Его подержали десятки голосов, обладатели которых не хотели ютиться в одной комнате с кучей дерьма.

– Не вертеться! Иди на корму! – заладил матрос, отперев люк.

– Он не может вертеться! – ответили ему. – И идти не может! Надо его вытащить!

– Не вертеться! – вторил матрос, но не так уверенно.

Вперед неожиданно выступила широкоплечая фигура Никитоса.

– Его нести надо! Вчетвером!

Он выставил перед лицом матроса ладонь с четырьмя оттопыренными пальцами. Матрос осторожно, будто змею щупал, прижал два пальца обратно. Но Никитос остался неумолим.

– Вчетвером надо! Вдвоем не поднимем!

Толстяк неожиданно выгнулся дугой и натужился.

– Давайте быстрее, он сейчас тут такое родит! – в панике закричал крайний вахтовик.

Сафа кинулся к телу, к которому надо откровенно признать, никто особо не спешил, но был внезапно и грубо отстранен Никитосом.

– Ты не пойдешь! – холодно заявил он.

– Это почему? – возмутился Сафа, чуть было с досады не признавшись, что это он его отравил.

Никитос остался непоколебим как скала, о, как он его ненавидел в этот момент.

– Он пойдет! – Никитос указал пальцем ему за спину.

Сафа оглянулся. За ним стоял и переминался с ноги на ногу Макс.

– Какой из него носильщик? Он сам хромоножка!

Но Сафу уже оттеснили. Ярость от понимания, что его план полетел к черту из-за тупизны солдафона, застила Сафе глаза. Он еще не знал, что будет делать: вцепится Никитосу в горло, разобьет головой стекло, прогрызет пол словно мышь.

Но что-то надо было делать в ближайшие секунды, иначе поезд уйдет без него.

Максу доверили нести ногу больного, которую он не смог даже приподнять. Впрочем, из всех четверых, а остальных троих Никитос выбрал здоровых мужиков, смог оторвать несчастного от пола лишь он один и лишь ненадолго.

Жирный выгнулся и произвел такой страшный звук, что матрос испугался по настоящему:

– Иди на корму! – заорал он.

Сафа в кинувшейся толпе, наконец, получил доступ к телу, ухватив за штанину.

Когда толстяк сдвинулся, оказалось, что его держат не меньше двадцати человек.

Снаружи царили сумерки. Кроме дежурного матроса, на надстройке стояли двое матросов с автоматами, но Сафа прикинул, что от них можно будет укрыться за тушей отравленного. Однако пробираясь вперед, он все время наталкивался на преднамеренно или нет выставленное плечо Никитоса. Ну, и урод.

Толстяка решили обверзать через леерное ограждение, до кормы его все равно никто бы не донес. Полковник что-то нашептывал Максу, судя по испуганной роже последнего, что-то не дюже приятное. Когда они подтащили толстяка к леерам, Никитос совершил сложный маневр, непонятный для остальных, но который Сафа как старый авантюрист сразу раскусил: Он отсекал свою сторону от наблюдателей.

Тогда он бросил "свою" ногу и переметнулся на ту же сторону. Носильщиков, неожиданно оставшихся в меньшинстве, повело, кто-то свалился, за что немедленно поплатился, так как на него наступили, поднялся галдеж.

В мозгу Сафы резко отпечаталась картинка. Тонкая ручонка в ручище Никитоса. Макс, болтающийся над черной бездной и исчезающей внизу. Будем надеяться, не в море.

Время на размышления не оставалось, да и Сафа никогда особенно не любил размышлять. Посему он схватился одной рукой за леер и метнулся вниз. Его крутануло в воздухе. Он увидел белые барашки волн в темноте. Подросток описал дугу в воздухе, успев подумать, что если на нижней палубе кто-то есть, то ему хана, как впрочем, и Максу, их пристрелят, или, не захотев тратить патроны, скинут в море. Но испугался он не тогда, а, только услышав страшный шум, производимый толстяком, после чего тот произвел аварийный сброс вниз.

Сафа торопливо отпустил руку и влетел на нижнюю палубу, уйдя из-под шквального огня.

Он почти не ушибся, лишь слегка перекрутил спину в прыжке, перед тем как спланировать на гладкий пол. Нижняя палуба не была освещена, но не до конца наступившая темнота позволяла рассмотреть, что вокруг ни души, кроме согнувшегося и растирающего ушибленную ногу Макса. Их маневр остался незамеченным.

– Ну, и какого черта ты тут делаешь? – поинтересовался Сафа.

Макс возмутился в ответ:

– Почему ты это сделал? Я должен был один!

Сафа поинтересовался, что он должен был один.

– Этого я тебе сказать не могу! – важно заметил Макс.

– Я сейчас заору и убегу, – пригрози Сафа. – Тебя поймают, несчастный хромой, и скинут вниз. Под нами океанские глубины, ты очень долго будешь опускаться до самого дна.

И Максу ничего не оставалось, как расколоться. Как оказалось, Никитос попросил его посмотреть, какая охрана на носу корабля, где стояли контейнера.

– Я все могу понять. Но почему он попросил об этом именно тебя? – шепотом возопил Сафа.

– Он тебе не верит, – буркнул Макс. – Сказал, что ты что-то замышляешь.

Правильно вообще-то сказал, согласился Сафа.

– Надо двигать, Никитос сказал, что больше десяти минут они с толстяком не провозятся.

– Ну и двигай, – пожал плечами Сафа. – Я никому ничего не должен. Я вообще драпать собрался, а ты иди, разведывай, пока не поймают.

Он демонстративно двинулся на ют. Макс побрел на бак. Не прошло и нескольких секунд, как оттуда раздался сдавленный вопль. Шухер, подумал Сафа, приникнув к палубе. К этому времени сделалось совсем темно, но из такого положения он на более светлом фоне неба разглядел две борющиеся фигуры. Вернее, одна фигура вовсю метелила другую. Опять хромого били.

Сафа хотел слинять, но ему стало интересно, кто еще тут бродит кроме них.

Матросы бы подняли тревогу, а этот молчит и метелит. Молчит и метелит. Только клочья летели от Никитосова доблестного разведчика.

Он вернулся бесшумно, как умел, и нападавший его не заметил. По рюкзаку за плечами угадывался вахтовик, видно спрятавшийся в дневное время, а теперь решившийся дать деру.

– Деньги давай, сучонок! – по блатному растягивая слова, требовал вахтовик, отвешивая оплеуху стоически молчащему хромому.

Везет на всяких уродов, вздохнул Сафа, рывком развернул вахтовика и дал ему в глаз. Он понял, что дело хреново, когда вахтовик не свалился, а только покачнулся, после чего со зверской ожесточенностью набросился на него. Сафа поднырнул под град ударов, царапая всей пятерней лицо нападавшему.

Фокус помог, но не надолго. Вахтовик схватил пятерню и попытался выломать пальцы.

Теперь настала пора охнуть Сафе. Ушлый попался вахтовик. Успевший посидеть и хорошо наученный драке без правил.

Сафе удалось вырвать руку, и он несколько раз лягнул нападавшего по ногам, остужая пыл. Тот с проклятиями отскочил, крикнул "Хрен с вами!" и припустил в сторону контейнеров, возвышающихся мрачной громадой во мраке.

Сафа кинулся за ним, но Макс подставил ему подножку. Не ожидавший подвоха с этой стороны, Сафа растянулся по всей длине.

– Ну, ты у меня сейчас получишь! – пригрозил он.

– Туда нельзя! – умоляюще прошептал Макс.

– Почему?

– Я все проанализировал и понял, что с вероятностью 90 процентов там ловушка.

Сафа в сердцах послал его, поднялся и припустил вслед за беглецом.

И в этот момент ночь пронзил тот самый вой, который они уже слышали, находясь на взаперти на дансинге, заставляя ноги прирасти к палубе.

Источник звука находился буквально в нескольких метрах, за ближайшим контейнером.

Теперь стало ясно, что это воет мощная бензопила.

Пила крутилась свободно, но до какого-то момента. Раздался истошный вопль давешнего вахтовика, и зубья сочно погрузились в нечто влажное, трепещущее.

Зубья то теряли обороты, погружаясь, то резко их увеличивали, всплывая.

Несчастный сначала орал как дикий, потом стонал, потом устало затих. Лишь пила продолжала работать без устали. На палубу лилось.

Сафа очнулся, лишь когда пила достигла немыслимых высоких частот и разом смолкла.

Он попятился, чуть не грохнулся через скрючившегося в позе эмбриона Макса. Когда обошел его, в руке необъяснимым образом оказался воротник его куртки, и ему ничего не оставалось, как поволочь его прочь.