Бобик стоял, ехидно морщил и без того морщинистое лицо.

Первым опомнился Павел.

— Ты ведь знаешь, что мне поручили контролировать нового телохранителя. Неужели Борис Моисеевич тебе не говорил?

Придумка — на подобии изгложенной кости, брошенной породистому псу. Но на безрыбье и рак рыба — вдруг Бобик поверит и не станет спрашивать банкира. Насколько Родимцев успел изучить характер хозяина, тот терпеть не мог спрашивающих, окидывал уничтожающим взглядом и показывал спину.

— Говорил, — пробулькал Бобик. — Вот только я не знал, что вы будете обниматься… Иди, хозяин велел, — повернулся он к Родимцеву. — Разленился ты — сил нет!

Николаю тут же вспомнились опасные беседы с хозяйской дочкой, её откровенный интерес к плавкам физкультурника. Неужели Борис Моисеевич разозлился и сейчас начнет чинить расправу? Страха не было, будто на ковер вызывали другого человека. Того же Пашку.

— Не понял? — снова с»ехидничал стукач. — Успокойся, Шавка, я пошутил, хозяин не тебя требует — Рекса. Ты остаешься на десерт.

Рекс весело похлопал друга по плечу.

— Ништяк, десантник, — перешел он на жаргон воров и грабителей. — Не штормуй, все будет о-кей. Главное, держи хвост пистолетом… Пошли, вонючий квазимода!

С подачи Родимцева Павел тоже стал называть урода именем ключника Парижского собора Богоматери. Бобик в ответ, на всякий случай, хихикал. То ли соглашался с новой присвоенной ему кликухой, то ли смеялся над дерзким парнем.

Несмотря на разрекламированный Верой Борисовной интелектуальный багаж семейного секретаря, Николай почему-то был уверен в том, что Бобик дальше сказки об Иванушке-дурачке так и не шагнул.

Конвоируемый уродом, Рекс ушел и будто провалился сквозь землю. Прошел день, другой. Используя свободное от поездок с хозяйкой по городу время, Николай часами бродил по парку, с тоской поглядывал на пустующую скамейку, спрятанную в кустах. В столовой засиживался допоздна — вдруг появится Пашка. Пройдет мимо, украдкой мигнет — все в норме, десантник, не гони волну!

Неужели банкир расправился с ослушником? Конечно, не сам, для этого у Ольхова есть опытные, безжалостные мастера. В подвале особняка они выпытали у провинившегося парня мельчайшие детали его бесед с новым телохранителем — с кровью, с муками. А потом — пристрелили или — ножом по горлу.

Первобытный ужас прочно поселился в душе Родимцева. Ужас и гнев. Неизвестно, чего больше.

Прошла неделя. В середине второй Рекс об»явился. Во время завтрака в столовой. Хмурый, усталый, обычный румянец выцвел, сменившись серым налетом. И все же нашел силы подмигнуть другу. Незаметно для сидящих за столиками парнями мотнул головой в сторону выхода.

Встретились, как обычно, на скамейке.

— Где пропадал? — глядя на предательский кустарник, из которого прошлый раз выполз ядовитой змеей Бобик, спросил Родимцев.

— Можешь не таиться. Хозяин одобрил наши дружеские отношения, приказал Бобику не вмешиваться… Где был, спрашиваешь? Одно могу сказать: там меня уже нет. Так же, как нету Рома и Полкана. Все, дружище, больше не спрашивай, все равно не отвечу…

Почему-то Родимцев увязал вместе два, казалось бы, разных события: полуторанедельное отсутствие Рекса и покушение на видного бизнесмена в Самаре. Там взорвали «мерседес». Вместе с его владельцем, водителем и двумя охранниками. Так ловко, что милицейские сыщики не смогли обнаружить ни следов адской машины, ни свидетелей трагедии.

Николая охватили недобрые предчувствия.

Они усилились при известии о том, что банкир «разрешил» своей шестерке Рексу общаться с Шавкой. Официально. Значит, близится время откровенной вербовки Вавочкиного телохранителя в особую группу…

Лето катилось к осени. Тополиный пух вертелся-кружился по аллеям парка, снежной россыпью лежал на скамейках. Чаще гремели грозы, но без ливней — слезливо капал нудный дождик. Соответственно с приближающейся осенью портилось настроение.

Два раза в неделю Ольхов вызывал нового стукача, требовал подробного доклада о времяпровождении дочери. На первых порах Николай терялся, потом научился мешать правду с ложью, придумывать посещения выставок, презентации новых книг, невинные прогулки по паркам столицы.

Расхаживая по кабинету, банкир изредка подбрасывал хитрые вопросы, уточнял детали. Ложь сходила с рук.

— О чем ты беседуешь с Верочкой?

Удивленный взгляд, непонимающее пожатие плечами.

— О чем может разговаривать слуга с хозяйкой? Выполняю приказания.

— Навещает тебя Верочка?

— Конечно. Скучно вашей дочери, не с рядовым же охранником ей базарить? Вот и интересуется моей биографией, матерью. Обычное дело.

Ольхов недоверчиво смотрел на стукача.

— Гляди, Шавка, вздумаешь завалить девочку — пожалеешь, что на свет родился.

Николай обиженно наклонял голову. Про себя — язвительно ухмылялся. Значит, не все прослушивает с помощью мкрофончиков банкир, иначе говорил бы по другому.

Вот уже полмесяца Ольхов не требует отчетов, не вызывает к себе телохранителя-водителя драгоценной своей дочери.

А она почти каждое утро появляется в комнате Родимцева. Привычно усаживается к кресло, заинтересованно наблюдает за манипуляциями с гирями и гантелям. Конечно, основное внимание не на спортивные снаряды — на полуголого парня. Так и прожигает горящими взглядами его мускулистую фигуру.

Непонятно, недоумевал Родимцев, может быть, у телки — не изученные пока сексопатологами, извращения? Получает наслаждения от одного вида мужского тела? Вон как оглядывает его — от головы до ног.

А ему-то что до сексуальных болезней Ольховой — пусть себе балдеет, от него не убудет.

— Хочу малость порадовать тебя, — Вавочка сегодня одета в скромное светлокоричневое платьице. Ни золотых сережек, ни янтарных бус, ни колец. Прямо-таки гимназисточка, ещё не вкусившая отравленных прелестей жизни. — Грузин проинформировал — нашли щипачей, напавших на Ольгу Вадимовну. Соответственно, наказали. Одного сейчас поджаривают на сковороде в аду, другому, в виде профилактики, отрубили по два пальца на каждой руке, третьего по причине малости лет помиловали… Доволен?

Вот тебе и доброта, и чуткость невинной банкирши! Самая настоящая людоедка, с садистскими наклоностями!

— Спасибо… Кстати, хочу попросить у вас отгул, — официально, опасливо поглядывая на репинских бурлаков, обратился к хозяйке Николай. Николай. — Очень нужно.

Девица помотала кудрявой головой, будто вытряхивала из неё далеко не безгрешные мыслишки. Недоумевающе поглядела на телохранителя.

— Когда это ты, младенчик, перетрудился? — манерно приложила ко лбу наманикюренные пальчики. — Что-то не припомню.

Пришлось напомнить забывчивой хозяйке ночные поездки в казино, на сборище лесбиянок и гомиков, на разные шоу. В том числе, в некий новорожденный женский клуб, в котором демонстрировались голые мужики. В мужской — с показом женской наготы. Для сравнения и оценки, как об»яснила экзальтированная девица.

Напомнил осторожно, чтобы, не дай Бог, не обидеть легковозбудимую хозяйку. Обидится — вспыхнет бенгальским огнем — не сразу погаснет.

— Гляди-ка, все запомнил… Может быть, записал? Впрочем, мне бояться нечего — твои проблемы… И как же ты собираешься использовать этот самый… отгул?

Услышит о желании навестить матушку, немедленно запылает и навяжется в попутчицы. Упомяни о назначенной школьным приятелем встрече — такая же реакция. Хозяйка обожает о ком-то заботиться, с удовольствием слушает доброе о себе мнение окружающих. Неважно, кто они: прислуга, охранники, почтальоны. Еще больше любит всевозможные развлечения — встречи с друзьями, веселое застолье, всевозможные представления.

Не говорить же о свидании с сотрудником ФСБ? Советов и инструкций — на полдня. Но дело не в советах — вдруг Вавочке придет в голову идея открыться отцу. Вот, дескать, какого интересного охранника-водителя себе прибомбила — с чекистами встречается на равных, обсуждают разные проблемы.

Как воспримет Ольхов подобное известие? Не заподозрит ли предательство?