— Какие у вас есть основания для такого вывода?

— Председатель собрания Собко закрывал своей головой сидевшего у стены бригадира. Преступник, видимо, долго стоял, ожидая, пока Собко отклонится в сторону. Об этом свидетельствует и сильно вытоптанное место на земле у окна.

— Крепкие у преступника нервы!

— Убийство имеет явно политическую подоплеку, — уверенно продолжал Клебанов. — Представьте эту картину: собрание колхозников обсуждает план весеннего сева, и вдруг — выстрел! Несомненно, здесь действовал классовый враг: колхоз передовой в области, намеченная жертва — знатный бригадир... Убийца, конечно, рассчитывал на политический резонанс. Возможно, и не он, но те, кто направлял его руку. Преступление было, конечно, заранее подготовлено. Об этом свидетельствует тот факт, что место, где стоял преступник, было густо засыпано табаком, чтобы собака не могла взять след...

— Все возможно, товарищ подполковник... Однако не будем делать поспешных выводов.

— Я хочу только напомнить вам, что Санько — сын осужденного за связь с оккупантами. А ведь яблочко от яблони недалеко катится!

— Пословицу, как и внутреннее чутье, на которое вы ссылались, тоже к делу не подошьешь, — сухо сказал Головин. — Нужны факты. Где был убит комсомолец, пытавшийся задержать преступника?

— Комсомолец Олексюк стоял за углом клуба, разговаривал с девушкой. Когда прозвучал выстрел, он бросился за человеком, рванувшимся от окна в сторону леса. Возле того дерева Олексюк настиг убийцу, и тот в упор выстрелил в своего преследователя, смертельно его ранив. У места этого второго убийства найден охотничий патрон шестнадцатого калибра.

Головин встал и шагами отмерил метры от окна, возле которого находился убийца, до места, на котором стоял комсомолец в момент выстрела. Затем измерил расстояние от окна до дерева, возле которого Олексюк настиг убийцу.

— Странно, — рассуждал Головин вслух, — очень странно! Олексюк стоял в восемнадцати метрах от окна, от которого побежал преступник, и уже на пятидесятом метре догнал его. Таким образом, он должен был бегать значительно быстрее, чем человек, которого он преследовал. Однако в материалах следствия, насколько я помню, есть сведения о том, что нога у Олексюка была забинтована... Ведь так?

— Медицинская экспертиза установила вывих левого коленного сустава, — хмуро подтвердил Клебанов.

— Почему же, в таком случае, человек, стрелявший в окно, не успел убежать от своего преследователя? Если, так вы утверждаете, убийцей является Санько, этого бы, конечно, не произошло. Санько совершенно здоров, молод — он всего на три года старше Олексюка. К тому же и ростом он выше на целых 13 сантиметров и бегать должен быстрей. Каким же образом случилось, что хромой Олексюк, находившийся от преступника в восемнадцати метрах, все же догнал его?

— Убийца, естественно, волновался... Возможно, у него началось сердцебиение... Да мало ли какая причина могла ему помешать! Может, он заметался из стороны в сторону? — смущенно пытался объяснить Клебанов упущенную им во время следствия деталь.

— У человека, бегущего от опасности, обычно удесятеряются силы, — напомнил Головин.

— Преследователь тоже в состоянии возбуждения... — начал было Клебанов, но Головин прервал его.

— Вы говорите, что у Санько изъяли охотничье ружье шестнадцатого калибра? — оживленно спросил он.

— Да. И у места, где погиб Олексюк, тоже найден патрон шестнадцатого калибра. Как видите, товарищ полковник, улика прямая!

— Улика важная, но... многое все же неясно. Вы утверждаете, что Олексюк, догнав преступника, схватился с ним. Об этом свидетельствуют следы на месте борьбы. Как же, находясь на таком близком расстоянии от преследователя, преступник мог выстрелить из ружья в упор? Значит, у него было другое оружие, с коротким стволом, например обрез?

— Санько мог отбросить противника, изловчиться и... — Клебанов выразительно щелкнул пальцами, вскидывая воображаемое ружье.

Полковник покачал головой:

— Весьма сомнительное объяснение. И возникает другой вопрос. Даже самый опытный и хладнокровный убийца не рискнул бы появиться у места задуманного им преступления с ружьем через плечо. Он побоялся бы привлечь внимание. Тем более что ему, как вы сами утверждаете, долго пришлось топтаться у окна, выжидая удобного момента для выстрела.

— Было уже темно. К тому же он мог спрятать ружье под плащом или пальто, — неуверенно возразил Клебанов.

Глаза Головина возбужденно блестели, казалось, он приближался к решению сложной задачи.

— Согласен с вами — ружье преступник мог спрятать под полой верхней одежды. Но объясните мне, что означала фраза, сказанная умирающим Олексюком, когда к нему на помощь подбежали товарищи? Надеюсь, вы помните ее?

— Он сказал, что не узнал преступника.

— Не совсем точно. В протоколе записано так: «Не узнал, он голый...» Слышите, «голый»! — торжественно подчеркнул Головин.

Клебанов недоуменно взглянул на полковника, явно не понимая, к чему тот клонит.

— Вы смотрите на меня удивленно? Но в этом определении, на которое вы не обратили внимания, может быть, и кроется разгадка: из какого оружия был произведен выстрел. Что значит по-местному это выражение «голый»? Оно означает раздетый, без пальто. Когда мальчишка-озорник в холодную погоду выбежит на крыльцо в одной рубашонке и штанишках, мать ему вслед кричит: «Куда ты, окаянный, голый побежал! Холодно, простудишься!» Поняли вы теперь, почему умирающий Олексюк употребил слово «голый»? Человек, которого он преследовал, был без обычной в эту пору года верхней одежды. В темноте в пылу борьбы Олексюк не успел рассмотреть его лица.

Клебанов понуро молчал. Он уже понимал, что следствие произвел небрежно, однако все свои промахи считал лишь мелкими упущениями и был подавлен главным образом тем, что выставил себя перед своим начальником в невыгодном свете.

Чувствуя это внутреннее сопротивление своим доводам, Головин продолжал уже более резко:

— Таким образом, ваше утверждение, что оба убийства были произведены из охотничьего ружья, изъятого у Санько, бездоказательно. В подкрепление своих слов приведу еще один аргумент. Известно, что преступник произвел два выстрела — в окно и в преследующего его комсомольца. Приблизительно на полдороге до места схватки с Олексюком найден отстрелянный патрон. Как это можно объяснить? Очень просто. Выстрелив и бросившись бежать, преступник на ходу перезарядил ружье, и первый отстрелянный патрон выпал. Значит, преступник был вооружен обрезом двухствольного охотничьего ружья или другим подобным оружием. Но вы-то изъяли у Санько одноствольное ружье!

— Возможно, и так, — неохотно согласился Клебанов.

— Скорее всего, так! — жестко поправил его Головин.— Свои умопостроения мы должны делать только на основании фактов. Схватились за то, что лежало, так сказать, на поверхности. К сожалению, вы многое упустили, и даже собранный вами фактический материал не проанализирован со всей тщательностью. Потому и зашаталось сделанное вами построение, стоило только из него вынуть пару кирпичиков.

Сердито хмурясь, полковник Головин подошел к окну, через которое был произведен выстрел, и осмотрел пробитое в стекле отверстие. Клебанов стоял в сторонке и жадно курил.

— Смотрите! — подозвал его Головин. — Окно имеет шторку и, вероятно, было зашторено. Как же преступник мог видеть, что делается в помещении?

— Шторка в месте пробоины была приоткрыта. В образовавшуюся щель хорошо был виден президиум и сидящий у противоположной стены бригадир Иванов.

— Вы проверили, почему шторка оказалась приоткрытой? — взволнованно спросил Головин.

— Я не придал этому особенного значения.

— А ведь это чрезвычайно важная деталь! — медленно выговорил он с досадой. — Обязательно надо было установить: случайность это или сделано преднамеренно? Шторку, прибирая, могла слегка раздвинуть уборщица — тогда это случайность. Но могло оказаться, что преступник присутствовал на собрании, выбрал удобный момент, специально освободил это поле для обозрения, затем вышел и совершил задуманное. Вы улавливаете, какое это имеет значение для направления следствия?