Коронная сцена для исполнительницы роли Юлии Павловны Ту-гиной в "Последней жертве" Островского - встреча с богачом Фло-ром Федулычем. Юлия просит денег - ее счастье зависит от этого, Флор Федулыч понимает ситуацию, в которой Юлия является жертвой игрока и бездельника Дульчина, и не соглашается помочь ей. Все средства - уговоры, даже кокетство, испробовала бедная женщина, и в полном отчаянии, в истерике, она падает на колени перед жестоким стариком. Это подействовало, деньги она получила, но у актеров - Бориса Петровича Чиркова - Флора Федулыча и у Светланы Михайловны Брагарник - Юлии осталось чувство неудовлетворенности: не так просила, не так согласился; конечно, сотни актеров играли эту сцену и всегда успешно… Но давайте поищем.

Сцена шла в стремительном темпе. Просьба - отказ. Наконец, истерика - все равно отказ. И актриса попробовала на самом драматическом месте прервать сцену - снять накал через невыносимо тянущуюся паузу: она подходит и, как в кинорапиде, медленно, как перед плахой, не произнося ни слова, опускается на колени. Нет, это не истерика, она сознательно обрекает себя на позор - во имя любимого. И вот это молчание, медленное опускание на колени, неизмеримость горя женщины ошеломили Флора Федулыча, он растерялся, может быть, даже почувствовал какую-то вину - не слишком ли он был жесток. Эта пауза стала трамплином для финального поцелуя Юлии и рождения второй (и больше их в спектакле не было!) паузы. После поцелуя Флор Федулыч остается один, бродит по своему огромному неуютному залу, приткнулся к дверям и для себя, ни для кого другого, даже ни для зрителя, произнес только: "Этот поцелуй дорого стоит".

В историческом спектакле "Три сестры", поставленном Вл. И. Немировичем-Данченко, Борис Николаевич Ливанов придумал решение ухода в финале Соленого, которого он замечательно играл. Перед дуэлью с Тузенбахом, Соленый остановился у дома Прозоровых, снял фуражку, опустил голову и долго так стоял, спиной к зрителям. Эта пауза читалась как мольба о прощении у Ирины, за то, что сейчас он убьет ее жениха, за то, что уже нельзя изменить ход событий, прощение за ее и свою искалеченную жизнь. Потом он резко надевал фуражку и уходил четким военным шагом. Владимир Иванович снял эту паузу, сказав свою любимую фразу: "Так можно, но не нужно". И все же на премьере, понимая возможные нежелательные последствия, Ливанов сыграл эту паузу. Немирович-Данченко ничего не сказал. Пауза в спектакле осталась.

Поучительная история произошла в Театре Транспорта (ньше Театр им. Гоголя). В пьесе "Секрет красоты" К. Финна соединились комедия и мелодрама. Война. Инженеру Разуваеву, работающему на оборонном заводе, врачи сообщают о страшном заболевании: у него рак легкого, и жить ему осталось от силы два-три месяца. Разуваев решает отдать все силы работе, забывая о личной жизни, и требует того же от своих сотрудников. Проходит бессонная ночь на рабочем месте: он со своим помощником решает текущие дела. И тут вбегает супруга помощника: ругаясь и крича, она обвиняет Разуваева в том, что он замучил своих коллег: "Вам все равно умирать, а как же другим?" Осознав, что сказала непростительное, она и так же стремительно убегает. Мучительная пауза. Сидящие на сцене подавлены такой бестактностью. В зрительном зале многие плакали. Тишину нарушает неожиданный вопрос сотрудника: "Скажите, а сколько лет дают за убийство жены?"

Громовой хохот. Овация. Но на премьере между уходом жены и последующим вопросом паузы не было. Разъяренный муж бросался вслед за женой и в дверях, понимая, что не догонит ее, произносил на открытом темпераменте свою фразу. Никакой реакции не было - зрители еще не прониклись драматизмом прошедшего эпизода. Тогда автор внес предложение, показавшееся всем абсурдным: сделать паузу после ухода жены и деловито задать свой сакраментальный вопрос. Попробовали. Результат был великолепным!

В Театре им. Гоголя появился новый актер, пользующийся хорошей репутацией во многих городах, где он трудился. Он был милейшим человеком и, очевидно, действительно хорошим актером, но другие с ним отказывались играть. Дело в том, что он требовал - именно требовал - от партнеров, чтобы они не прерывали его: "Дайте мне договорить свою реплику!" Он честно говорил свой текст, потом выжидал реакцию зрительного зала, и только после этого можно было продолжать другим. Живой сцены не получалось. В конце концов, он смирился с необходимостью жертвовать своим личным успехом во имя "общей идеи".

Во время встречи в Лондоне с моим английским коллегой мы выяснили, что нас обоих волнует проблема борьбы с ненужными паузами между репликами. Он поделился со мной своим изобретением: "Не знаю, как у вас переписываются роли, у нас в очень хороших антрепризах актеры получают на руки экземпляры пьес полностью или, в крайнем случае, целиком сцену, в которой они заняты. Где денег поменьше, там перепечатывается полностью реплика, на которую нужно отвечать. В самых бедных труппах пишут два-три последних слова, и актер должен догадываться, о чем шел разговор. А я придумал нечто небывалое: печатается только середина предыдущей реплики или реплика с начала, но опять же без последних нескольких слов. Актер будет слышать слова, приготовится произносить свои, и как раз скажет тогда, когда партнер заканчивает реплику, - произносит текст "с за-хлестом". Вот так борятся с ненужными паузами.

Честно говоря, понимая ценность такого рационализаторского предложения, я все же не испробовал его на практике.

Пропуская весь период создания спектакля - время каторжного труда, испытания нервов, находок и разочарований, познания на практике давно известных истин как новых, только что открытых -

ПОЗДРАВЛЯЕМ С ПРЕМЬЕРОЙ!

Несмотря на то, что спектакль принят художественным советом, - еще не все кончено!

И еще одно испытание, приятное и опасное: банкет! Как без него обойтись? Не хочу показаться ханжой - понимаю естественное желание отпраздновать такое из ряда вон выходящее событие - первый спектакль! И выпить по этому поводу с хорошими (учтите - с разными, со всякими!) людьми приятно. Но для режиссера это тоже застольный период работы.

Что поделаешь - от игры слов не уйдешь. Иосиф Михайлович Туманов, один из виднейших режиссеров, работавший рядом с Константином Сергеевичем Станиславским последние годы его жизни, многолетний главный режиссер московских театров, считался непревзойденным тамадой, прославленным и в Тбилиси, и в Москве. На выпускном банкете режиссерского курса в начале пиршества он сказал: "Это последний урок режиссуры… Застольный период… Дружеский совет многоопытного в этом периоде (застольном) деятельности бойца: не умеете пить - не пейте! Такое умение тоже приходит с годами, с опытом. Вы будете героем вечера - это в первую очередь ваш праздник - шаг в профессию!"

Ох, сколько раз приходится чокнуться - начиная с директора и главного режиссера (если они придут на банкет, что тоже важно и симптоматично!), с постановочной частью, администрацией и, конечно же, с актерами! Забыты конфликты, споры - сегодня праздник! Вам будут говорить комплименты, не всегда искренние - надо терпеть… И вы должны следить, чтобы никто из ваших соратников по спектаклю не был забыт!

Выпустили спектакль - не почивайте на лаврах, не бросайте его, он, как новорожденный ребенок, требует заботы и внимания. Проверьте спектакль по реакции зрителей! Следя за зрительным залом, вы поймете, где затянули действие, а где, наоборот, решающее событие проскочило незамеченным, вы почувствуете, где не вьфазительно сделан режиссерский и исполнительский акцент.

По- настоящему хронометраж спектакля можно проверить только на зрителях. Он определяется не количеством физического времени, а наличием информации и потрясений! Бывает, что с непродолжительного по времени спектакля уходят чаще, чем с длящегося долго. С "Дома" по Ф. Абрамову (Театр им. Гоголя), шедшего три с половиной часа, почти никто не уходил, кроме некоторых снобов, при открытии занавеса увидевших людей в ватниках и деревенских одеждах и поэтому сразу же демонстративно покинувших зал -они ведь пришли смотреть на высокое искусство! Мне, как и многим, приходилось бывать на спектаклях, идущих вовсе без антракта. Злые языки говорили, что антракты не делают потому, что боятся не удержать зрителя на второй акт.