Повар снова и снова разглядывает клетчатый треугольник, перечитывает адрес, пробегает глазами по строчкам. Наконец он снимает с головы ушанку и прячет в неё письмо. Надев шапку, он обеими руками бережно прижимает её к темени, будто находящаяся в ней бумажка согревает его, наполняет сердце теплом.
Старый солдат Петро Хоменко любит, оставшись наедине с собой, пораздумать, помечтать, задать себе важный вопрос и, если можно, сыскать на него ответ. Много вопросов задаёт себе дядя Петя, но самый важный из них – когда же приведёт бог снова увидеть Юрка, своего сына…
То ли потому, что никак не может найти ответа на этот вопрос, то ли фронтовая жизнь тому причиной, только дядя Петя стал суеверным: всякую ерунду считает приметой, на всякую примету возлагает какие-то надежды, а ночью, лёжа на жесткой подстилке в прокуренной и тесной землянке, долго рассуждает про себя. Вот на конверте выведен номер его полевой почты, написанный рукой Юрка, – 7263. А когда он пишет ответ сыну, то ставит те же самые цифры, только в обратном порядке – 3627. Почему так? Нет, тут что-то есть!
«Конечно, – думает дядя Петя, – конечно, Юрку я бы этого не сказал, он только посмеялся бы. Но ведь одни и те же цифры… Нет! Тут что-то кроется! Вот кончим воевать, и оба живы-здоровы вернемся домой…»
На слове «домой» круг мыслей замыкается. Эх, что сталось с их домом? Цел ли он?
«Жалко лошадок! – врывается вдруг в голову посторонняя мысль. – Бессловесные твари, стоят на морозе, а что они едят… Разве это корм для рабочей скотины? Да ещё, может, по глупости сбросили с себя одеяла… Тогда совсем беда!»
Дядя Петя проворно вскакивает, торопливо шарит рукой по соломенной подстилке и в кромешной тьме направляется к кухне. У погасшего костра, плотно привалившись друг к другу, спят солдаты, присланные на ночь для чистки картошки. Ресницы и брови их покрылись крепким, блестящим инеем. Повар нагибается к спящим, расталкивает:
– Идите, ребята, в землянку! Я уж как-нибудь без вас управлюсь! А ну, шевелитесь, не то совсем замёрзнете у такого костра.
Спросонья солдаты не понимают, чего от них хочет старый повар, но всё же поднимаются и медленно, неровным шагом бредут в сторону землянки.
– Ложитесь поближе к двери, – кричит им вдогонку повар. – У стенки спит старшина, смотрите не разбудите его, он только что лёг, а через два часа ему вставать.
Но солдаты ничего не слышат. С онемевшими ногами, сонные, они долго топчутся возле землянки, разыскивая вход в нее.
Дядя Петя уже возле лошадей; поправляет на них одеяла, подставляет ближе кормушку, гладит гривы. А мысли снова одолевают его. И опять, о Юрке… Может, и он сейчас вспоминает своего батьку, или рота их отведена на отдых, в село, и Юрко спит на жаркой печи, спит тяжелым солдатским сном… Хорошо, кабы так! А может, Юрко в эту студеную ночь отправился в дозор… Тогда, кто знает, какая беда подстерегает его…
На память снова приходят номера полевой почты: те же цифры, только в обратном порядке. Почему так? Нет, это неспроста. Может быть, доведётся встретиться?..
От одной мысли о таком невероятном счастье сердце солдата замирает. Дядя Петя прижимается лицом к голове лошади, нежно гладит длинную жесткую шею; под его рукой иней на гриве животного начинает таять. Только теперь ротный повар чувствует, что благодатное тепло, принесенное из землянки, почти ушло; сквозь бушлат вновь пробрались колючие пальцы мороза.
Тихо в лесу. Петро Хоменко стоит возле кухни. Тут пока делать нечего. Запушенные инеем котлы кажутся сказочными, добрыми чудовищами, вылезшими из неведомых лесных дебрей. Ну и лес! Тут того и гляди попадёшь в лапы какой-нибудь нечисти… Старый солдат чувствует, что ноги его совсем застыли. Надо бы пройтись, а то и побегать, не то совсем замёрзнешь!
Дядя Петя идёт по узкой лесной тропинке, постепенно ускоряя шаг. Вот теперь получше стало: быстрее движется кровь, возвращается тепло. Совсем незаметно для себя он почти дошел до большой дороги, протянувшейся вдоль речки к мостику. За несколько дней он изучил эту дорогу как свои пять пальцев и смог бы, кажется, пройти по ней с закрытыми глазами.
Внезапно старый солдат останавливается и начинает прислушиваться. Что это за шум? Нет, ему не показалось! На дороге слышатся голоса и рокот моторов. Как видно, идут машины, а по обочинам шагает пехота. Повар торопливо бежит по тропинке и останавливается за деревом у самой дороги. Да, машины, кругом машины и колонны солдат! Идут, идут…
«Подбрасывают новые силы к передовой!» – догадывается дядя Петя.
Ещё несколько минут он стоит за деревом и прислушивается к глухому шуму, совершенно неожиданно возникшему в этой кромешной тьме на лесной дороге. Затем, забыв о стуже, медленно возвращается к кухне. Чем глубже в лес, тем глуше доносится шум с дороги.
Потом дядя Петя сидит у разгорающегося костра и привычно быстро чистит картошку. И снова им завладевают мысли, опять рядом с ним Юрко, и старый солдат ведёт с сыном неторопливую беседу…
Очнувшись, дядя Петя достает из ушанки утреннее письмо и нагибается к костру, чтобы, если удастся, ещё раз перечитать его.
Родословную семьи Хоменко никто не писал, хотя бы по той простой причине, что ни один представитель этого уходящего в глубь веков рода не умел ни читать, ни писать. Батракам пана Лискуна было не до грамоты, привёл бы бог хоть на пасху поесть досыта… Первым, кто научился грамоте в семье Хоменко, был сам дядя Петя, и случилось это уже в колхозе «Дружная семья». А ведь дяде Пете тогда тридцать стукнуло…
У пана Лискуна Петро Хоменко служил погонялой. Что такое погоняла? Это парень с крепкими мускулами, умеющий много и здорово работать, да к тому же голяк голяком. Приходит такой парень к управляющему пана Лискуна и просит, чтобы тот определил его к хозяйским лошадям возить грузы и седоков на станцию, на базар и вообще куда прикажут. Он уж постарается, чтобы хозяин на нём хорошо заработал.
Много лет Петро Хоменко и его жена Луша лелеяли одну мечту: купить пару коней. Собственные кони! Это счастье им все ночи во сне виделось… Сами себе хозяевами стали бы… В маленькой хатке вели суровый счёт каждой хлебной корке, каждой ложке похлебки. Вся жизнь была подчинена великой цели: собрать денег и купить лошадей. Одно дело – погоняла, нищий батрак, другое дело – хозяин пары коней, человек, имеющий твёрдый заработок. Даст бог, он, Петро Хоменко, выйдет в люди!
Надо сказать, что, будь Петро Хоменко хоть семи пядей во лбу, вовек бы ему не додуматься до такого – купить собственных лошадей. Это придумала Лушка.
А надобно знать, что за человек была Лукерья Даниловна!
Были у Лушки золотые руки, и никогда они не знали покоя: стирали и гладили чужое бельё, обмазывали глиной чужие хаты, в долгие зимние вечера и ночи быстро и проворно обдирали пух с гусиных перьев – готовили перины для чужих свадеб, нянчили чужих детей, месили чужое тесто, выпекали чужой хлеб. Каждая заработанная копейка исчезала в узелке, с каждым гривенником росла надежда…
Может быть, эти мечты и сбылись бы. Кто знает? Да только случилось так, что однажды в морозный зимний день вернулась Лушка домой с реки, где полоскала бельё, вошла в хату – и вдруг повалилась на глиняный пол. Огромный узел с бельём плюхнулся рядом… Маленький Юрко бросился было помочь матери, да не осилил – всего три годочка было тогда хлопчику… Петро вернулся со станции только поздно вечером. Глянул он на жену и понял, что приключился у неё «большой жар». Бросился к фельдшеру.
Заветный узелок таял, как снег на солнышке: фельдшер да аптекарь что ни день тянули из него кто что мог. Когда в дом Петра Хоменко пришел поп проводить Лушу в последний путь, ему уж и заплатить нечем было.
Оставшись вдовцом с малым дитёнком, да ещё хворым к тому же, Петро совсем растерялся: ему казалось, что несчастье прочно поселилось в его глиняной хатке, что оно всё ещё рыщет среди пустых стен и подстерегает его и сына. Его-то ещё ладно бы, но Юрка!..