– Чем я буду заниматься?

– А ничем, как и прежде. Так, легкая прогулка время от времени на свежем воздухе. Чтобы кровь не застаивалась. Побудешь на стреме часок-другой – и опять отдыхай с деньгой в кармане.

– Я буду… воровать? – Костя резко встал, опрокинув стул. – Ты что, дед, сбрендип? Найди кого-нибудь другого. Я пошел.

– Э-э, погодь! – вскричал старик. – Я тебе не все еще сказал, парнишка. Погодь и выслушай.

– Ну? – остановился на полдороге к двери Костя; какая-то едва уловимая интонация в голосе старика заставила его насторожиться.

– Во-первых, не воровать, а брать то, что принадлежит нам всем. То, что государство прикарманивает, нас с тобой не спрашивая. Брать свою пайку, не огрызок черствой черняшки, что они нам предлагают, а кусок ситного с маслом. Усек? Имеем на это полное право. Ты вот отторчал в зоне по навету, зазря что ли? Кто-нибудь возместил тебе убытки? Годы не вернешь, ясное дело, но хотя бы комнату в общаге дали да на кусок хлеба малую толику подкинули в твой дырявый карман.

– Воровать я не буду, – чувствуя, как бешенство волной окатило сердце, хрипло ответил Костя.

– Заладил, как попугай, – не буду, не буду… А куда ты подашься, друг ситцевый, без гроша в кармане, без документов, ась?

– Это не твоя забота.

– Так уж и не моя… – ехидно покривился старик. – Ты хотя бы поинтересовался, кто тебя деньгой снабжал до сих пор, чтобы ты мог спокойно и в полной безопасности на пуховых перинах с Лялькой кувыркаться. Ладно, хрен с тобой, как видно, Козырь в тебе ошибся. Похоже, кровь у тебя заячья. Что ж, разойдемся, как в море корабли. Вот только должок ты мне верни. К концу недели. Понял?

– Какой должок?

– Память отшибло? У меня тут все записано – сколько, когда. – Старик достал из ящика стола потрепанную тетрадь в клеенчатом переплете. – Вот, черным по белому.

– Но ведь Козырь говорил, что это… подарок за то, что записку передал…

– Подарок ты проел за месяц. А потом я, старый дурак, посочувствовал, подкармливал тебя по мере своих возможностей, по-товарищески. Думал, добром отблагодаришь. Дождался благодарности.

– Деньги я верну. – Костя с ненавистью посмотрел на ухмыляющегося старика, едва сдерживая себя, чтобы не сломать его дряблую морщинистую шею.

– В лотерею выиграешь или наследство получил? – снова съехидничал старик, но, заметив опасный огонек в черных глазах юноши, сказал, благодушно разведя руками: – Как знаешь. Это твои заботы. Но деньги – через неделю, – добавил он жестким голосом.

Отворилась дверь, и на пороге вырос Чемодан. В своей лапище он держал полупустую бутылку вина.

– Холодно на улице, едрена вошь… – пожаловался, вопросительно глядя на старика. Тот едва заметно повел бровью. Чемодан вздохнул и посторонился, пропуская Костю.

– Да, и еще одно, – проскрипел старик вдогонку юноше. – Там менты с ног сбились, разыскивая того, кто пришил Фонаря. Так ты, парень, поостерегись…

Угроза, которая явно прозвучала в елейном голосе старика, заставила Костю вздрогнуть. Он почувствовал, как по спине словно морозным инеем сыпануло…

14. БУДНИ ТЕСЛЕНКО

Сырой, промозглый ветер гонял по ненастному небу косматые серые тучи. Занудливый дождь сеялся, как сквозь решето, уже четвертые сутки. Рыхлый грязный снег медленно таял, обнажая неубранную листву и разнообразный городской мусор. Голые обледеневшие деревья в скверах жалобно поскрипывали по ночам, когда вместе с ветром из северной стороны вползал морозный туман. Зима была на исходе.

Капитан Тесленко, кутаясь в длинный плащ-дождевик, уже битый час стоял на остановке, дожидаясь маршрутного автобуса. Легкая меланхолия, одолевающая его с утра, постепенно переросла в раздражение, которое, как ни странно, согревало – углубившись в свои безрадостные, под стать погоде, мысли, капитан совершенно не ощущал ледяных порывов коварного сквозняка, задувающего в многочисленные щели автобусной остановки.

Он думал о тех новостях, которые принес вчерашний день и о чем ему сегодня придется докладывать майору Храмову. Тесленко даже в холодный пот кинуло, когда он на мгновение представил реакцию шефа на его доклад. Конечно же, вина тут была седьмого отдела, службы наружного наблюдения, но до наружников у Храмова руки коротки, а он, Тесленко, под боком…

Храмов выслушал информацию Тесленко внешне спокойно, а что у него творилось в душе, разобрать по выражению лица было невозможно. Капитан с трепетом ждал очередного разноса: если честно, то Тесленко не очень признавал своего шефа, но страсть как не любил скандалов и ругани, будь то на работе, в семье или на улице. Всяческие склоки и брань приводили его в смятение, помимо воли, как ни старался совладать с собой, хотя трусом никогда не был.

– М-да… – наконец проронил Храмов. – Соколики… Наверное, гляделки позаливали с вечера, наружники хреновы, а нам тут разбирайся, – несмотря на грозный вид и строгий тон, майор, похоже, был доволен.

Ответ лежал недалеко, и Тесленко знал его: Храмов и начальник седьмого отдела издавна недолюбливали друг друга, потому майору промашка коллеги была что живительный бальзам на сердце. Уж на оперативке у генерала Храмов попляшет на костях своего соперника, понял капитан. Но от этого ему легче не стало…

– Значит, Михей дал тягу… – продопжал Храмов. – С чего бы это, а?

– Не думаю, что наружники "засветились", – осторожно ответил Тесленко.

Майор недовольно поморщился, но капитан сделал вид, что не заметил.

– Судя по всему, Михей просто вышел из игры, – упрямо гнул Тесленко свое. – И я уверен, что не без помощи своего братца, Профессора. На нас Михею начихать: улик против него кот наплакал, свидетели во главе с Крапленым пока на свободе (впрочем, свидетелями их можно назвать с большой натяжкой – уж чем-чем, а болтливостью на допросах они не отличаются). Михей – человек крученый, его голыми руками не возьмешь.

– Может, его отправили вслед Баркаловой?

– Маловероятно. Он брат Профессора, а тот, судя по всему, играет как бы не главную скрипку в оркестре Крапленого.

– Тогда что?

– По-моему, близится финал, большое дело. Все уже на мази, и этот старый хитрец готовит стопроцентное алиби и себе, и братцу Михею. Потому и отправил его подальше, чтобы он подыскал надежное пристанище, где, случись что, можно спрятаться и от Крапленого, и от нас. Если дело выгорит, то, я уверен, Крапленый избавится от подельников. Он уже меченый кровью, так что ему терять нечего. Нужно менять имя и убираться подальше отсюда. Но об этом догадывается и Профессор. Потому и принимает меры предосторожности.

– В каком состоянии подготовка нашей операции?

– Люди готовы, товарищ майор. Объект под наблюдением. Пока тихо.

– Смотри, если дадим промашку, ты у меня попляшешь.

– Да уж… – буркнул Тесленко, не поднимая головы. – Еще одна новость есть…

– И, как всегда, малоприятная.

– Точно. Нашли участкового Сушко. Убит, ножом в спину…

– Где?

– На Рябушовке. Наткнулись случайно. В заброшенном сарае. Пацаны местные играли ну и… обнаружили.

– Давно?

– В общем, да. Дней десять назад. Сразу заявить побоялись. Труп уже разложился, а это, сами понимаете, зрелище не для малолетних… Один из них через неделю попал в больницу – нервный срыв. Едва выходили. Вот он и признался.

– Оружие?

– Ограблен. Забрали пистолет, документы и форму. Лицо обезображено до неузнаваемости. Эксперты определили, что это Сушко, только при вскрытии. В свое время он участвовал в задержании бандита, был тяжело ранен в бок, и ему удалили одно ребро.

– Вы свободны… – Помрачневший Храмов грузно поднялся и подошел к окну. – Вот подлюги… – процедил он чуть слышно сквозь крепко стиснутые зубы…

Мишка Снегирев сиял, как новая копейка. С очередной получки он прибарахлился: купил шикарный костюм, рубашку и туфли. И теперь то и дело смотрелся в карманное зеркальце, поправляя чересчур туго затянутый узел галстука и приглаживая непокорные рыжие вихры.