Рей-Бан тяжело загромыхал по мосткам. Вся конструкция заскрипела и зашаталась. На лицо мне посыпались сор и пыль, скопившиеся здесь за долгие годы, залепив очки. Рей-Бан сделал несколько шагов и остановился надо мной, прислушиваясь. Через щели подмостков я увидел подметки его ботинок. Стоит только чихнуть или кашлянуть – и я покойник. Луч его карманного фонарика заскользил по куполообразной крыше Дворца конгрессов и заметался по конструкциям и опорным балкам, поддерживающим потолок и подвесные мостки. Пусть он идет дальше по чердачным помещениям и потолку, пусть ищет кого-то, только от меня подальше.
Лежа в неудобной позе на круглой полусфере потолка и боясь пошевелиться, я осторожненько запустил руку в карман и нащупал там монету. Пальцы от напряжения стали мокрыми и скользкими. Одна мысль, что монета может выпасть, привела меня в ужас. Сжав посильнее монету, я стал ждать, когда Рей-Бан отойдет на несколько шагов, повернется ко мне спиной и направится к двери. Тогда я просунул руку под мостки и с силой швырнул монету. Она мелькнула в воздухе, ударилась об окно комнаты службы безопасности, с громким стуком отскочила и задребезжала на металлических балках и раскосах поддержки потолка.
Рей-Бан метнулся на звук. Вся сложная конструкция подвесных мостков опять зашаталась и заходила вверх и вниз. Мне больно стукнуло в грудь, потом наддало снизу в спину. Наконец, когда Рей-Бан остановился, качка и тряска прекратились. Я вытянул шею, стараясь разглядеть, где он. Пригнувшись, он медленно крался по направлению к комнате службы безопасности. Автомат наготове, в любую секунду может открыть огонь. Я терпеливо ждал, пока он не отойдет как можно дальше и не скроется из виду, затем выскользнул из-под мостков и перевалился на них.
Когда я поднимался на ноги, развязался шнурок ботинка и зацепился за край настила. Второпях я споткнулся и чуть было не растянулся на мостках, но успел ухватиться за перильца, удержался на ногах, однако плечом ударился о дверь. Меня отбросило к перильцам, шума избежать не удалось. Я кинулся к лестничной площадке и помчался вниз, перескакивая сразу через две-три ступеньки, перепрыгивая через картонные коробки и ящики. Уже миновав этот временный склад, услышал, как сзади загромыхал вниз Рей-Бан.
В этот ранний час служебные помещения Дворца конгрессов еще пустовали, не считая единичных ранних пташек. Какая-то сотрудница отеля принимала у рассыльного пакет и расписывалась в журнале приема и сдачи, когда я вихрем промчался мимо, не разобрав даже их лица, выскочил из служебной зоны, ввалился в портик, поднырнул под обшитый бархатом канат и очутился в вестибюле. Сейчас пароду там было значительно больше, нежели минувшим вечером. Одни постояльцы рассчитывались и выезжали, другие тянулись в ресторан на завтрак, третьи собирались группками в ожидании экскурсионных автобусов.
Заметил ли меня Рей-Бан, когда я споткнулся? Сможет ли он опознать меня? Да ему и опознавать-то не надо, если он увидит, как я стремглав несусь через вестибюль. Надо взять себя в руки, затесаться в кучку туристов и стоять с ними, а не метаться по залу. Я постоял несколько секунд, чтобы отдышаться и привести в порядок одежду, затем, улучив удобный момент, с независимым видом пошел к окошку пункта обмена валюты.
За окошком сидела, приветливо улыбаясь, молоденькая кассирша. К моему удивлению, она была не кубинка – глаза у нее оказались зелеными, а лицо покрыто веснушками, как у английских студенток, приезжавших на каникулы в Москву. Я протянул 20-долларовую купюру и попросил по-английски.
– Скажите, пожалуйста, можно мне обменять их на песо?
– Разумеется, сэр, – ответила она с каким-то провинциальным акцентом. Затем взяла купюру и внимательно оглядела меня. – Слушая вас, я подумала, что вы попросите обменять фунты стерлингов.
Внутри у меня все оборвалось. Настроена она, правда, дружелюбно, но в моем положении всякое может случиться, не знаешь, откуда ждать угрозу.
– У меня были дела в Майами, – объяснил я. Она открыла ящик стола и стала отсчитывать песо.
– Надеюсь, вам нравится у нас в «Ривьере»? – спросила она.
– О, да, очень даже.
– Вот и хорошо. Большинство наших гостей считают, что здесь можно прекрасно отдохнуть.
Я выдавил подобие улыбки и осторожно оглянулся – как раз в этот момент из коридора в вестибюль влетел Рей-Бан. Пониже пояса, на ремне через шею, у него болтался автомат. Он остановился как вкопанный и стал внимательно рассматривать людей. Я почувствовал, как его взгляд прошелся и по мне.
Кассирша протянула аккуратную пачку купюр.
– Мне доводилось поработать в отелях Мадрида, Рио-де-Жанейро и Мехико, – весело произнесла она. – Но я влюбилась в легкую поступь жизни в Гаване.
– Я тоже. Спасибо вам, – сказал я, сгреб деньги и повернулся, готовый в случае чего дать деру.
Рей-Бан, казалось, готов был кинуться на все, что только движется. Его голова вертелась из стороны в сторону, глаза так и рыскали вокруг. Сзади него из коридора вышел рассыльный. Сразу заметив его уголком глаза, Рей-Бан кинулся на него, словно коршун, руками в перчатках схватил за горло, потащил обратно в коридор и там прижал к стене. Бедный рассыльный перепугался до смерти и бормотал что-то по-испански, размахивая своим журналом, а Рей-Бан орал на него и честил почем зря на русском языке.
Я остолбенел, невольно хотел кинуться на помощь, но что я мог поделать?
Возня привлекла внимание туристов, вокруг образовалась небольшая толпа, там же оказалась и сотрудница, которая расписывалась за пакет в журнале. Она что-то объяснила Рей-Бану, тот отпустил жертву и обернулся к ней. Она то согласно кивала головой, то отрицательно мотала ею и что-то лопотала на смеси испанского и русского. По вопросам Рей-Бана я догадался, что женщина объясняла ему: она видела, как мимо ее офиса пробежал какой-то мужчина, но видела она его мельком и описать не может.
Я не стал искушать судьбу и вышел из вестибюля. На стоянке автомашин ждал меня «жигуленок». Шел я легкой фланирующей походкой, и только сердце готово было выпрыгнуть из груди. Если его не разбил стресс, то это сделает предательство Юрия. Не знаю, что вынудило его так поступить. И возможно, никогда не узнаю. Но в одном я был твердо уверен – отель «Ривьера» – не последнее пристанище контейнера, набитого живыми деньгами.
Меня все еще трясло от пережитого, и хотя я не был верующим и не примеривал жизнь к Священному писанию, тем не менее почему-то подумал, что мое удачное избавление сродни библейскому исходу евреев из Египта.
40
Куда бы ни собирались отправлять контейнер, он стоял там, где и раньше, и будет стоять до тех пор, пока все 1800 упаковок не вложат в картонные коробки, не опечатают их и не погрузят. Я без проблем снял номер в недорогом мотеле, расположенном на той же улице, что и «Ривьера». Быстро приняв душ, побрившись и сменив одежду, я отправился в закусочную рядом. Стены ее были обклеены шероховатыми увеличенными фотографиями Хэмингуэя, забрызганными каплями кофе. Во всех углах и щелях запихнуты старые и порванные книги его рассказов и романов. Заказав несколько чашечек крепчайшего черного кофе (такого в Москве не сыщешь) и выпив их залпом, я вернулся к «Ривьере».
Напротив гостиницы, на самом берегу океана виднелась просторная замощенная площадка, где рыбаки и моряки некогда парковали свои автомашины. Теперь же велосипедов там стояло больше, чем машин. Площадка была подходящим местом для наблюдения за подъездом к «Ривьере», отсюда я буду видеть все и не пропущу того момента, когда восемнадцатиколесный трейлер отправится в путь.
Почти весь день просидел я здесь вместе с рыбаками, а большую часть ночи – в «Жигулях», попивая кофе, чтобы не задремать. Сон отгоняло не столько кофе, сколько мое возбужденное состояние и недоброе предчувствие. И все из-за Юрия. Он наверняка сидел в отеле. Я с трудом удерживался от искушения выследить его и увидеть его глаза. Но пришлось бы слишком дорого заплатить за то, чтобы выразить свое негодование.