3. Это абсолютно дикое предположение. Как я только что объяснил, мы расходимся с Борисом Натановичем по целому ряду вопросов. Взять хотя бы доклад, прочитанный мною на "Интерпрессконе". Там довольно много дискуссионных моментов. Однако, те два оппонента, которые при обсуждении задали тон, выступали в настолько нелепой и даже оскорбительной форме, что Борис Натанович был просто вынужден им ответить — выделяя при этом, конечно, согласие, а не расхождения. То была, по-моему, мера педагогическая. Я надеюсь, что все присутствующие это заметили. И я надеюсь, что все присутствующие также правильно поняли суть прочитанного доклада: существует конфликт между литературой и имитацией под нее, конфликт этот вечен, исключить его из литературной жизни нельзя, надо лишь придать ему, по возможности, цивилизованный облик: дистанцирование художественное и этическое, вероятно, позволит избавиться от войны как формы конфликта. Все это демонстрировалось на примере известного противостояния с молодогвардейской фантастикой, никого из наличествующих в аудитории автор не подразумевал, и, наверное, надо было иметь очень сильное желание воевать, чтобы увидеть в докладе нечто совершенно иное. Оба названных оппонента, по-видимому, таким желанием обладали и своими выступлениями проиллюстрировали доклад — лучше, чем это рискнул сделать сам автор.
4. Если данное мнение существует, то, наверное, разделяют его только полные идиоты. За редчайшими исключениями в литературе не бывает "фигуры номер один". Таковыми могут являться лишь Лев Толстой или, например, Солженицын. А в пределах фантастики, разумеется, братья Стругацкие. Это, однако, гении, возникающие с непредсказуемой частотой, остальные довольствуются "первым рядом литературы". Причем, литература не спорт, в ней существует несколько первых мест, и поэтому неправильно вопрошать: кто первый, Хемингуэй или Фолкнер? Они оба — первые. Точно такая же ситуация и в фантастике. Здесь, по-моему, около десятка лидирующих имен. И я хотел бы сразу же подчеркнуть, что в самом желании быть среди первых нет особого криминала. Этого хочет любой из пишущих, — в том числе и упомянутый Вами "озвучиватель". Собственно, он потому и взялся "озвучивать", что такое желание возобладало у него над всем остальным. Это чрезвычайно важный момент. Жажду первенства следует переплавлять исключительно в литературу. Но как только автору начинает казаться, что ему кто-то мешает — персонально ли кто-то, литературная мафия или мировой сионизм — сразу следует сказать себе: "нет". Потому что дальше начинается зависть, а она, если дать ей волю, сожрет любого автора с потрохами — как она уже пожирает "озвучивателя" и как сожрет еще многих из тех, кто не смог сказать вовремя "нет" самому себе.
5. Мне как автору наиболее близки "Улитка" и Странник", потому что они выражают мнение профессиональных писателей. Мнение читателей, конечно, не менее важно, и, однако, читатель сегодня восхищается книгой, а завтра — ее забыл. Мнение же писателей говорит о литературном качестве произведения: обладает ли оно какой-нибудь ценностью, кроме коммерческой, или нет, то есть, здесь речь идет о длительности художественного существования. А к тому же, премии "Улитка" и "Странник", на мой взгляд, обладают наиболее внятными механизмами присуждения: эстетически независимыми и не подверженными случайным эксцессам.
На второе место я поставил бы "Великое кольцо" и "Интерпресскон". Странное дело: и по замыслу (премия фэнов) и по исполнению (обширная выборка) премия "Великое кольцо", вероятно, могла быть стать одной из самых престижных премий. А вот почему-то (на мой взгляд, конечно), не стала. Может быть, ей не хватает какого-то антуража? Внешний блеск для премии не менее важен, чем внутренний. Премия же, которую вручает "Интерпресскон", к сожалению, рыхловата и слишком уязвима для критики: эстетическая непоследовательность (странная пара Звягинцев — Рыбаков), явное доминирование организационных случайностей (в прошлый раз приехали десятка два человек неизвестно откуда и премию получил "Одиссей", в этот раз они не приехали, и всплыл "Гравилет "Цесаревич". А приехали бы — глядишь, и проголосовали бы за Перумова). Здесь возможно простое и непосредственное воздействие: стоит группе из 10–15 человек сговориться и проголосовать нужным образом, как она может выдернуть на поверхность довольно посредственного фантаста. Или, скажем, наоборот — "утопить" талантливое произведение. И, наконец, я лично не понимаю: и в 93 и в 94 годах эту премию получили произведения, набравшие лишь треть голосов "Интерпресскона", то есть, две трети участников, вероятно, не считали их лучшими в истекшем году, тем не менее, вручается премия от имени всей конвенции. Это явное противоречие, и, вероятно, организаторам "Интерпресскона" следовало бы его как-то преодолеть. Впрочем, если "Интерпресскон" это не беспокоит, то меня — тем более.
"Аэлита" же потускнела, превратившись в премию провинциального ранга. Видимо, как к таковой, к ней и следует относиться.
А "Беляевская премия", по-моему, мертворожденная. Слишком уж непонятны действия, предпринимаемые вокруг нее, и уж слишком непредставительны ее литературные инициаторы. Вероятно, на эту премию надо махнуть рукой.
6. Прежде всего следует уяснить: мнение "Странников" и не должно совпадать с мнением "Интерпресскона". Это вполне естественно. Потому что "Интерпресскон" отражает читательскую "вкусность" произведения, а литературная премия "Странник" — его художественные особенности. Если бы оба мнения совпадали, то и премия "Странник", наверное, бы не понадобилась. "Гравилет" не вошел в финал из-за ничтожной разницы в баллах, то есть, "Странники" оценили это произведение достаточно высоко. Ну а что касается собственно финального результата, то мне лично кажется, что Вячеслав Рыбаков до сих пор не сумел преодолеть некоторую литературную "подростковость". Юношеский пафос, с которым написан "Гравилет "Цесаревич", разумеется, нравится фэнам и девушкам, что хорошо, потому что существенно увеличивает круг читателей, но одновременно приводит и к явной поверхностности повествования, что, наверное, и сказалось в голосовании по премии "Странник". А вообще, за Рыбакова волноваться не следует: он, наверное, будет одним из самых читаемых авторов в нашей стране — вероятно, гораздо более популярным, чем Лазарчук или, например, Столяров.
7. Не надо иллюзий: все указанные вами авторы работают в той же эстетике, что и Лазарчук-Столяров. Разве что за исключением Александра Тюрина. Тюрин — да. Тюрин — это совершенно особое направление. Что ему, между прочим, одновременно и способствует и мешает. Но жюри премии "Странник" составлялось именно так, чтобы "перекрыть" все имеющиеся течения в российской фантастике. И мне очень жаль, например, что по чисто техническим обстоятельствам невозможно было включить в жюри Михаила Веллера и Бориса Штерна. Но как только Эстония немного цивилизуется и как только у Киева перестанут возникать искусственные проблемы с Москвой, как они оба получат соответствующие приглашения. Я во всяком случае на это надеюсь. А вообще на одном из майских заседаний жюри была принята концепция "медленного расширения": все талантливые писатели по мере выхода книг будут получать приглашения в жюри премии "Странник". И при этом в качестве реальных кандидатур называлось большинство перечисленных Вами авторов. Только не надо спешить: демократия в литературе имеет и негативные характеристики. И еще раз для тех, кто не понял: мнение "Интерпресскона" и "Странника" могут не совпадать, как не совпадают зачастую "Хьюго" и "Небьюла". Это — реальность: премии существуют в разных художественных координатах.
8. О подобных предположениях можно сказать: "маразм крепчает". Я вам тоже задам вопрос. Если декларируется, что "Интерпресскон" — наиболее престижная премия в Российской фантастике, причем вручается она только авторам, пишущим в строго определенной манере, то не является ли это прямой попыткой объявить это направление в фантастике генеральным и наиболее приоритетным — и косвенной попыткой заставить и других авторов писать в той же манере? И нельзя ли это расценить как подавление свободы творчества?