за несколько дней до свадьбы отца арестовывают и отправляют на Колыму. По-

лучилось так, что и он прошел путем деда... В 1947 году Владыка Григорий его

рукоположил, направив в храм Смоленской иконы Божией Матери на Смо-

ленском кладбище, находящемся неподалеку от нашего дома. Мы жили

на Васильевском острове.

У папы и мамы было трое детей — старший Николай, я и младшая сестра

Елена. Все мы встали на путь служения Церкви. Отец наш был книголюбом. Мы

жили очень скромно, в коммунальной квартире, но папа сумел собрать прекрас-

ную библиотеку. Она насчитывала более трех тысяч томов. В юности я прочитал

то, что большинству наших сограждан стало доступным только уже в период пе-

рестройки и в советское время. И Бердяева, и Булгакова, и Франка, и замечатель-

ные творения нашей русской религиозной и философской мысли начала XX ве-

ка. И даже парижские издания...

«Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь,

то готов его повязать...»

Я учился — и неплохо — в передовой школе. По всем статьям должен был

стать пионером. Но не считал это возможным. Помню, меня пригласила для раз-

говора директор школы. А я сказал ей:

— Если Вы согласны с тем, чтобы я в галстуке ходил в церковь, то готов

его повязать.

Она, конечно, ответила:

— Нет.

Можно себе представить ситуацию — тысяча детей в школе, и один маль-

чик без галстука. Я все время находился в состоянии готовности ответить — по-

чему этого не сделал...

Атмосфера в нашей семье была удивительной. Я почти не помню, чтобы

папа с мамой ссорились. Это был очень счастливый брак. Думаю, что и атмосфе-

ра, царящая дома, и ситуация в школе, сопровождающаяся некоей конфронтаци-

ей, — все это и привело меня к принятию решения стать священником.

Уже в 15 лет у меня были четкие убеждения и представление о будущем.

В этом возрасте я ушел из дома и стал жить самостоятельно. Но ушел не потому,

что было что-то не так. Я не мог, чтобы родители все время заботились обо мне

материально. Испросив у них благословение, я поступил работать в Ленинградс-

кую комплексную геологическую экспедицию. Одновременно продолжал учить-

ся в вечерней школе. Я оказался в среде глубоко верующих людей. Это была пе-

тербургская интеллигенция, давшая мне довольно много. Эти люди приучили

меня к серьезной музыке. Мы часто ходили в Мариинский театр, в филармонию.

Общение с ними усилило мой интерес к поэзии, к художественной литературе.

Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров

Помню, был троллейбус № 1, который шел по всему Невскому проспекту.

Никогда не забуду этого момента — я ехал и отсчитывал эти остановки. С трепе-

том священным вошел я тогда в здание Духовной семинарии на Обводном кана-

ле. Здесь тогда размещалась епархия. Владыка Никодим1 ютился в маленьких

комнатках. Войдя в кабинет и увидев его, я поразился. Было впечатление, что он

меня уже давно знает. А я как будто с другом встретился. Помню этот пронзи-

тельно-проницательный взгляд. Передо мной был очень сильный человек,

с невероятной силой воли и ума. Поскольку я хотел вначале пойти учиться

в университет, то спросил его:

— Как мне поступить, Владыко? Он задумался и сказал:

— Знаешь, я бы тебе не рекомендовал. Физиков много в нашей стране,

священников мало. Поступай прямо в семинарию.

Никогда я не жалел о том, что послушался.

Семинарию и академию готовили к закрытию. Осуществлялся довольно

жесткий отбор студентов. Делалось это при активном вмешательстве властей.

И начиная с 1960 года в семинарию брали очень мало слушателей. Причем при-

нимали людей очень низкого интеллектуального уровня, чаще всего — душев-

нобольных. А те, кто учился в академии и заканчивал ее, — были молодые, здо-

ровые, симпатичные, достаточно развитые люди. И эта граница воспринималась

мною видимым образом. Входишь, бывало, на трапезу: за столами «гудят» пол-

ные академические курсы: четвертый, третий, второй. Первый — уже поменьше.

А за семинарскими столами — мрак и уныние. Мне было очень тяжело.

Неизвестно, чем бы дело закончилось, если бы опять-таки не Владыка Ни-

кодим. Пока он был жив, мы не чувствовали давления власти, о котором погова-

ривали все. Владыка всех нас защитил от этих холодных ветров. Мы были как

в оранжерее с очень доброжелательной атмосферой, благоприятствующей на-

1 Митрополит Ленинградский и Ладожский Никодим (Ротов, †1978).

шему росту. Когда он умер, эта атмосфера в мгновение разрушилась. И я почув-

ствовал не просто дуновение, а штормовой удар этих ветров. Только тогда по-

нял, чем же был Владыка Никодим...2

Человек жил такой глубокой литургической, подвижнической жизнью...

Будучи совсем больным, Владыка Никодим не мог стоять перед престолом.

Но молитву не оставлял. И мы принесли престол к нему в келью. Учиненный им

иеромонах каждый день совершал Литургию, и Владыка причащался. Он поль-

зовался абсолютной поддержкой и любовью народа. Это особенно проявилось,

когда он умер. Это было что-то потрясающее. В моей памяти — десятки тысяч

людей в «атеистическом» Ленинграде...

Особенности Петербургской богословской школы

Я пришел в очень трудное время. Практически все профессора Санкт-

Петербургской Духовной академии, столпы наши, сошли... Отблески былой сла-

вы, конечно, присутствовали в жизни академии 60-х годов. И по ним мы могли

понять, что такое Петербургская богословская школа. Она была более миссио-

нерской, а значит, и более открытой. Если смотреть с точки зрения диалога ци-

вилизаций, Петербург — это интересное место. Здесь Русское Православие ли-

цом к лицу встретилось с западноевропейской культурой, с этим мощным парт-

нером. Что могло произойти? А то, что западная культура, кстати, и инославие,

присутствовавшие в Санкт-Петербурге, могли если не раздавить Православие, то

оттенить или оттеснить, показать ему его место. А ведь ничего подобного

не произошло. Православие соединилось с этой культурой. И оно не изменилось,

не перестало быть русским. Стало ясно, что Православие — это вселенское яв-

ление, не привязанное к одной культуре или одному народу. Это вселенская ве-

ра, Вселенская Церковь, которая может работать, действовать и оплодотворять

любую культуру, — вот опыт Петербурга. Подобная нацеленность на диалог

с миром подталкивала соответствующее богословское развитие. Надо было со-

хранить эту связь времен. А с другой стороны — уже дать импульс для но вого

развития школы. И мы делали это. Сокровенно, но с полным пониманием того,

что это необходимо сделать. И результат, думаю, был положительный. Да, было

недопонимание. Но не оппозиция, которой вообще в Церкви не было. Достаточ-

но сказать, что в то время председателем Учебного комитета был Святейший

Патриарх Алексий. Тогда еще митрополит Таллинский и Эстонский, Его Свя-

тейшество, находясь в Москве, полностью поддерживал все происходящее

в академии. Я к нему приезжал с учебными планами, показывал, и он со всем

был согласен.

2 Из доклада митрополита Крутицкого и Коломенского Ювеналия на конференции «Митрополит

Никодим: наследие и современность» в Санкт-Петербургской Православной Духовной академии: «Как

нам известно теперь, властителями Советского Союза Православие было обречено на уничтожение,