Но девушка выглядела весьма недурно, стройная и длинноногая, как ее собственные рисунки, а если ее неправильному лицу и не хватало классической красоты, то об этом быстро забывалось, стоило с ней поговорить хотя бы несколько минут. Уж очень она была славная, веселая и хорошо улыбалась.

Почтальон плотнее запахнул ворот шинели. Начинался ветер и, взглянув на темное небо, старик не мог не порадоваться, что все-таки дошел до этого дома, несмотря на непогоду: уж конечно, прийти сюда еще раз удастся нескоро. Завтра все дороги здесь занесет, а если снегопад не прекратится, пройдет немало времени, пока машины не расчистят дорогу к лесу.

Окоченевшие пальцы вынули из черной сумки две газеты и письмо, опустили их в дверную щель для почты. Тонкий белый конверт с американскими марками в последний момент заупрямился и упал в снег. Однако его заботливо подняли и снова втолкнули в щель.

Художница Лотта Эскильдсен увидела в первый момент лишь светлый четырехугольник на коврике у двери. Одетая в элегантный дорожный костюм из твида, она спустилась по лестнице в холл, где объемистый чемодан уже ждал, когда его внесут в машину. Сводка погоды предвещала буран, и у Лотты не было ни малейшего желания оказаться отрезанной от всего мира в занесенном снегом доме.

Сегодня утром она отправила заказчикам последние работы и считала, что с чистой совестью может немного отдохнуть в городе. Переходя из комнаты в комнату, она наводила последний лоск перед отъездом, и ее голубые глаза блестели от предвкушения городских развлечений. Огонь в большом камине еще не погас, и она поставила перед ним экран. Несколько комнатных растений, не переносящих мороза, перекочевали с подоконника на стол.

— Я брожу под дождем, — напевала она, натягивая меховые сапоги на узкие лакированные туфельки.

Лотта рассеянно собрала вечерние газеты и положила их в чемодан сверху. Так же небрежно она сунула в карман костюма письмо, но конверт оказался слишком длинным. Ей пришлось вытащить его и рассмотреть более внимательно. Отдых или нет. Но письмо было из Америки, а это, как правило, означало чек или новый заказ. Лотта быстро вскрыла конверт. Письмо содержало краткое сообщение о том, что в течение пятницы ей позвонят по телефону для обсуждения некоторых новых заказов.

Сегодня — четверг. Поездка в город горела. Если заказ выгодный, досаду от сорвавшегося отпуска можно пережить. А когда сидишь и работаешь, погода не имеет никакого значения.

Лотта снова втащила чемодан наверх. Лучше побыстрее его распаковать и привести комнаты в жилой вид. Было только три часа, но сумерки уже начали сгущаться. Лотта зажгла свет. Чемодан был распакован, а платья — повешены на распялки. С газетой под мышкой Лотта спустилась вниз убрать в комнатах.

Дом был обставлен простой и удобной мебелью. Глубокие кресла и широкие диваны уютно группировались перед камином и большим окном, возле них стояли низкие столики: чтобы достать сигареты или пепельницу, стоило лишь протянуть руку.

В библиотеке, гостиной и кабинете пол устилали толстые светло-серые ковры, заглушавшие шаги. Это таило в себе некоторые неудобства: друзья часто неслышно прокрадывались через весь дом и с оглушительными криками радости неожиданно возникали уже за спиной.

Стены в библиотеке были закрыты книжными полками. На огромном письменном столе помещались пишущая машинка, телефон и блокнот для зарисовок. Если заказ делался по телефону, Лотта могла тут же набросать несколько эскизов. Но кроме блокнотов, ничто не напоминало о работе в этой части дома.

По другую сторону холла располагалась столовая. Она была слишком большой и обедали в ней редко. За ней шел большой спартански обставленный рабочий кабинет. Еще одна дверь вела из холла в просторную кухню, где за дубовым столом могли обедать восемь человек.

На первом этаже Лотта чувствовала себя прекрасно всегда: была ли одна или принимала тридцать человек гостей. Не то было на втором этаже: чтобы добраться по узкому коридору до собственной спальни, Лотте каждый вечер приходилось проходить мимо семи пустых и холодных комнат для гостей.

Когда она поднималась наверх из теплых комнат первого этажа, от одной мысли об этих холодных пустых спальнях у нее по спине пробегали мурашки. Зато в конце каждой недели Лотта брала реванш за свое одиночество и собирала полный дом гостей, воображая, как было бы прекрасно, если бы все комнаты были обитаемыми.

Мгновение Лотта колебалась. Неплохо бы позвонить друзьям и пригласить их сюда, чтобы сделать уик-энд более праздничным. Они бы привезли с собой лыжи и провели прекрасное спортивное воскресенье. И не страшно, если дом занесет снегом: в холодильнике всегда полно продуктов — хватит на всех гостей.

— Я брожу под дождем, — напевала она, проходя по комнатам, — я брожу…

Лотта остановилась у письменного стола и тяжело опустилась в кресло. Что-то беспокоило ее, но что, понять она не могла. Напрасно она приняла участие в этой глупой шутке с господином Петерсеном, владельцем усадьбы Розенбринк. Не доведенный до конца розыгрыш всегда оставляет ощущение какой-то неловкости. А здесь дело обстояло именно так.

Лотта осторожно дотронулась до шишки на затылке и попыталась воспроизвести в памяти вчерашний вечер. Последнее, что она помнила до того, как свалилась в темноте с винтовой лестницы в Розенбринке, был сильный толчок, но кто и зачем ее толкнул, понять она не могла. И когда через несколько минут она пришла в себя, нападавший уже исчез, очевидно, нимало не интересуясь ее судьбой. Когда сталкиваешься с человеком в темноте, твой естественный долг удостовериться, не покалечился ли он. Прислуга в Розенбринке знала ее как близкого друга дома, а гости были ее лучшими друзьями.

Лотта зажгла сигарету и уставилась на мятущиеся снежные хлопья. Внезапно она поняла, что избегала мыслей о вчерашнем происшествии потому, что оно каким-то образом было связано с ее близкими друзьями. Глубоко в подсознании гнездилась уверенность, что ее толкнул один из друзей. Там же пряталось неприятное ощущение, что на долю секунды до падения она…

Нет, она больше не хотела об этом думать. Ушиблась она не очень сильно. Возможно, несколько минут она была без сознания, но, когда очнулась, голова была ясной.

Чтобы отделаться от навязчивых мыслей, Лотта отправилась на кухню и приготовила себе чай с гренками. Она не стала завтракать в расчете на основательный обед в городе.

Лотта удобно уселась в кресле, развернула газету и протянула руку к чашке с чаем.

Если бы кто-нибудь заглянул в эту минуту в окно дома на опушке леса, он бы увидел весьма странную картину: нормальная, казалось бы, девушка внезапно превратилась в неподвижную восковую куклу. Он бы увидел руку, застывшую в воздухе с полной чашкой чая, в то время как секунды слагались в бесконечные минуты. Он бы увидел, как все краски сбежали с живого лица, а изумление на нем сменилось ужасом. Он бы увидел, как напряглись и заострились скулы, и повзрослело молодое доверчивое лицо.

Но никто не заглянул в окно. Лотта была одинока как никогда. Читая в газете об ужасной новости, она впервые так остро ощутила свое одиночество. Она слышала, как ветви стучатся в окна. Она чувствовала, что снегопад превратился в настоящую снежную бурю. Деревья в саду сгибались под порывами ветра, а обледеневшие сучья терлись друг о друга со зловещим скрежетом.

Лотта медленно перевернула газету и опустила ее на стол. Как завороженная она смотрела на чашку с чаем, которую все еще держала в руке.

Свет от лампы мягко освещал стол и лежащую на нем газету. Страшную газету, где черным по белому было напечатано, что Лотта разыскивается в связи с убийством господина Петерсена.

Точнее, на первой странице газеты сообщалось, что владелец поместья Петерсен застрелен в ночь на четверг. На месте убийства найден узкий золотой браслет со звеньями в форме дубовых листочков. Лиц, знакомых с этим браслетом, просят немедленно обратиться в полицию. Сообщение сопровождалось фотографиями поместья, кабинета Петерсена и браслета.