Чертова дюжина неудобных вопросов Андрею Геннадьевичу Лазарчуку, члену жюри премии "Странник"

Ребята!

Ваши вопросы действительно оказались неудобными — в том смысле, что мне было неудобно, неловко отвечать на них, причем, что характерно, не за себя мне было неловко, нет. Поэтому то, что я наотвечал, я отправлять не стал. Это было скучно, занудно и глупо (впрочем, каков вопрос — таков ответ). Но и оставить все так, как есть — недостойно. Поэтому позвольте пройтись еще раз не вполне по пунктам и не вполне по темам.

1. Я сам родом из фэндома, а потому не хочу обсуждать эту тему.

2,3. Я не имею никакого мнения на этот счет — потому что мне это АБСОЛЮТНО НЕИНТЕРЕСНО.

4. Я, как и Щеголев, крайне возмущен, что Столяров считает фигурой номер один себя, а не меня. Что же касается фэндома, то в нем, насколько я знаю, существуют одновременно все возможные мнения.

5,6. Говорить о сравнительной престижности еще рано, подождем лет надцать. С точки зрения четкости критериев отбора для меня сомнительны "Аэлита" и "Беляевская". Обе профессиональные премии, на мой взгляд, технически безукоризненны (почти, но об этом в другой раз); из читательских "Великое Кольцо" мне кажется более продуманным и взвешенным. Что касается "ИПК", то он, повторяюсь, присуждается очень ограниченным кругом фэнской элиты, персонально приглашенной на мероприятие; клубный принцип неплох — но почему члены этого клуба так злобно нападают на членов другого клуба, писательского? Почему никто не увидел абсолютной схожести в принципах формирования жюри "Странника" и "ИПК"? Или, как водится, сучок заметнее бревна? Далее: обидное для Рыбакова неучастие его романа в финальной схватке вовсе не свидетельствует о том, что принципы "Странника" никуда не годятся. Если восемь писателей, работающих в жанре и имеющих имя, поместили некое произведение четвертым в списке (при этом не совещаясь друг с другом, не испытывая ни информационного, ни эмоционального давления со стороны, поскольку первый этап голосования был заочным) — это о чем-то говорит. Поймите: писатели оценивают вещь еще и с изнанки: не только КАК ПОЛУЧИЛОСЬ, но и КАК ДЕЛАЛОСЬ. И с писательской точки зрения нелюбимый читателями роман Столярова СДЕЛАН ЛУЧШЕ. Я так не смогу, даже если очень захочу, — вот один из критериев оценки. Понятно, что читатели с такой меркой не подходят — поэтому разногласия будут всегда (как будут — изредка — совпадения взглядов). И еще: раз уж неудобные вопросы, вот вам неудобный ответ: после голосования по "ИПК" ко мне трижды подходили и говорили так: извините, ваша вещь мне нравится больше, но Николаев ходил по номерам и душу вынимал — требовал, чтобы голосовали за Рыбакова. Замечу, что в системе "Странника" такая ситуация невозможна в принципе. Да и неинтересно это, поймите.

7,8,9. Симптоматично, что среди потенциальных неполученцев "Странника" вы упомянули одного из его создателей: Сергея Иванова. Согласитесь, что это говорит об ошибочности вашей исходной позиции: что "Странник" "вручается только авторам, пишущим в строго определенной манере", "направлении, отождествляемым обычно с работами Столярова". С чего вы это взяли? Кем это было провозглашено? Или вы смешали тезисы доклада Андрея Михайловича с положением о премии? Нет уж, пожалуйста: суп отдельно, мухи отдельно. Прочтите начало вопроса 9: там уже есть ответ.

Странные вы ребята: навыдумываете сами черт знает чего, а потом требуете ответа с других.

10. С кого-то же надо было начинать.

11. Если обещать и не приехать — это проявление исключительной этической тонкости, то… н-да. Что касается поправок Булычева к Положению, то, на мой взгляд, они не улучшили, а ухудшили его — именно с этической стороны. Ведь исчезла анонимность бюллетеней. Я буду настаивать на своем варианте: автор автоматически ставит себе высший балл, но при подсчете самая высокая оценка не засчитывается.

12. Я полностью с вами согласен: да, это было бы красивым жестом. Но тогда первое место занял бы "Северо-Запад", который мало того, что выпустил меньше книг русских авторов вообще и лауреатов различных премий в частности (это основной критерий работы издательства), но после истории с Перумовым вообще заслуживает обструкции.

13. Значит, так: первоначально такого намерения, разумеется, не было. Но чем дальше, тем больше оно возникает. Пусть желающие быть оскорбленными — будут оскорблены. В лучшем из их чувств: чувстве собственной значимости. Кстати, кто такой этот Флейшман?

0. И без протокола: в статье г-на Владимирского мелькнули слова: "дикая варварская Россия". Вот это настоящее оскорбление, без обиняков. Пацан, который тащит, по богатству ума, оккультную беллетристику на рецензию философу-марксисту (а другим просто степеней не присваивали, а то и сажали) — и ничуть не удивляется, что тот освоил лишь "физиологический уровень", вполне может так думать. Да, для него существует лишь физиологический уровень "Омон Ра", десять страничек пересказа "Монахов под луной", групповой междусобойчик зазнавшихся писателишек при дележе бронзовых статуэток — человек стаи просто органически не может представить, что люди могут стремиться не урвать себе, а дать другому. Смердяков в чистом виде — даже лексика та же.

29.09. 94. А.Лазарчук

Чертова дюжина искренних ответов Вячеслава Рыбакова

1. Как я себе представляю, фэндом в нынешнем смысле этого слова начал складываться лет десять-пятнадцать назад и алкал, главным образом, фантастики, альтернативной тому чтиву, которое гнала "Молодая гвардия" в застойные и пост-застойные времена. Он жаждал читать, жаждал перечитывать, жаждал переводить то, что официальные структуры не печатали и не переводили, жаждал смотреть тогда еще редкие видики, жаждал обмениваться неофициальной продукцией… Трудно переоценить его тогдашнюю культуртрегерскую роль. Фэндом был единственной референтной группой, более того, основной питательной средой для фантастов, отторгавшихся ороговелой структурой официальных издательств. Он был коллективным пропагандистом и агитатором. Из него постепенно начали вырастать профессиональные писатели, профессиональные переводчики, профессиональные критики, профессиональные литагенты, профессиональные издатели. И, как только пали тяжкие оковы, эти начавшие вырастать сразу взяли да и выросли — в людей, профессионально делающих какое-либо связанное с фантастикой дело. А те, кто не выросли и не стали делать дело, стали просто первым и самым близким кругом потребителей данного вида литературы. Стали просто читателями. В самом благородном, отнюдь не уничижительном смысле этого слова. Они наверняка делают какое-то другое дело — конструируют, торгуют, воруют, учат, заседают в парламентах, стреляют… Но с НФ их дело не связано, с нею связаны лишь они сами, как читатели.

Какое значение имеет фэндом для фантаста? Простите, но почему мы в своем ракетно-гоблинском гетто все время лезем открывать велосипед, да еще, как правило, со спицей вместо седла? Какое значение имеют читатели для писателя — кому пришло бы в голову ставить вопрос в такой форме? Какое значение имеют слушатели для музыканта? Да, два профессиональных композитора могут в молчании и тишине, сдержанно поцокивая языками, наслаждаться партитурами друг друга — но потом эти партитуры все же звучат! Должны звучать в залах, на дисках, на площадях. Целые оркестры их лабают! Какое значение, в конце концов, имеет воздух для птицы? Вода для рыбы? Такая переформулировка выглядит совсем уж шизофренично, правда? Ежели кто не знает ответов на эти вопросы, советую вот что: поймайте рыбку, положите на бережку метрах в двадцати от полосы прибоя и понаблюдайте за нею минут…цать или чуть больше. Словом, пока рыбец не скиснет. Когда завоняет тухлятиной, можно воскликнуть: "Эврика! теперь знаю!"

Но еще более шизофреничной является ситуация, когда вода говорит рыбе: "Слушай, ты тут без году неделя плаваешь, а я вечная. Я таких, как ты, мильон перевидала. Рыба Урсула всегда плавала то с мужского плавника, то с женского. Рыба Фармер дрыгала хвостом в ритме бигармонических колебаний: сдох-воскрес, сдох-воскрес… А рыба Булычев столько икры наметала, что тебе, хоть лопни, не догнать. Но все-таки попробуй все делать, как они, не выпендривайся".