Наверху в своей комнате Лотта удивлялась, что никто не идет спать.

Смущенные ее поступком или из врожденного такта, они не сказали ей об убийстве Бента. Они умоляли Лотту открыть дверь, спрашивали, не нужно ли ей чего-нибудь, но никто даже не заикнулся о трагической судьбе Бента.

Лотта заметила, что голос Бента не слышался в общем хоре, но успокаивала себя тем, что он отправился домой на лыжах, и радовалась при мысли, что он установит связь с внешним миром. Если он верил, что она убила Петерсена, он, конечно, даст знать полиции, а если убийцей был он сам, его по крайней мере теперь нет в доме, и ей не нужно бояться новых покушений.

Она ни за что не отопрет дверь своей комнаты до утра. Если не Бент был убийцей, она абсолютно уверена, что полиция явится сразу же, как только дороги станут проходимыми, и, хотя ее собственное положение было весьма шатким, никто так не ждал полицию, как она.

Тишину вновь нарушил звук хлопающих дверей. Она слышала, как кто-то вышел на кухню, она слышала крадущиеся шаги на лестнице.

Кто-то осторожно нажал на дверную ручку. Голос, который она не смогла узнать, шепнул:

— Лотта, ты спишь?

Лотта заколебалась. Разумеется, надо было ответить, но ей не понравилось, что она не узнала голоса. Голос явно хотели изменить. И вообще она не желает разговаривать ни с кем. Лотта снова откинулась на подушки, выжидая, когда шаги удалятся.

Но вдруг она поняла, что ее молчание было воспринято тем, кто стоял за дверью, как благоприятный знак. В замочную скважину просунули какой-то предмет, и ключ, который она добросовестно и надежно повернула в замке, начал угрожающе шевелиться. Лотта закричала, но события этого дня так сказались на ней, что пронзительный крик, который должен был бы поднять на ноги весь дом, прозвучал, как шепот. Однако он подействовал на того, кто стоял за дверью. Затаив дыхание, Лотта слышала, как предмет был осторожно вынут из скважины. Свет и тень переместились под ее дверью, крадущиеся шаги стали удаляться по коридору, и где-то тихо открылась и закрылась дверь.

Лотта ни за что не смогла бы определить, что это была за дверь, однако ясно было одно: убийца все еще находится в доме, и он не отказался от намерения свести с ней счеты.

Шли часы ночи.

Четверо в гостиной сидели и полулежали в креслах.

Горела одна настольная лампа. Ее дрожащий отсвет отбрасывал на пол и потолок причудливые пляшущие тени.

Казалось, эти четверо спали, но, присмотревшись, можно было заметить настороженный, острый взгляд под опущенными веками. Когда в камине падала головня, они открывали глаза и смотрели друг на друга холодно и испытующе.

Старинные часы пробили половину третьего ночи. Но никто не собирался ложиться спать. Никому и в голову не приходило нарушить новый неписаный закон ненависти, который заставлял их держаться вместе.

Так они сидели. Четверо друживших многие годы: они всегда воспитывали друг в друге хорошие качества, но теперь это не мешало им с лупой выискивать слабости друг у друга.

Мозг убийцы тоже работал напряженно, отыскивая у других слабые стороны. Две неудачные экспедиции к двери Лотты не дали результата, однако ночь еще была долгой, хотелось думать, достаточно долгой.

Петер встал и подложил в камин полено. Все взгляды устремились на него, и только тогда, когда он подошел к окну и поднял штору, они поняли, что тишина вот-вот будет нарушена.

Издалека надвигался шум работающего трактора. Можно было разобрать жужжание мотора, вот машина остановилась ненадолго, затем проехала еще немного.

— Приближается спасенье, помощь или судный день, — тихо сказал Петер. — Насколько я понимаю, полиция на пути к нам с тракторами и снеговыми плугами…

Они бросились к окну.

— Я пойду к ним навстречу, — сказал Георг.

— И я, — сказала Ютта и вопросительно посмотрела на Енса.

— Никто никуда не пойдет, — сказал Петер.

— Хотел бы я посмотреть, кто это меня не пустит, — ответил Георг и пошел к двери.

— Я не пущу, — сказал Петер. — Как только мы окажемся в темноте, убийце удастся скрыться, и, раз мы продержались вместе до сих пор, я не хочу рисковать.

— Послушайте эту угнетенную невинность, — с издевкой сказал Енс и выпрямился с тем достоинством, которое ему позволяла его долговязая, тщедушная фигура. Он поправил свои большие роговые очки. — Малыш Петер, очевидно, хочет доказать свою невиновность, спихивая свои грехи на других. Очень ловко, Петер. Чрезвычайно ловко, но у тебя было достаточно времени за долгую ночь, чтобы высидеть эту идею. Однако не тебе одному приходят в голову удачные мысли, — продолжал он жестко. — У меня тоже есть хорошая идея, и к тому же я придумал ее еще вчера вечером.

Я хочу задать тебе, мой дорогой Петер, один небольшой, но весьма неприятный вопрос.

Его рука нырнула в глубокий внутренний карман пиджака и появилась снова с револьвером, которому полагалось лежать в стенном шкафу. Другой рукой он схватил Ютту и пихнул ее к себе за спину:

— Три шага назад, мой милый Петер и ты, Георг, тоже. Я никому из вас не доверяю. Сядьте в свои кресла и ты, Петер, отвечай на мой вопрос. Не из-за тебя ли вчера утром Лотте пришлось спускаться в этот проклятый подвал, оттого, что на твою драгоценную рубашку посадили пятно?

Краска отлила от щек Петера:

— Да, — выдавил он, — но мог ли я подумать, что такое простое дело, как стирка, повлечет за собой покушение на убийство?

— Да, да, мог ли ты это подумать, — издевался Енс.

Затем он направил револьвер на Георга.

— А теперь ты, Георг, — продолжал он. — Вчера, когда я проходил по коридору, ты вышел из мастерской Лотты с каким-то письмом. Перед этим я слышал стук пишущей машинки. Как ты это можешь объяснить?

Георг густо покраснел:

— Не думаешь ли ты всерьез, что я напечатал признание Лотты? Черт возьми, что ты! Я же люблю ее. Я всего-навсего напечатал деловое письмо, которое отошлю, как только попаду в город.

— Можно посмотреть?

Георг вынул из кармана сложенный лист бумаги и протянул Енсу.

Енс неспеша развернул бумагу и прочел.

— Да, выглядит очень убедительно, но это еще не доказывает, что ты не напечатал и другого письма.

— А нельзя ли спросить, почему ты здесь размахиваешь револьвером, который должен лежать в шкафу? — спросил Петер.

Енс устало провел рукой по волосам:

— Потому что я боюсь, — сознался он. — С того момента, как Бент вспомнил, что дверь подвала была заперта. Прежде, чем его убили, я понял, что необходимо какое-нибудь оружие, чтобы защищаться от такого отчаянного преступника. Я не могу равняться с вами физической силой, однако револьвер дает мне недостающую силу. Когда мы были наверху у Лотты, я воспользовался случаем и достал ключ от шкафа и, если вы пошевельнетесь в своих креслах до прихода полиции, я буду стрелять. Как видите, наша безопасность представляется мне несколько иначе.

Не спуская глаз с Петера и Георга, Енс подошел к окну и поднял шторы, чтобы свет из окон освещал дорогу тем, кто продвигался со стороны шоссе.