– То есть, вы хотите сказать, что проверяете мое алиби? Вы… меня… подозреваете?

– Ни в коем случае. С какой стати? Но все-таки, как я говорил ранее, для нас все нужно и важно. Мы ведь как сборщики часов: пока на место не будет поставлен последний винтик, стрелки не закрутятся. Думаю, вам ясно.

– Если так… Я хотел поймать такси, но погода, помните, какая была… Поэтому пришлось ждать троллейбус; затем я пересел в автобус. Вот так и добрался к дому, где живет Ольховский.

– Игра состоялась?

– Конечно.

– Сколько времени она длилась?

– Закончили мы часов в одиннадцать…

Тихов ушел. Дубравин посмотрел на задумчивого Белейко, который за время допроса не проронил ни единого слова, и спросил:

– Что ты о нем думаешь, Бронек?

– Холеный парнишка. Артист, одним словом.

– Считаешь, что и здесь игра?

– Непохоже. Переживает здорово.

– Еще бы. Потерять невесту. И какую…

– Как ты насчет чаю? – Белейко включил чайник.

– С удовольствием. У меня, кстати, бутерброды есть.

– Не откажусь…

Друзья налегли на бутерброды с сыром. В окно кабинета вместе с метелью заглянули ранние сумерки.

12. ИОНА ХРОБАК

Подполковник Драч, грузный и неторопливый в движениях, пока длилось оперативное совещание, непрерывно ходил. Его левая щека вздулась, опухоль надвинулась на глаз, лицо кривила страдальческая гримаса. Время от времени он прикасался толстыми, словно обрубленными, пальцами к щеке и морщился: болел зуб.

Майор Дубравин, с потемневшим от хронического недосыпания лицом, а оттого хмурый больше обычного, изредка косил глаза на замерзшие окна кабинета начальника ОУР – наконец ударил крепкий морозец – и озабоченно пытался вспомнить, надел он младшему сыну вторые колготки, шерстяные, или нет.

А тем временем старший лейтенант Белейко, стараясь незаметно ослабить чересчур туго затянутый галстук, докладывал результаты своих изысканий:

– …Басалыго найти не удалось. Никаких следов. Ее подружки-спекулянтки слезно клянутся, что не видели Алину Кошачий Глаз почти неделю.

– Аэропорт, вокзалы? – спросил Драч.

– Проверил. Сомнения только по поводу железнодорожного вокзала. Думаю, что она все же в городе.

– Линейную милицию предупредили?

– Так точно.

– Фотографии?

– Размножены и розданы участковым, постовым, по райотделам.

– Тэ-эк… Что у вас есть по Чугунову?

– Проверяя знакомства и связи Басалыго, я натолкнулся на некоего Хробака Иону Лукича. Он проходил по делу ее мужа – как свидетель. Впрочем, если судить по материалам того дела – о продаже ворованных машин на запчасти, Иона Хробак в свидетели попал только благодаря счастливой для него случайности. И следственной недоработке. Он занимался реализацией дефицитных деталей на "толчке". А их поставлял ему муж Басалыго. На суде Хробак заявил, что понятия не имел о происхождении деталей. Отделался штрафом за спекуляцию…

– Прошу поконкретней. – Драч проглотил таблетку анальгина, запил водой. – Возвратимся к Чугунову.

– Майор Дубравин дал мне задание проверить, не существует ли какая связь между Хробаком и Семкой Заикой, которые были односельчанами. Так вот, жили они на одной улице. Иона Хробак дружил с отцом Чугунова, а значит, знал Семку достаточно хорошо. Это первое. И второе: Хробака опознали по фотографии жильцы обворованных квартир, где он представлялся то деревенским гостем, то стекольщиком.

– Наводчик?

– У нас с Дубравиным на этот счет сомнений нет: наводчик.

– Тэ-эк… – Драч повеселел. – Неплохо… Версия. Вполне, я бы сказал, подходящая. Итак, треугольник: Басалыго, Чугунов и Хробак?

– Связаны они крепко. Сомнений в том нет. А значит, не исключена возможность, что Семка теперь скрывается у Ионы Хробака.

– Логично. Басалыго "засветилась", деваться ему вроде некуда. По нашим данным…

– Чугунов уверен в надежности своего убежища. Судя по всему, его связь с Хробаком давняя. Но Семка никогда в процессе следствия и на суде не упоминал своего односельчанина. Потому и думает теперь, что бояться ему особо нечего.

– Согласен, – подполковник посмотрел на часы. – Закончили. Дубравин и Белейко, прошу остаться. Остальные могут быть свободны…

Хробак, невысокий плосколицый старик с коротким приплюснутым носом, семенил, кутаясь в не по росту длинный полушубок. Он нес в руках объемистую хозяйственную сумку, почти доверху набитую съестными припасами. Хробак шел, не оборачиваясь и не глядя по сторонам, но его выпуклые темные глаза, чуть подернутые сизой пленкой, были насторожены и подмечали малейшие изменения в окружающей обстановке.

Возле продовольственного магазина он сбавил ход, поставил сумку на землю, долго шарил по карманам полушубка, наконец, вытащил носовой платок, которым и воспользовался, при этом незаметным, но острым взглядом окинув улицу и тротуар позади.

В магазине Хробак повторил ту же операцию, что и в трех предыдущих: купил триста граммов колбасы, две пачки котлетного фарша, немного сливочного масла, пачку чаю и шоколадных конфет.

"Темнит дед… – удовлетворенно думал Белейко, который уже битый час плутал за ним по городу. – Закупает понемногу, чтобы не вызвать подозрений. Хитер, ничего не скажешь…".

Иона Хробак и впрямь оказался не настолько прост, каким был с виду, – эдакий безразличный ко всему, болезненный старичок, погруженный в свои мысли. Первый раз он едва не оставил старшего лейтенанта в дураках, когда неожиданно вскарабкался в отъезжающий трамвай. Второй раз – когда зашел в подъезд многоэтажного дома; и если бы Белейко вовремя не почувствовал подвох, наученный горьким опытом с трамваем, то на его наблюдениях в этот день можно было бы поставить крест: в доме был выход на обе стороны, и Бронислав едва успел вскочить в переполненный троллейбус, куда Хробак ввинтился, как штопор.

Теперь Иона Лукич шел домой. Последний продмаг располагался неподалеку от его квартиры, и здесь Хробака знали многие (он был на пенсии, но продолжал работать ночным сторожем в детском садике и по совместительству дворником). Иона Лукич то и дело раскланивался с прохожими, в основном с женщинами; при этом его плоское, грубо отесанное лицо расплывалось в сладчайшей улыбке.

Дом, в котором на первом этаже находилась квартира Хробака, стоял в тупике. С одной стороны высились стеной многоэтажки, с другой – сетчатый забор детского садика, в котором он работал. Позади дома бы разбит густой ухоженный сквер со скамейками и беседкой, который упирался в невысокую насыпь, поросшую кустарником. Под насыпью журчал грязный незамерзающий ручей, бывший когда-то речушкой, а теперь служивший сточной канавой расположенного на противоположном берегу сталелитейного цеха металлургического завода. Окна квартиры Хробака были зашторены даже днем, и Белейко только повздыхал с сожалением, когда вечерней порой убедился, насколько плотная ткань висит по другую сторону давно не мытых окон.

Вечером к Брониславу присоединился еще один сотрудник угрозыска, направленный ему в помощь Драчом. В начале девятого Хробак, потушив свет в комнатах, отправился на ночное дежурство в садик, сторожить.

Белейко, беззлобно поругивая усилившийся к ночи мороз, выплясывал в кустарнике чечетку, стараясь согреть ноги. И завидовал напарнику: тот устроился в теплом подъезде дома, где проживал Иона Лукич.

В начале двенадцатого ночи Белейко, продрогший так, что зуб на зуб не попадал, едва не закричал от радостного изумления: есть! – штора в квартире Хробака осветилась изнутри неяркой желтой вспышкой. Кто-то закурил! Значит, его догадки вовсе не плод фантазии… И Белейко, включив портативную рацию, вышел на связь с дежурным по управлению…

Хробак в это утро управился со своими дворницкими обязанностями быстро. Едва начало сереть, как он, шаркая растоптанными валенками, подбитыми войлоком и резиной, уже вышел из ворот садика и побрел по дорожке к подъезду. Возле двери своей квартиры он неторопливо стряхнул с валенок снег, сильно топая и кряхтя, затем выудил из кармана полушубка ключ и долго тыкал им в замочную скважину, никак не попадая, – на лестничной площадке было темно, перегорела лампочка.