20

У Георга из головы не выходила больная Лотта. Девушка, которую он любил, но заподозрил в убийстве, а потом так плохо защищал.

Только бы ей не проговорились, что его увезли в префектуру. В теперешнем состоянии это ее убьет.

Он глубоко вздохнул: тяжело любить и знать, что, может быть, в этот момент твоя возлюбленная узнает, что тебя обвиняют в убийстве. Еще тяжелее сознавать, что не справился со своей задачей. Надо было не спускать с нее глаз, чтобы лишить Петера всякой возможности покушаться на ее жизнь. Он с ненавистью посмотрел на Петера — убийцу, который к тому же пытался свалить вину на него, подбросив осколок стакана. Страшное дело с этим стаканом. Кажется, это тот самый, который он вчера утром по своей неуклюжести трахнул в ванной. Сразу надо было догадаться, что в нем снотворный порошок. Господи, если бы он только знал! Он с легкостью поубивал бы всю компанию, прежде чем они приблизились к Лотте.

Единственное облегчение, что Петер тоже сидит в машине. Если бы Петер не был настолько глуп и не забыл про газовый кран, Георг ехал бы сейчас с ужасным сознанием, что убийца все еще рядом с Лоттой.

Георг слегка улыбнулся. В сущности, даже хорошо, что сам он едет в машине, в твердой уверенности, что каждая минута уносит «убийцу Петера» все дальше и дальше от его любимой Лотты.

Петер отвернулся от окна и посмотрел на Георга.

«Поразительное хладнокровие, — подумал он, заметив, что тот улыбается. — У человека, должно быть, стальные нервы. Он виновен не меньше, чем в трех убийствах, и еще может улыбаться. Вероятно, он воображает, что он такой талантливый адвокат, что всегда защитит себя. Он не представляет, что ему предстоит. В сущности, даже жаль его. Должно быть, он сумасшедший. Три убийства и одно, вернее, два покушения на самую замечательную девушку на свете. Если бы я мог предвидеть, я вовремя бы его притормозил, но все мы крепки задним умом».

«Он не особенно хитер, — продолжал свои мысли Петер. — Если бы он был законченным убийцей, он бы постарался подбросить мне и осколок, и кран. Что-то не сработало в его голове, ведь осколок у него был раньше, чем кран. В этом есть что-то противоестественное, — размышлял Петер. — Разумеется, даже самый ловкий преступник может совершить ошибку, но такая явная ошибка не вяжется со всегда логичными поступками адвоката».

Однако все это позади, и следует благодарить небо, что убийца найден. Путаница с ним самим разъяснится, когда Георг раскиснет и сознается, и, в сущности, можно порадоваться, что он сам, Петер, сидит в машине и видит, как каждая минута уносит «убийцу Георга» все дальше и дальше от Лотты и ее милого дома.

Комиссар Берг беспокойно заерзал на сиденье. Тридцать лет службы в уголовной полиции научили его тому, что не все доказательства надежны, и не все, что видишь, очевидно.

Он сидел в машине с двумя убийцами, у него была куча улик, следовало бы чувствовать себя уверенно и спокойно, однако ни радости, ни уверенности он не испытывал, и чем дальше они ехали, тем ему трудней становилось верить, что он поймал преступников.

Инстинкт Берга часто наводил его на след опасного преступника, но на этот раз инстинкт молчал, и это беспокоило. Его мысли все чаще и чаще возвращались к оставшимся в доме, и он ругал себя, что не прихватил всю эту банду. Да, в этом было что-то сомнительное, беспокоящее, но что именно, он никак не мог определить. Может быть, то, что все улики свидетельствовали против этих двоих, которых он сам подозревал с самого начала. Старая истина, что подозрение часто падает на невиновных, промелькнула в его мозгу, но он в ярости отбросил ее. Хватит, он везет убийцу, и чем раньше он возьмет его в работу, тем лучше для всех.

Машина завязла в сугробе, и трое полицейских, сидевших на переднем сиденье, вылезли с лопатами. Георг с интересом наблюдал за их работой. Петер скользил взглядом по белому ландшафту и задумчиво насвистывал популярную мелодию, пока Георг в ярости не прошипел:

— Замолчишь ты, наконец!

— Тебе не по вкусу мелодия?

— Мне она совершенно безразлична, но я не могу собраться с мыслями, когда ты без конца повторяешь одно и то же. В точности, как вчера днем, когда все спали, а я пытался собраться с мыслями, но это было совершенно невозможно, потому что ты без конца насвистывал этот проклятый мотив. Не можешь ли ты придумать что-нибудь другое, или я…

Он оборвал себя на полуслове.

— Вчера днем, когда все спали, — прошептал он. — Когда все спали. Боже мой, значит, ты не мог в это время быть в подвале, потому что я все время слышал, как ты свистел. — Он выпрямился и беззвучно произнес, — Петер, я все время тебя слышал, господи, это невозможно!

Он стремительно повернулся к Бергу:

— Господин комиссар, — простонал он. — Поверните машину, клянусь вам всем святым, что я не убийца, и я сейчас понял, что и Петер не убийца, потому что в то время, когда в подвале пытались убить Лотту, я все время слышал, как он насвистывал. Поверните машину, — умолял он. — Пристрелите меня на месте, если считаете меня преступником. Делайте со мной, что хотите, но, ради бога, поверните машину и спасите Лотту, потому что убийца все еще в доме.

Берг и Петер уставились на Георга. Перед ними был или великий актер, или человек, говорящий чистую правду. По искаженному ужасом лицу Георга катился пот.

Петер быстро спросил:

— Что еще я насвистывал?

— Ты начал с «Long ago» и через полчаса перешел на «Tipperary» и закончил «Over there».

— Бог мой, он говорит правду! — вскричал Петер и схватил Берга за руку. — Я думал, что убийца он, но тогда он бы не знал, что я насвистывал.

Берг колебался лишь мгновение:

— Я не верю вам ни на йоту, — сказал он. — Видимо, вы убивали сообща, а теперь любым способом пытаетесь выкрутиться. Однако никто не может сказать, что полиция бездушна, — продолжал он, вынимая из кармана служебный револьвер.

Левой рукой он откинул складное сиденье и сел напротив с револьвером наготове. Громовым голосом, как будто провозглашая судный день, он крикнул полицейским на переднем сиденье:

— Поворачивайте машину и ходу! Кажется, мы ошиблись, а если это так, да поможет нам небо.

— Да поможет нам небо, — прошептал Георг, вглядываясь в ночь, беспомощно сжимая и разжимая кулак.

21

В спальне Лотты ассистент Лунд удобно растянулся в глубоком кресле. Он смотрел в окно, но теперь остановил взгляд на спящей Лотте.

Сейчас эта девушка выглядит лучше. Дыхание почти нормальное, можно биться об заклад, что от пенициллинового укола, который сделал ей врач, жар уменьшился.

Нет никакого сравнения с тем, как она выглядела, когда он ворвался в ее комнату. Любой бы испугался до смерти, если бы забаррикадированная им дверь внезапно распахнулась и стул бы с грохотом опрокинулся. Со стулом она неплохо придумала, он как раз подпирал ключ. Ему было чертовски трудно отпереть дверь. Лунд сунул руку в карман, нащупывая трубку. Ему хотелось пойти покурить, но врач запретил оставлять больную одну. Подруга больной обещала немного посидеть с ней.

Как бы в ответ на его мысли в дверь тихо постучали.

В комнату заглянула Ютта.

— Час освобождения приближается. Я приготовила завтрак для вас и мужа, а свой прихватила сюда. Отдохните немного, а я подежурю. Бедняга, у вас ужасно измученный вид.

Лунд улыбнулся:

— День выдался тяжелый, но и вам досталось. Не хотел бы я когда-нибудь быть запертым в одном доме с убийцами. Хорошо, что мы так быстро обнаружили улики. Что бы эти господа ни говорили, им придется туго на суде присяжных. Теперь надо поставить на ноги эту молодую даму, чтобы она, в конце концов, сказала решающее слово.

Ютта отвернулась и посмотрела в окно.

— Да, — ответила она. — Мы не должны об этом забывать.

Они немного помолчали, глядя на Лотту, которая, видимо, спала.