АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Конечно!

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Например?

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Ну, если брать чисто формально…

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Да!

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ:…то большая литература время от времени предлагает некий позитив.

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: А именно?

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Как правило, это религия. Вспомните "Преступление и наказание" — Раскольников открывает Библию. Вспомните Левина из "Анны Карениной"…

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Я понимаю, что вы хотите сказать, но согласиться с вами я не могу…

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Я не говорю, что я разделяю эту точку зрения…

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Дело в том, что сила "Преступления и наказания" заключается вовсе не в том позитиве, который там содержится. Сила этой вещи состоит именно в отрицании той страшной, унижающей и убивающей человека реальности, которую мы в мире этого романа наблюдаем. И согласитесь, что пафос отрицания в этом романе вечен и всеобщ, в то время как пафос утверждения — Библия, нравственное исправление, — вечным назвать не получится, уже просто по той причине, что для очень и очень многих читателей этот положительный пафос выглядит некоей формальностью. Он как бы мертвенен. Особенно — сегодня. И если все Собрание сочинений, например, Льва Толстого зиждется на отрицании, сильно именно отрицанием, то ни в коем случае нельзя сбалансировать это отрицание тем томом, где содержатся сказки писателя, попытавшегося дать чистый нравственный позитив. У меня такое чувство, что отрицание есть плоть любого высокого художественного произведения. Позитивная же его часть есть дух — она представляет собой не что иное как отпечаток нравственности автора.

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Честно говоря, я и раньше это подозревал, а вот сейчас, пожалуй, понял это достаточно ясно — что, оказывается, литература — вся, целиком — базируется на отрицании. Она не предлагает ничего позитивного. Она не предлагает программы. Позитивную программу дает только религия и, по-видимому, именно этим она принципиально отличается от литературы.

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Причем я хотел бы подчеркнуть ту часть вашей фразы, где вы говорите о всей литературе, в том числе и о фантастическом реализме, и о турбо-реализме новых фантастов. Это касается и их тоже. Литература — всегда отрицание. Это понятно, потому что мир наш — это мир зла. Жизнь наша — это борьба со злом. Всегда! Только та литература имеет право на существование, где эта борьба со злом происходит и находится в самом центре внимания. Причем, добро — заметьте! — как правило лишь подразумевается в тексте, повторяю: это нравственность автора, и в явном виде оно может и не появиться вовсе. Упоминания о добре может даже не быть. Добро присутствует незримо. Но только в том случае, когда ты видишь, что герой, сражающийся со злом, удовлетворяет определенным критериям нравственности, только тогда ты ощущаешь подлинное сопереживание этому герою, а в этом — СУТЬ чтения. Что же касается позитивной программы, то весь опыт литературы, я бы сказал, мировой, показывает, что как только автор ставит перед собою цель сделать свою книгу Библией — сводом нравственных правил, сводом, если угодно, образцовых поступков, "учебником жизни" прямого действия — одна лишь попытка такого рода книгу — уничтожает. Вот почему, между прочим, не могли существовать в литературе произведения в духе социалистического реализма, если автор стремился добросовестно следовать всем канонам этого идеологического учения. Потому что один из важнейших канонов был — непосредственная демонстрация добра. Добру недостаточно было присутствовать в подтексте, в духе произведения, — добро обязано было ходить по страницам книги во плоти, например, в виде секретаря обкома, носителя и произносителя окончательных исторических, социальных, политических и нравственных истин. Добро должно было присутствовать явно, грубо, зримо, и оно присутствовало, и — разрывало художественную ткань повествования, а само произведение превращало в месиво литературных отбросов. А вот, скажем, так называемый критический реализм — вот он — вечен. В этой манере пишут сейчас и будут писать всегда, потому что всегда жизнь человеческая — это борьба зла и добра. Причем зло — явно, конкретно, зримо, а добро — неосязаемо, неуловимо, _сакрально_, как сама нравственность, как душа, понимаете? Так, видимо, это и будет происходить всегда — и в жизни, и, следовательно, в литературе.

АНДРЕЙ СТОЛЯРОВ: Значит, Библию написать нельзя?

БОРИС СТРУГАЦКИЙ: Библию написать нельзя. Эта книга уже написана. Раз и навсегда. Но вот… Апокалипсис написать — можно!

АНОНС

ЧИТАЙТЕ В СЛЕДУЮЩЕМ НОМЕРЕ "ДВЕСТИ":

ЧЕРТОВА ДЮЖИНА НЕУДОБНЫХ ВОПРОСОВ БОРИСУ НАТАНОВИЧУ СТРУГАЦКОМУ, ЧЛЕНУ ЖЮРИ ПРЕМИИ "СТРАННИК"

1. Почему в Ваших выступлениях относительно "Интерпресскона" неоднократно звучала мысль о том, что фэндом должен иметь к "Интерпресскону" как можно меньшее отношение? Что Вы, в таком случае, понимаете под термином "фэндом"?

2. Значительное число участников "Интерпресскона" однозначно восприняло публичные выступления Андрея Михайловича Столярова как изложение им Вашей точки зрения. Это мнение опиралось также на то, что Вы, выступая в прениях, солидаризировались с позицией Столярова, негативно воспринимаемой значительной частью аудитории. Насколько верно то, что Андрей Столяров в большинстве случаев высказывает мнение Бориса Натановича Стругацкого?

…4. Как Вы относитесь к тому, что Александр Щеголев в своей статье озвучил давно существующее в фэндоме мнение: Андрей Столяров считает себя фигурой номер один в отечественной фантастике и воздвигает себе пьедестал на литературном авторитете Стругацких?

5. Борис Натанович, расставьте, пожалуйста, перечисленные в алфавитном порядке литературные премии в области фантастики в порядке убывания их престижности — на Ваш взгляд, конечно: "Аэлита", "Беляевская премия", "Бронзовая улитка", "Великое кольцо", "Интерпресскон", "Странник". Поделитесь своим мнением о каждой из них.

6. Насколько обоснованы, с Вашей точки зрения, высказывания о том, что премия "Странник" наиболее объективно отражает литературную значимость номинируемых произведений? Как, в этом контексте, выглядит неучастие романа Вячеслава Рыбакова "Гравилет "Цесаревич", лауреата "Бронзовой Улитки" и "Интерпресскона", в финальном голосовании по "Страннику"?

…8. Если декларируется, что "Странник" — наиболее престижная премия в Российской фантастике, причем вручается она только авторам, пишущим в строго определенной манере, то не является ли это прямой попыткой объявить это направление в фантастике генеральным и наиболее приоритетным — и косвенной попыткой заставить и других авторов писать в той же манере? И нельзя ли это расценить как подавление свободы творчества?

…13. Юрий Флейшман публично заявил, что воспринимает вручение премии "Странник" как намеренное оскорбление фэндома и лично его, как фэна. Не опасаетесь ли Вы, что это мнение разделяет значительная часть активного фэндома? Признаете ли Вы факт намеренного оскорбления читателей фантастики со стороны жюри и учредителей премии "Странник"?

ОН СКАЗАЛ, ЧТО ОТВЕТИТ!!!