны… А он слабеет, уже под семьдесят, и наступит рано или поздно — полночь, перевернётся та роковая страница Истории, и явится Некто с пятном… И откроет все окна и двери в его крепости, и они, рогатые, хвостатые, клыкастые и когтистые ринутся в его царство, и всё разрушат, осквернят, разорвут на части… И его учёные будут служить Вампирии, его комсомолки торговать колониальным барахлом и своим телом, герои войны — рыться в помойках и просить милостыню…
Кто он, «с пятном»? — наверное, уже в школу ходит. И другие оборотни, жаждущие своего часа, чтобы впиться в шею, притворяющиеся «верными» — как распознать их?..
«Левко стал пристально вглядываться в лицо ей. Скоро и смело гналась она за вереницею и кидалась во все стороны, чтобы изловить свою жертву. Тут Левко стал замечать, что тело её не так светилось, как у прочих: внутри его виделось что-то чёрное. Вдруг раздался крик: ворон бросился на одну из вереницы, схватил её, и Левку почудилось, будто у неё выпустились когти и на лице её сверкнула злобная радость.
«Ведьма!» — сказал он, вдруг указав на неё пальцем и оборотившись к дому». «Внутри его виднелось что-то чёрное…» ИОСИФ любил Гоголя.
А ему… Как распознать их?
«Выйди от неё, народ мой».
Пока Иосифу удавалось держать своих охранников в узде — страна на деле исповедывала «узкий Путь» и шла по нему, порой сама того не ведая. И Господь был рядом, и благословлял, и хранил, и святой огонь горел в сердцах людей… Россия воскресала, возрождались души. Они строили государство без хищников, но князь тьмы со своей свитой знали своё дело, помня, что «рыба тухнет с головы». Номенклатура Иосифа, лучшие из лучших… Всё меньше огня оставалось в их сердцах, всё более притворства, лицемерия, жадности. Желания самим поживиться, не пасти народ, не спасать, а «резать и стричь». Всё чаще Иосиф замечал в их глазах хищные вампирьи огоньки, которые трусливо гасли, послушные взмаху его бича. Он периодически устраивал чистки во имя сохранения огромной своей империи, но волков становилось всё больше, без церковных таинств одолевала тёмная сторона в душах человеческих падшая природа, да и не было веры в бессмертие, ради которого стоило идти на жертвы. Потихоньку, а затем всё более наглея, они при случае старались урвать, оттянуть на себя жизненные соки, образуя своего рода раковые опухоли, разлагающие Целое.
Невозрождённый божественным огнём охранник так или иначе являлся потенциальным волком в овечьей шкуре, которую он жаждет при первом удобном случае скинуть и вцепиться в чьё-либо горло. И грезили втайне о Западе, где волки ходят свободно, ворочают миллионами, рекламируют содомский грех, а стадо пускают на шашлык…
К сожалению, приобщение народа к Евангельскому учению и церковным таинствам оборвалось, едва начавшись, со смертью Иосифа. Многое указывает на то, что в России после войны могло начаться настоящее религиозное возрождение — ИОСИФ никогда не боролся с Церковью, как Божиим Вселенским учреждением, он боролся с церковью социальной, с «реакционным духовенством», как он часто повторял, активно прежде вмешивавшимся в политику на стороне угнетателей. Для него разрушенное здание храма было не «Домом Божиим», а частью системы порабощения человека человеком, попирающей Замысел, противной его пониманию Евангелия. Для него, бывшего семинариста, а затем революционера, столкнувшегося лицом к лицу с оскорбляющим Бога религиозным и нравственным фарисейством, лицемерием, жестокосердием к «малым сим» — резко разделились в сознании храм, как обитель Бога, и церковь, как человеческое учреждение, часть «лежащего во зле» мира, часть машины» для угнетения человека человеком», отдающей Богово кесарю.