— Однако, — сказал Калаид, — нам уходить пора… точнее, улетать, раз мы Бореады. Прощай, Клеопатра, прощайте, дети.

Он расцеловал их и вышел. Дети, с любопытством на него смотря, вышли за ним.

Клеопатра стояла точно в забытьи.

Видя, что и второй брат собирается ее покинуть, она вдруг взмолилась к нему:

— Милый, родной, не уходи. Я не понимаю, что со мной творится — точно душу у меня вытягивают.

— Не бойся, Клеопатра! Уйти я должен, но ненадолго, надеюсь. Итак, до скорого, радостного свидания!

Она бросилась ему на шею и стала судорожно его целовать.

— До свидания! Непременно до свидания! До скорого, радостного свидания!

Зет, нежно обняв ее, ушел. Она все стояла, прижав руки к сердцу.

— Дети, дети! Где же вы?

V

Князь Финей в недоумении остановился.

— Да где ж ты, проказник? По всему лесу водил меня и вдруг точно в землю провалился!

Но медведя не было видно. Князь крикнул что было силы — никто не отозвался. Он схватил свой охотничий рог и заиграл ясный призывный напев — но и его звуки беспомощно развеялись в летнем ветре.

Он покачал головой. «Куда я, однако, забрел?»

Местность была самая дикая; черные ели, скалы, мох; слышался шум водопада. Он пошел по направлению к нему. Действительно, водопад со скалы низвергается в бездну; оттуда точно пар восходит. Но рядом лесная хижина.

— А, узнаю: здесь мой лесник живет. Отдохну у него.

Постучался; кто-то молча открыл дверь.

Но князя словно отбросило от порога.

— Матушка! Какими судьбами? Черная княгиня презрительно улыбнулась.

— Невмоготу было. Я теперь здесь живу.

Князь все на нее смотрел, не веря своим глазам.

— Матушка, как же это? Неужели в мое отсутствие… Клеопатра… с тобой непочтительна была?

— Я не девчонка, чтобы втыкать свой палец между стеной и дверью. Тебе с ней жить, а не мне. Сказала, невмоготу, и все тут.

— Матушка, да кто же за тобой ухаживает в этой глуши?

— Войди и увидишь.

Князь вошел и в горнице увидел Идаю. Та тотчас смиренно припала к его ногам.

— Прости, князь-батюшка, мое тогдашнее дерзновение!

— Встань, Идая. Мне нечего тебе прощать: напротив, я благодарен тебе, что ты тогда спасла меня от Гарпий. А теперь и вдвойне благодарен. Говорю тебе, встань.

Она встала и тотчас засуетилась. Вмиг стол был накрыт, появилась всякая снедь, хлеб, сыр, вино. Князь утолил свой голод, а от вина пришел окончательно в хорошее настроение.

— Ну, матушка, — сказал он, — голодать, я вижу, тебе не приходится. Но не чувствуешь ли ты себя очень одиноко в этой глуши?

— Ничуть, — сказала княгиня, загадочно улыбаясь. — Я вижу всех, кого хочу видеть. И тебя видела недавно и знала, что ты вблизи.

— Видела? Каким образом?

— Да все благодаря ей. О, она такая умная…

Она с лаской посмотрела на Идаю. Та подняла свои колючие глаза на князя — и он почувствовал, что от этого взора все его хорошее настроение прошло. Ему страстно захотелось домой.

— Как же ты это делаешь? — спросил он Идаю.

— В пене и брызгах водопада, — ответила та. — Он ведь низвергается в бездну, в самые недра Матери-Земли, где витают первообразы всего сущего. Надо только уметь их вызвать; мы, поляницы, многое умеем.

Князь посмотрел на нее с недоверием и страхом.

— Вижу, ты волшебница. Ну, а мне ты можешь показать то, что я захочу?

— Могу; ты только прикажи. Князь глотнул еще вина; тут только он заметил, какое оно было крепкое и душистое. Он глотнул еще и еще, пока не почувствовал приятного кружения в голове. Ему опять захотелось домой, но уже по-другому.

— Идем, скорее! К водопаду! Идая встала, взяла с полки всякого снадобья, странного с виду, и напоследок маленькую жаровню с угольями и огниво.

— Идем.

Они вышли к водопаду; княгиня Амага за ними. В другое время князь был бы очарован величавостью открывшейся перед ним картины. Отвесная скала, поросшая мхом и лишаями, увенчанная рощей высоких черных елей. Среди них пробивался широким руслом поток, падал на нижний выступ, стекал пятью струями по покатому ложу и затем, соединившись, через каменные ворота вторично падал этот раз уже в недосягаемую для взора глубину. И оттуда, в синеватом полумраке, восходила крутящаяся, сверкающая пыль брызгов и тумана, в котором разгоряченным взорам князя уже и теперь представлялся ряд то соблазнительных, то страшных образов.

Скорее, — сказал он волшебнице. — Вызови мне ее!

Ее? — спросила Идая, пристально смотря на князя своими недобрыми очами. — Кого?

Мою ненаглядную. Прости, Идая, я понимаю, что это тебе неприятно, но если ты тогда искренно повинилась передо мной…

Мне это неприятно, князь, но не по той причине, о которой ты думаешь. Я свое место знаю, и если ты мне это твердо прикажешь, то я твою волю исполню. Ты только прикажи.

Приказываю: вызови мне княгиню Клеопатру.

Идая развела в жаровне огонь, бросила в него разных трав, которые тотчас загорелись красным светом, и стала, беззвучно шевеля губами, произносить связывающие тело и душу причитания. Князь сам почувствовал, что его точно приковывало к тому месту, что он, даже при желании, не мог бы уйти. Кончив причитания, Идая подняла жаровню над бездной и опрокинула ее. Тотчас она вся озарилась красным светом.

Вначале он ничего не мог разглядеть, кроме сплошного красного тумана. Мало-помалу туман стал местами плотнеть, местами разрежаться, очертания стали определеннее, — князь узнал женскую хорому своего дворца. И в ней туманные пятна качаются, переливаются. Идая продолжала беззвучно шевелить губами. Некоторые пятна слились вместе, сплотнились, составили человеческий образ, — князь узнал свою жену.

— Клеопатра, голубушка! Взгляни на меня!

Но княгиня стояла точно в забытьи, смотря пристально перёд собой. Затем она подняла руки, точно умоляя кого-то, стоящего перед ней.

— Что это? На кого она смотрит? Там, перед ней, все еще реяли пятна красного тумана. Идая продолжала свои немые причитания. Опять пятна стали сливаться; наконец они вылились в стройный образ юноши в эллинском хитоне и с лихой всаднической хламидой через плечо.

Клеопатра бросилась ему на шею и стала судорожно его целовать.

И юноша нежно ее обнял.

Тут князь громко вскрикнул — вернее, зарычал от нестерпимой душевной боли. Идая прекратила свои причитания, картина медленно расплылась в багровом тумане, который и сам стал постепенно угасать.

— А, вот как ты коротаешь время моего отсутствия! Эллин! О да, конечно, он эллин, как и ты, а я — презренный скиф, варвар, нас вы привыкли даже людьми не считать. Теперь я понял, почему матушке с тобой невмоготу было. О, теперь я понял все! Прости меня, матушка… прости меня… Идая!..

И он расплакался как ребенок. Идая положила ему руку на плечо.

— Ты что думаешь делать, князь? Князь дико расхохотался.

— Что делать? Вспомнить, что я варвар и скиф! Да, я варвар, но я князь, и смеяться над собой вам, эллинам, не дам!

— Помни одно: в ее русых волосах есть один золотой, подаренный ей Герой при ее рождении. В этом волосе — волшебная сила. Помни это.

— Волосы… да, волосы… конечно, — бормотал князь, точно не понимая того, что ему говорила Идая.

Вблизи раздался треск, точно кто сухие ветви ломает.

— А, приятель! Вовремя пришел, — сказала волшебница. Затем, обращаясь к князю: — Это — проводник. Иди за ним, он приведет тебя туда, где ты оставил свиту и коня. Остальное — твое дело.

Князь в немом повиновении направился туда, где раздавался треск.

Идая долго смотрела ему вслед: когда он исчез, она рассмеялась.

— Спасибо, славные аргонавты! От вас, говорила бабушка, нам гибель грозит. Это мы еще увидим; пока же вы нас выручили.

— Кто? — спросила Амага.

— Не твое дело! — грубо ей ответила Идая. — Я совсем забыла, что ты еще здесь. Ну, идем домой.