– Я… Я к тебе пришел… – бормотал он.

– Отпусти! Перестань… Кричать буду…

У нее перехватило дыхание, в глазах потемнело, кровь хлынула к лицу, ударила в голову. Стиснув зубы, вырвалась она из цепких рук Танхума, до крови исцарапала ему лицо и руки, но он ее не отпускал.

Обессилев, женщина вздрогнула и беспомощно опустила руки.

Кукурузные стебли закачались, зашуршали листьями, будто кто-то прошел рядом.

Домой Фрейда пришла к вечеру. Уже темнело. Она никому не могла смотреть в глаза. Ее жег позор. Чтобы никто не видел ее заплаканных глаз, синяков и царапин на лице – следов поединка с Танхумом, – она избегала встреч с соседями.

Заслышав ее шаги, к ней навстречу выбежал встревоженный свекор.

– Почему так поздно? Я уж не знал, что и подумать… Что с тобой?

– Ничего, – еле слышно ответила она.

– Ты что-то скрываешь от меня? С Рахмиэлом недоброе стряслось?… – встревожился старик.

– Нет, нет! Господь с вами, я просто задержалась… Хозяин потребовал лишнюю можару кукурузы собрать и нагрузить… вот я и задержалась.

Фрейда тихо подошла к постели сынишки. Он спокойно спал, женщина стала стелить свою постель.

– Почему ты не ужинаешь? Что с тобой? Скажи! – тревожился Бер. – Не приведи господь, не заболела ли ты? Голодная небось. Иди поешь.

– Я очень устала и ничего не хочу. Хочу только скорее лечь.

Как Фрейда ни старалась скрыть от свекра свое душевное смятение, он чувствовал, что она чем-то сильно расстроена. Ночью он подходил к ее постели, слушал, не стонет ли она. Она притворялась спящей.

Рано утром Фрейда попыталась встать и пойти на работу, но не смогла. Все тело болело, и голова раскалывалась. Страшные мысли одолевали ее. Было бы кому поведать о своей боли и обиде, о своем позоре, может, легче стало бы. Но кому, кому жаловаться? Лучше уж молчать. Все равно ее рану никто не излечит, никто пятно позора не смоет. До вечера, уткнувшись в подушку, она лежала, предаваясь отчаянию.

Свекру, который не отходил от нее, она сказала, что у нее невыносимо болит голова, но просила никому не говорить об этом, даже родственникам.

Фрейде казалось, что старик обо всем догадывается, и от этого было еще тяжелее. Душевные страдания сливались с тревогой за мужа, от которого давно не было вестей.

На следующий день она вышла на работу, а когда вернулась домой, нашла письмо от Рахмиэла. Он писал, что был тяжело ранен в ногу, находится в госпитале, что удалили несколько осколков из бедра. Теперь ему легче, он поправляется…

Эта весточка ее очень обрадовала, приободрила. Она тут же ответила ему. Но как трудно, ох, как трудно было скрыть от мужа все то, что она пережила, что камнем лежало у нее на сердце…

Прошла неделя, другая, а ответа не было. Это очень встревожило ее и Бера. Старик справлял пост, молился, просил бога смилостивиться над ними, утешить их добрыми новостями.

Прошло еще какое-то время, но вестей от Рахмиэла все не было. Фрейда совсем пала духом.

Как-то Файвеле, сынишка, играл с ребятишками на улице, недалеко от своего дома. Вдруг он увидел солдата, который, прихрамывая, шел мимо палисадников.

– Ой, кажется, папа мой! – крикнул он и со всех ног пустился домой с криком: – Папа, папа идет!…

Из дома выбежала Фрейда и, увидев во дворе Рахмиэла, упала в обморок.

Сбежались Соседи, родственники, привели ее в чувство.

Бера в это время не было дома, а когда он пришел и увидел сына, остолбенел. Придя в себя, старик обнял Рахмиэла и начал журить женщин, плакавших от радости.

– Перестаньте слезы лить… Радоваться надо, а не плакать.

– Вы ведь и сами плачете, реб Бер, – сказала Гинда, жена Гдальи, вытирая платком слезы.

– Еще чего выдумала… Разве я женщина? – улыбнулся старик.

Взбудораженный встречей с родными и близкими, Рахмиэл забыл о гостинце для сынишки – о пряниках, купленных на последние гроши.

– Ну, и вырос же ты, орленок… Узнал своего отца.

– Он каждый день вспоминал тебя, ждал… – сказала Фрейда.

Войдя в дом, она налила миску воды, позвала Рахмиэла умыться, а сама быстро начала накрывать на стол. Рахмиэл был голоден, но еда не шла ему на ум. Только теперь, сидя у стола, он заметил, как похудела жена.

– Ох, и намоталась она, бедная, без тебя, – сказал Бер, видя, с каким сожалением Рахмиэл смотрит на Фрейду. – Да и я хлебнул немало горя. Но ей было труднее. Она надорвала свое здоровье у Танхума. Хоть и болела, но не сдавалась и работала из последних сил.

– Что с тобой, дорогая? – спросил Рахмиэл, ласково глядя на жену.

– Ничего. Раз ты со мной, я скоро поправлюсь…

– Но что все-таки случилось?

– Ничего. Не хочу вспоминать… Пережито немало… – Фрейда заплакала.

Бер и Рахмиэл пытались утешить ее, но женщина продолжала плакать.

Она несколько раз поднимала голову, но, как только встречалась глазами с мужем, сердце ее сжималось от боли и слезы заволакивали глаза.

Утром чуть свет Рахмиэл поднялся, начал одеваться.

– Чего тебе не спится?… Отдохни немного, – сказала Фрейда. – Рано еще.

Не спится… хочу людей повидать. Может, насчет работы поговорю.

– Ты что?… Куда тебе работать? Пусть рана заживет… Отдохни недельку-другую.

Рахмиэл наспех позавтракал и стал собираться.

– Ты все-таки уходишь?

– Пойду поищу работенку.

– Куда пойдешь?

– Зайду к Танхуму… Куда же еще?

– Не ходи к нему… Не ходи… Прошу тебя. – Фрейда начала его умолять. – Не надо к нему ходить!

– А в чем дело? Он тебя обидел? – спросил Рахмиэл, с беспокойством глядя на жену.

На миг у Фрейды мелькнула мысль рассказать мужу все и освободиться от тяжести, лежавшей на душе. Но, посмотрев на исхудавшее лицо Рахмиэла, на его запавшие глаза, не решилась. «Зачем причинять ему боль? Зачем отравлять ему радость возвращения домой? – рассудила она. – Как ни тяжело, надо до поры до времени скрывать свою обиду и позор».

– Не знаешь разве Танхума? – ответила она после недолгой паузы. – С виду он мягок и тих, а сердцем лих. Всякое было… Придет время – расквитаемся.

– Знаю, хорошо знаю Танхума, от него всего можно ожидать, – махнул рукой Рахмиэл и вышел.

Он покрутился немного по двору и после некоторого раздумья отправился к брату.

От Рейзы, жены Михеля, он узнал, что Танхум еще утром уехал куда-то и неизвестно, когда вернется. Рахмиэл хотел вернуться домой, но его обступили солдатки, работавшие у брата, и начали расспрашивать, не встречал ли он на путях-дорогах войны их мужей и близких и скоро ли конец этой кровавой бойне.

Рахмиэл старался всех успокоить, ободрить. Разговор затянулся.

– Хозяин едет! – крикнула одна из женщин, заметив Танхума. – Ох, и кричать же он будет, когда увидит, Что мы болтаем.

– Ничего, увидит брата, станет помягче, – отозвалась другая.

Заехав во двор, Танхум сразу заметил брата. О том, что Рахмиэл вернулся, он узнал еще вчера, но сделал вид, что только сейчас узнал об этом. Выпучив глаза, он крикнул:

– Смотри, Рахмиэл! Приехал? На побывку или совсем?

Танхум смотрел на брата виноватыми глазами, пытаясь разгадать по его лицу, знает ли он, что было у него с Фрейдой.

Рахмиэл подал руку брату.

«Ничего не знает», – решил Танхум. Он расчувствовался, обнял Рахмиэла и расцеловался с ним.

– Пойдем в дом, – пригласил Танхум брата.

Из передней он крикнул жене, которая возилась на кухне:

– Нехама! У нас гость. Посмотри, какой гость у нас!

Нехама выбежала и, увидев Рахмиэла, обрадовалась:

– Вот это гость так гость!… Я еще вчера знала, что он приехал, но зайти к нам не соизволил. И во дворе у нас долго стоял, а в дом не зашел. Он предпочитает чужих…

– Считаться будем потом, – перебил ее Танхум. – А пока пойди-ка на кухню, приготовь нам что-нибудь вкусненькое.

Танхум подал брату стул. Они сели за стол друг против друга. Рахмиэл опустил голову, явно недовольный чем-то, и мрачно поглядывал то в одну сторону, то в другую.