Но задумываешься и о другом не перегорала ли в радости узнавания, в аллюзиях на нашу неудобописуемую реальность сама психологическая готовность к будущему созидательному действию. Не растворял ли скепсис личную задачу ума и воли построение того положительного миросозерцания, нехватка которого столь очевидна в самом воздухе этих дней?

Умер старший из братьев Стругацких — Аркадий. В литературе они были вместе, "А и Б", но у жизни свои законы, как там в одной хорошей песне: "так жить нам вместе, словно листья, а падать вниз по одному…".

Выйдет что-то последнее из совместного, а дальше — все, больше уже ничего нового, подписанного "братья Стругацкие", не будет. Кончилась целая эпоха. Можно начинать подводить итоги.

С их книгами росло не одно поколение, с ними не расставались, переходя в другой возраст. Стругацких печатали мало и скудно, что-то запрещали совсем, но и "Сказка о тройке", и "Гадкие лебеди", и "Улитка на склоне" все равно доходили в ксерокопиях или машинописных листах — и находили своего читателя. Впрочем, легально вышедшие книги Стругацких сделали больше: и "Трудно быть богом", и "Пикник на обочине", и "Жук в муравейнике"… Это было живое, это помогало выжить, это не давало погрузиться в сонную одурь.

Это была литература противостояния, но прежде всего — литература. И никакая не "научная фантастика", потому что всегда это было — о нас.

Казалось, им, для кого иллюзии часто были единственным способом пробиться к читателю, будет очень трудно в годы "безбрежной гласности" (зачем эзопов язык, когда все можно?) — но и "Отягощенные злом", и "Хромая судьба", и "Град обреченный" доказали обратное. Стругацких не забыли.

30 романов и повестей. Кроме того — рассказы, сценарии, киносценарии, статьи, интервью, переводы (Аркадий Натанович переводил с японского Акутачаву [Акутагаву — YZ], Кобо Абэ, с английского "День триффидов" Уиндема. произведения Азимова, Нортона и Клемента, многое другое…).

"Аркадий Натанович Стругацкий родился 28 августа 1925 года в городе Батуми, затем жил в Ленинграде. Отец — искусствовед, мать — учительница. С началом Великой Отечественной войны работал на строительстве укреплений, затем — в гранатной мастерский. В конце января 1942 года вместе с отцом эвакуировался из блокадного Ленинграда. Чудом выжил — единственный из всего вагона. В Вологде похоронил отца. Оказался в городе Чкалов (ныне Оренбург). В городе Ташла Оренбургской области был призван в армию. Учился в Актюбинском артучилище. Весной 1943 года, перед самым выпуском, был откомандирован в Москву, в Военный институт иностранных языков. Окончил его в 1949 году по специальности "переводчик с английского и японского языков". Был на преподавательской работе в Канской школе военных переводчиков, служил дивизионным переводчиком на Дальнем Востоке. Демобилизовался в 1955 году…".

Через три года выйдут их первые с Борисом рассказы, впереди будут 33 года советской фантастики под знаком братьев Стругацких.

Впрочем, конечно же, не 33. Книги остаются — и нам, и нашим детям, и будущим поколениям.

Эта подборка подготовлена с помощью заведующего учебной частью школы № 65 Игоря Моисеевича Пимштейна, который прекрасно знает творчество Стругацких, встречался с Аркадием Натановичем — сначала как представитель магнитогорского клуба любителей фантастики "Странник" в Свердловске на традиционном празднике КЛФ "Аэлита", потом — в Москве.

Интервью с Аркадием Стругацким было записано на встрече с молодыми фантастами в 1982 году и нигде не публиковалось (небольшой отрывок был опубликован в третьем номере информационно-литературного журнала фантастики "Измерение Ф" за 1990 год).

…В "Стране багровых туч" есть стихи, видимо, написанные самими Стругацкими: "Уходят из гавани дети тумана. Уходят. Надолго? Куда?"

Ушел Аркадий Стругацкий. Кончилась эпоха

В. МОЗГОВОЙ.

"Честно говоря, не хотелось бы говорить о фантастике. Всё, что мы с братом хотели сказать читателям, мы сказали в своих книгах", — примерно такой ответ я услышал от писателя Аркадия Стругацкого в мае 1988 года, когда обратился к нему с просьбой о личной встрече. Но когда он узнал, что меня интересует его мнение о школе, о преподавании литературы, дал согласие, записал номер своего московского телефона.

В августе 1988 года дома у писателя и состоялся наш разговор. Теперь остается только сожалеть, что не было диктофона, что вечером в поезде не сел и не записал по горячим следам. Но не думалось тогда ни о чем дурном, казалось, что и письмо, и разговор, и встреча — не последние.

Книги братьев Стругацких привлекли меня, как и многих моих сверстников, очень давно. И "Страна багровых туч", и "Путь на Амальтею", и "Полдень" заметно выделялись на фоне советской фантастики конца 50-х — начала 60-х годов, а "Стажеры" впервые заставили задуматься над тем, что будущее — это не сладкий розовый сироп, что в столкновениях людей всегда будет присутствовать трагическое, что простой жизни не может быть, так как не бывает простых людей.

И потому в течение многих лет неизменно старался следить за новыми публикациями писателей, чувствовал к их книгам особую тягу: слишком многое привлекало в их взглядах на жизнь, на человека, на мир, слишком многое было созвучно собственным представлениям. А когда начиная с января 1966 года на писателей обрушилась откровенно погромная критика (многие любители фантастики тех лет, несомненно, помнят статью В. Немцова "Для кого пишут фантасты" в январском номере "Известий" за 1966 г.), было особенно противно встречать беззастенчивую ложь, откровенные передержки в этих статьях, было стыдно за явную конъюнктурщину.

Невероятными путями попадали в Магнитку "самиздатовские" вещи, Стругацких: "Сказка о тройке", главы "Управление" из "Улитки на склоне", "Гадкие лебеди". Заявлялись журналами, но не публиковались "За миллиард лет до конца света" ("Аврора"), "Хромая судьба" ("Звезда Востока"). Было ясно, что писатели кому-то сильно не угодили, что их бьют вовсе не за те грехи, которые старательно и порой неуклюже подсчитывают в своих статьях самые разные авторы. Но вместе с горечью формировалось и другое чувство: сознание того, что далеко не все люди в нашей стране способны на соглашательство, что остались и те, кто может не сдаваться, бороться за свои убеждения. И потому мне очень хотелось услышать мнение о школе, о возможности ее совершенствования именно от того человека, в чьи ум, порядочность, заинтересованность в людских судьбах заставили поверить его книги.

И вот эта встреча. 9 августа 1988 года. Очень небольшая квартира писателя на последнем этаже шестнадцатиэтажного дома, очень далеко от центра Москвы, за последней станцией метро Юго-Западного радиуса.

Аркадий Натанович прежде всего сказал о том, что проблема школы, воспитания волнует его и брата очень давно: "Еще в одной из первых книг мы с братом писали о важности профессий врача и учителя: нет важнее проблемы, чем сделать человека здоровым и научить его быть человеком". А затем, после достаточно резкого отзыва о проводившейся с 1984 года в стране школьной реформе, я услышал большую и исключительно интересную для меня лекцию о том, какой хотел бы видеть писатель школу.

А. Н. вспомнил почти неизвестную у нас книгу Редьярда Киплинга "Сталки и компания", где дается очень интересный взгляд "изнутри" на привилегированную английскую школу, в которой жесткие, порой жестокие требования к дисциплине сочетались с уважением к достоинству личности, с умением помочь молодому человеку осознать свои способности, найти свой путь, максимально реализовать возможности своей личности в мире. Были добрые слова о людях, которые для А. Н. (а ему в то время было 63) оставались прежде всего учителями. Были раздумья о том, как важно в общении с молодым человеком уйти от стандартов, от попыток одинаково учить одному и тому же таких разных детей. И была очень точная и трезвая мысль: нельзя искать универсальный метод образования, сама такая попытка заранее обречена на неудачу. "Вот академик Велихов пробивает сейчас идею всеобщей компьютеризации школы. Спору нет, дело нужное. Но нельзя зацикливаться только на нем".