Для «Труда», тоже, кстати, писать уже не хочется, надо сменить угол зрения. И язвительность иссякает:

«Никак не могу понять, что соединяет в моем сознании Жириновского, лучшего говоруна постсоветской эпохи и «князя серебряного» нашей эстрады Сергея Пенкина. Один говорил в субботу у Доренко, а другой пел по ТВЦ в воскресенье. Пенкин мурлыкал что-то о любви и вспоминал свои двадцать лет, а Владимир Вольфович о квартирах и обидах от Избиркома. В обоих случаях камера как бы выманивала исполнителя на откровенность. И в обоих случаях впечатление состоявшейся эстрады. Все-таки телевидение — невероятная сила».

21 февраля, понедельник. Весь день просидел на научной конференции: «Древний текст: от оригинала к переводу». Все это организовано силами наших Гвоздевых, матери и дочери. От кафедры зарубежной литературы присутствовали только Тарасов и Кешокова. Второй раз делать преподавателям замечание неудобно. Много нового услышал от двух блистательных участников. А.А Россиуса и С.И. Кучера. Один блестяще говорил о стереотипах Возрождения, второй о китайской древней литературе и о китайской письменности. Россиус — самый молодой доктор и профессор МГУ. От обоих у меня ощущение восторга. Интересно выступил и наш С.В. Лаптев — он сделал перевод «Прекрасной песни» Ли Ок. Это называется «пощупать» литературу.

Конференция закончилась спектаклем «Муки Аристофана». Какая жалость, что из памяти все выветривается рано или поздно. Хороши были Малых, Дерепа и Маша Царева. Такое ощущение, что играл и веселился больше всех я.

Звонил Саша Сегень. «Наш современник» передвинул мои дневники на пятый номер. Ставят опять, наверное, что-либо горящее или свое, духмяное. Испаряется моя хорошая журналистская задумка. Показать жизнь с интервалом в один год. В год 2000 год 1999. Но Саша, которому А. Казинцев передал «Дневники», — «это скорее литература, чем публицистика» — редактор опытный и, значит, мне повезло.

22 февраля, вторник. Должны были обсуждать Лешу Бойко, но ксерокс не пробил его бледно напечатанную рукопись, и пришлось предпринимать меры. К счастью, согласился выступить на семинаре Анатолий Васильевич Королев, с которым я познакомился на вечере памяти Лакшина. Два часа он не без блеска держал аудиторию. Кое-что я записал из его выступления в свою записную книжку. Чтобы стать писателем. «Я очень страстно придирался к себе с юности». Здесь же последовал рассказ о Толстом, который придирался к себе молодому в дневниках. «Надо писать тексты, которые невозможно напечатать». «Дело судьбы подхватить стакан, чтобы он не разбился». «Писатель не должен быть открытым блюдом». «Первым делом писатель должен создавать собственную историю». «Роман всегда допишешь до конца, сел, как на трактор, и доедешь. Другое дело рассказ». «На наше имя записана судьба». «В ХIХ веке роман любил читателя. Сегодня роман его не любит. Беря в руки роман, читатель попадает в ловушку». «Пыточное пространство романа». Интересно, хотя и не очень правдоподобно рассказывал Ан. Королев об отношениях Пушкина и Гоголя. «Если бы Пушкин остался жив, он бы стрелялся с Гоголем после выхода «Мертвых душ». Плюшкин — это отец Пушкина. Сходство фамилий и пр. Сергей Львович отличался скупостью. Пушкин, бросающий в воду серебряные монеты. Образ поведения художника. Ловил впечатления. «Читать не читая. Жить не живя».

Анатолий Васильевич не лишен кокетства. Я понимаю, что эти эссенции он произносит неслучайно, не совсем в пылу вдохновенья. Все это он узнал и прочувствовал за много лет. Желание покрасоваться законно. Мне понравилось, что с собой он принес небольшой конспект. Такого преподавателя было бы взять очень хорошо, но хватило бы ему сил и интереса блистать так пять лет?

Вечером было телевидение, несколько слов о Гатчинском кинофестивале.

23 февраля, среда. Ученый совет. Сам по себе он не представлял для меня особого интереса. Но еще утром Б.Н. Тарасов попросил меня подписать ему научную характеристику для баллотировки в РАН. Я отказал, потому что решил, что процедуру надо проводить более демократическим, а точнее, справедливым путем. Надо создать некий «Избирком», который внимательно рассмотрит все кандидатуры. Б.Н. человек достойный, в этой ситуации его жалко, но по-другому поступить я не мог. Впрочем, и этот мой шаг вызовет новые интриги нашей неунывающей профессуры.

24 февраля, четверг. Первая защита дипломов в этом году. А Анаприенко. Руководитель Юрий Кузнецов: «Пять лет в сонном состоянии, и поэтического перевоплощения не произошло». Миша Свищев. О нем Ю. Кузнецов сказал, что он идеологически амбивалентен. Рейн студента защитил. Потом слушали стихи Вани Русанова. К нему тоже были претензии. Тем не менее ученики Юрия Кузнецова — лучшие у нас в институте. Кузнецов очень требователен, хотя у него и много «отходов». Это отметил даже Андр. Мих. Турков, сказав о Кузнецове, что «предпочтительнее, когда мастер суров, а не ведет себя, как на избирательном участке».

Сегодня защищалась также еще Света Богданова и Данила Денисов — у обоих холодная, грамотная постмодернистская проза. Оппонировал Вяч. Курицын и был удивительно точен. «Я не вижу побудительных мотивов ее работы» — о Богдановой. Что-то подобное сказал и о Давыдове. Интересно, что пять лет этот мальчик, сутулясь и перевесив через шею шарф, ходил с видом мрачного гения.

Вечером — в Ленинград, на фестиваль. Ехал в одном купе с Юрием Васильевичем Яковлевым. Он вспомнил меня по работе на радио. Юрий Васильевич умен, тактичен, стеснителен. Но ночью я проснулся от того, что во сне Яковлев ругался.

Похороны в Ленинграде Анатолия Собчака. Его похоронили рядом с Галиной Старовойтовой, которую уже забыли. Путин говорил не о смерти Собчака, а о его гибели. Верность Путина своему учителю понятна, но в этическом плане фигура Собчака сомнительна. Тень на нее бросает и его боевая супруга Людмила Нарусова. Впрочем, она со смертью мужа — фигура, уже принадлежащая прошлому. Но собственности ей бывший мэр оставил немало.

25 февраля, пятница. Открытие фестиваля. Клара Лучко. Я уже давно предположил, что большие актеры это все же несколько другой материал. В машине Клара Степановна и Юрий Васильевич рассказывали анекдоты. Анекдоты были не лучше и не хуже, чем во всех компаниях, но уровень рассказчиков сделал это невероятно острым и блестящим спектаклем, сыгранным лишь для нескольких зрителей.

Начало церемонии задержалось на полтора часа: опаздывал губернатор. В своей речи я аккуратно это отметил. Речью я своей доволен, сказав, в частности, о приоритете гуманитарного взгляда на жизнь перед прагматическим. Я закончил постмодернистским пассажем: из всех искусств после литературы важнейшим для нас является кино. Несколько раз мои слова прерывались аплодисментами. Открытие было строже, чем обычно, в церемонии стал исчезать провинциализм. Меньше оказалось бальных танцев, туманных дам в туалетах с перьями. В фойе меня нашел один из читателей моего незаконченного романа «Смерть титана». Он сказал, что это новый взгляд на проблему. Это не совсем так, но интонация здесь действительно несколько неожиданная для темы.

Потом состоялся прием в школе бального танца «Олимпия», где танцевала совершенно необычная пара ребят, мастера, как говорят, международного класса. Это было здорово, но ребята эти, похоже, никогда в жизни не ели досыта жареной картошки и пирожков с капустой. Мы с Кларой Степановной налегали на оладьи из ананасов в кляре. Это какой-то петербургский изыск. Здесь же на приеме мне рассказали о другом петербургском изыске: рыбном торте. Слои красной и белой рыбы, икры и пр. Вот бы попробовать!

26 февраля, суббота. Первый день просмотров. Но уже сейчас я чувствую, что консенсус в жюри будет достигнут тяжелым путем. Наши силы поляризованы: с одной стороны, «чистые» демократические кинематографисты — Виктор Матизен и Ю.Н. Клепиков, к ним в силу целого ряда обстоятельств может примкнуть З.Г. Шатина, может примкнуть В.А. Сергеев. С другой, П.Л. Проскурин, К.С. Лучкой, Е. Плаксина, отчасти я. В первую очередь мы все люди народной идеи, сторонники большого стиля, мы любим русское лицо, пейзаж, иногда условную русскую речь. Я не могу сказать, что тот же Витя Матизен русофоб, но мы по-разному понимаем историю и у нас разные рефлексы. Вот в одном из сегодняшних фильмов реплика условного комиссара о будущем, обращенная к раненой молодой героине. Сидящий рядом Витя почти рефлекторно шепчет, «в котором ее расстреляют». Если говорить о том, что все мы в своей деятельности питаемся с России, то я хотел бы, чтобы эта неповоротливая, пьющая и неделикатная Россия давала Вите повод говорить о ней больше. А то он все своими блестящими статьями исправит, и писать будет не о чем.