Среди верующих было много ребят, бритоголовых, бандитского вида, которые пучками ставили свечи не разбираясь куда. Что они замаливали? Конечно, для них посещение церквей — это не постоянное занятие. Очень отчетливо я их вижу, этих ребят, высаживающих какого-нибудь богатого джентльмена силой из его «мерседеса», роскошествующих в казино или отдыхающих со всей неистовой молодой страстью где-нибудь в публичном доме. Но вот они, внимательные и вежливые, как дети. Здесь возникает у них первая робкая попытка вглядеться в себя. Как нужно сегодняшнему человеку, если не побыть наедине с Богом, то хотя бы побыть с собой.

Все мне на этот раз в церкви кажется чудесным. По-другому вдруг смотрится обряд покупки свечей. Каждый покупает свечу не в соответствии со своим богатством и положением, а со своими возможностями. Все участвуют в общей духовной жизни исходя из того, чем располагают. Это как дифференцированный налог. Конечно, поразило меня, как нечто Богом внушенное торжественное скандирование нескольких молитв. Одну я точно знаю: «Отче наш, Иже еси на небеси…». Здесь каждый голос опирался на соседствующий и на общее предчувствие.

Я достоял службу до без двадцати час, когда закрывается метро, но в метро я узнал, что работают они сегодня до двух ночи и вернулся в храм. Отчего-то остро вспомнилось, как я лет в четырнадцать или пятнадцать всю ночь простоял в Елоховском соборе. Такое было светлое и дивное настроение, когда я возвращался домой.

Транслировали большой концерт в поддержку Громова, избираемого губернатором Подмосковья. Лужков произнес речь, в которой порицал кремлевское руководство за организацию поддержки «своих» на гостелевидении. Была произнесена некрасивая инвектива об участии Селезнева в приватизации «Правды». О коммунистах Лужков говорил так, будто ни сам не состоял в КПСС, ни сам в Москве ничего не приватизировал. А разве поддержка кума Громова такими дорогостоящими концертами это не господдержка? Господдержка правительства Москвы.

8 января, суббота. Еще вчера вечером начал читать дневники покойного Игоря Дедкова в 11 номере «Нового мира». Все очень точно искренне и тем не менее есть напряжение в создании художественного текста. Я сделал выписки для «Книги цитат». Цитаты я отдам сделать Екатерине Яковлевне. Себе в дневник выписываю лишь суждение о Володе Крупине. «Крупин показался мне человеком не очень глубоким и скорым на обобщения, как правило, сомнительного свойства». Я думаю, Володя что-либо в разговоре сказал с намеком на евреев. У Игоря к этой теме очень свое отношение. Я бы так хотел искренне думать и смотреть на этот вопрос, как и он, но я живу в другой действительности. Недавно у меня возникло такое соображение: в процентном отношении состав новой Госдумы наверняка выше, чем те же самые отношения — русские и евреи — в действующих войсках в Чечне. Что-то я не видел на телеэкране ни одного еврейского юноши. По отсрочкам и по негодности к воинской службе они кладут на лопатки русских.

В том же номере «Н.М.» посмотрел роман «Читающая вода» Ирины Полянской. Много любопытного по истории кино, но все без нервов, гладкое, умное, холодное письмо. С интересом посмотрел и библиографию, которую новомирцы делают очень интересно, с выделением некоторых смысловых моментов и крошечными цитатами. Судя по спискам, литературная жизнь бурлит, но опыт чтения убеждает меня в обратном. Это литература возросшей грамотности и Интернета. Опять не могу удержаться, чтобы не выписать:

Михаил Новиков. Рыбки изящной словесности. — «Коммерсантъ», 1999, № 115, 3 июля.

«Если читать подряд, допустим, эти мемуары (Виктор Топоров, «Второе дно. Признания скандалиста». М., «Захаров — АСТ», 1999), а затем их как бы антипод — воспоминания Григория Бакланова, вышедшие в «вагриусовском» «Моем XX веке», обнаружится следующее. Увенчанный титулами и орденами, сделавший и советскую, и перестроечную карьеры, мастеровитый, но удручающе традиционный прозаик Бакланов — и злющий, диссидентствующий, почти «проклятый», почти маргинал, потративший лет двадцать, чтобы пробиться в Союз писателей, Топоров придерживаются одного и того же свода дурацких корпоративных правил. Интрига жизни — как следует из текста этих разных одинаковых автобиографий — строится из эфемерных, класса коммунальной кухни интриг вокруг заказов, публикаций, какой-то дребедени, жухлой, как позавчерашняя газета».

Кстати, в книге Топорова есть Указатель имен. Счастлив тот, кого в нем нет.

Сработал все тот же механизм: как только я закончил главу о Троцком и появился крошечный просвет, я сразу вспомнил об этой уже начатой работе — книге о литературе. Осталось написать 2 главы в романе о Ленине. Надо заставить себя не уходить в публицистику и аранжировки старых идей, а писать что-то, как говаривал Л.Толстой, «художественное». В «Н.М.» мне надо еще посмотреть Буйду. Читаю я не из любви к литературе, а скорее, чтобы посмотреть, чем дышат коллеги.

Вечером неизвестный посыльный от неизвестного адресата принес мне золотой крест и золотой перстень. Я сопротивлялся этой передаче, как мог, а потом моя слабохарактерность победила. Я догадался, от кого посылка. Если бы был не крест, я бы ни за что не взял. Автора этой идеи придется отдаривать, скорее всего, надо будет что-нибудь привезти из Дании, из высокостоящего фарфора.

9 января, воскресенье. Утром, не вставая с постели, прочел критику «Н.М.». Критика — это свое собственное жречество, но все же поверить, что именно критика может составить признание читателей, не могу. Здесь действуют какие-то другие законы. В свое время А.Борщаговский в сердцах сообщил мне, что, дескать, славу Распутина сделали несколько московских критиков. Это не совсем так. Но как сегодняшние критики все ищут и находят какие-то необыкновенные смыслы! Надо прочесть Тучкова в «Н.М». Но, думаю, как и Курчаткин — его я уже прочел! — это лишь верхняя беллетристическая и легко дающаяся оболочка современной жизни. Чем дальше от газеты, тем ближе к литературе.

Для «Труда»:

«Две темы волновали телевидение этой недели: Рождество и Путин. Конечно, можно все это назвать началом его избирательной кампании, но скорее, это душевный склад целеустремленного человека, когда все, чтобы он ни делал, — попадает в такт. А собственно, как по традиции премьер мог бы отсветиться во время религиозного праздника? Да встать где-нибудь на парадных мостках Елоховского собора на фоне других конъюнктурно верующих людей, православие и сочувствие вере у которых равно их былому, столь же конъюнктурному атеизму. Нет, Путин на полчаса заезжает по дороге домой в церковь на Воробьевых, бывших Ленинских горах возле Московского университета. Точность время места и действия здесь настолько совпадают с повседневной и незаигранной искренностью, что начинаешь сомневаться: имиджмейкер ли все это или сама промышляющая себя воля человека. Это как в очень хорошей литературе: сюжет и герой не разделимы.

Несколько другая картина встречала нас в Вифлееме и на Святой земле, где на этот раз синхронно двигались Патриарх, который завоевывает все большее сочувствие точностью своей нравственной позиции у верующих и неверующих людей, населяющих Россию, и наш экс-президент. Для последнего декорации Святой земли послужили хорошим фоном нескольких словесных извержений. Но на этот раз он ничем не дирижировал. Послание же патриарха церкви и верующим, которое в Рождественскую ночь зачитывали в церквях дышало удивительной современностью и нравственной силой. Там было обо всем, и о сегодняшней жизни, и о Чечне, и о нашем совместном будущем».

10 января, понедельник. Перевез на две недели в Матвеевское В.С. Все время за нее болит сердце, то она разольет варенье, то рассыплет лекарства. Вчера вечером собирал ее чемодан, все ее вещи вышли из моды, все такое маленькое, старомодное, как бы из иной жизни. Оба ее меховых жакета: и из норки, и из черно-бурой лисы — стали сечься, шкурки кое-где лопаются. И жизнь и вещи вокруг нас ветшают.