Костя ударил в падении ногой, сделав невероятный кульбит, практически без толчка. И все же Клоун успел выстрелить, пуля просвистела в нескольких пядях от макушки Кости. Удар пришел по кисти руки Клоуна, пистолет отлетел к стене, а сам вор с жалобным криком упал на пол, зацепившись о край замызганной циновки, заменяющей в комнате ковер.

Толстомордый от неожиданности икнул, но не растерялся – хищно ощерившись, он проворно ткнул своим ножом-шилом в бок поднимающегося на ноги Кости. Он так и не понял, почему вдруг перед его глазами завертелись стены, потолок, тело стало удивительно легким, воздушным, а когда попытался осмыслить происходящее, дикая боль в сломанных костях надолго потушила смущенное сознание…

Костя все-таки пожалел Клоуна. И удар, который мог оказаться смертельным, был нанесен вполсилы. Хотя и этого хватило, чтобы Клоун провалился в небытие на добрых полчаса.

Весь сжатый, как пружина, Костя резко повернулся к Фонарю – и застыл, медленно опустив руки. Уткнувшись виском в остатки своего ужина, Фонарь остекленевшими глазами смотрел куда-то вдаль. А из аккуратной дырочки чуть выше левой глазницы стекали на газетные лоскуты алые капли. Шальная пуля нашла себе цель…

13. ДОПРОС

В кабинете Тесленко сидела заведующая Рябушовским промтоварным магазином. Было ей лет пятьдесят. Она то и дело всхлипывала, шумно сморкалась в кружевной батистовый платочек и твердила уже в течение часа, словно заводная, одно и то же.

"Черт бы тебя подрал… – тоскливо думал Тесленко, с отвращением глядя на тройной подбородок заведующей, смоченный обильной слезой. – Надоело все, спасу нет. Сегодня вечером напьюсь вдрызг. Иначе чокнусь…"

– Гражданка Чердакова, спрашиваю вас в последний раз: чья это шуба? – Тесленко, не глядя, ткнул пальцем на стул у окна, где валялся небрежно скомканный "вещдок" – вещественное доказательство – черная мутоновая шуба с крупными серебристыми пуговицами.

– То есь как чья? – невинно глядя на капитана, шепотом спросила заведующая. – В каком смысле?

– Вот что, Чердакова, – сказал сквозь зубы, едва сдерживая себя, Тесленко, – мне этот цирк уже надоел. Хватит прикидываться дурочкой. Сейчас вас отведут в камеру, посидите там сутки на рыбьем супчике и черняшке, может, и память прояснится. Баста!

– Не имеете права! – неожиданно тонким голосом вскрикнула заведующая.

– Еще как имею, – зло сказал Тесленко. – Вы не задумывались, почему этой шубейкой вместо ОБХСС занимается уголовный розыск? Нет? Тогда я вам расскажу, для полноты картины. Шуба похищена из промтоварного магазина. При этом воры убили сторожа. Про кражу вы знаете. Ну и поскольку шуба сыскалась у вас в магазине и ее владелицей являетесь вы, вывод напрашивается однозначный: гражданка Чердакова – соучастница грабежа. Видите, как просто. Статья у вас крутая получается – от семи до десяти лет. Впечатляет?

– Г-ражданин… т-товарищ… – побледневшая заведующая начала заикаться. – Д-да вы что?!

– А то: или вы мне тут все расскажете, как на духу, или будете в изоляторе вшей кормить до конца следствия. И, между прочим, не как свидетель, а как преступница. Подчеркиваю.

– Все, вот вам крест! – истово перекрестилась Чер-дакова. – Как на исповеди, все скажу!

– Ну-ну… – с сомнением глядя на ее пухлые короткопалые руки, унизанные золотыми перстнями, сказал Тесленко. – Слушаю вас.

– Шубу мне привезла сестра Анюта. Из Ростова. На, говорит, Верка, продашь в своем магазине. А то на рынке могут цыгане своровать. Вещь дефицитная, денег немалых стоит. И мне, говорит, прибыль, и ты внакладе не останешься.

– Она не сказала, каким образом ей досталась эта шуба?

– А я и не спрашивала. Не мое это дело.

– Дайте мне точный адрес вашей сестры.

– Зачем?

– На всякий случай, – хмуро улыбнулся Тесленко. – Познакомиться хочу.

– Не знаю я, где она сейчас. Говорила, что завербуется на Камчатку на рыбный флот. А что ей – безмужняя, еще молодая. Деньжат подкопит…

– Ложь.

– Что… ложь? – опешила Чердакова.

– Все. От начала до конца. Не нужно больше креститься, гражданка Чердакова. Не берите грех на душу. – Тесленко потянулся к кнопке селектора. – Дежурный! Капитан Тесленко. Подошли ко мне конвоира…

– Ой, мамочки-и! – заголосила Чердакова. – Ой, не губите!

– Перестаньте причитать! – рявкнул Тесленко. – Я с вами тут скоро душевнобольным стану. Или вы мне расскажете всю правду, или…

– Боюсь я, ой, боюсь… – простонала заведующая, закрыв лицо руками. – Убьют они меня, зарежут…

"Это точно, – подумал капитан. – Они могут. Как пить дать", – он знал, кого имела в виду Чердакова…

Чердакова была в списке людей, которых опрашивал на Рябушовке Мишка Снегирев. Но если другие могли и не знать Баркалову или, по крайней мере, не узнать из-за погрешностей фоторобота, то Чердакова узнала сразу же – они были закадычными подружками, несмотря на разницу в возрасте. Узнала и не сказала об этом Снегиреву.

Только сильно изменилась в лице, что и вспомнилось Мишке после смерти Баркаловой. Почему? Впрочем, и это было не главным. Основное заключалось в том, что дом Баркаловой загорелся ровно через три часа после встречи Снегирева с Чердаковой. Кто-то очень торопился… Значит, были веские причины.

Когда Чердакова попала в поле зрения угрозыска, решили проверить магазин, где она была заведующей. И тут, пожалуй, впервые за все время следствия, Тесленко крупно повезло: в подсобке, под ворохом старых халатов, была обнаружена мутоновая шуба, похищенная из магазина, где убили сторожа. Что это была именно та шуба, эксперты подтвердили, не колеблясь, – несколько шуб, предназначенных на экспорт, но с незначительными дефектами, были забракованы и отправлены с базы в ограбленный магазин как раз накануне кражи. Чердаковой деваться было некуда, шубу она признала своей, но на допросе начала плести небылицы…

– Я вам помогу, Чердакова, – неторопливо молвил Тесленко, сурово глядя на заведующую. – Вы знакомы с Михеем Бузиным?

Чердакова молчала, по-прежнему не открывая лица. Только ее полное тело вдруг всколыхнулось крупной дрожью да пальцы скрючились, сжимаясь в кулаки.

– Бузин, Михей Севастьянович… – продолжал капитан, листая папку. – Или попросту – Михей. Барыга. Ваш бывший сожитель. Вот показания ваших соседей. Достаточно? Итак, шубу он вам принес?

– Д-да… – выдавила из себя Чердакова.

– Когда?

– В тот… тот день… Когда ушел ваш сотрудник…

– И вы ему рассказали, что узнали на фотографии Софью…

– О, Господи… Да, да! – И Чердакова заплакала навзрыд; но на этот раз искренне.

Отступление 10. Лялька и другие

Маленький транзисторный приемник тихо попискивал на туалетном столике, сплошь уставленном баночками, пузырьками и коробочками с яркими иностранными наклейками. Костя лежал на тахте, полуприкрыв глаза, и наблюдал за Лялькой, которая сновала по комнате, торопливо наводя порядок. В простеньком ситцевом халатике, не накрашенная, с волосами цвета старой меди, сплетенными в косу, она казалась совсем девчонкой. Полные смуглые руки Ляльки осторожно прикасались к разбросанным вчерашним вечером вещам, и они тут же бесшумно исчезали внутри полированного платьевого шкафа – она старалась не потревожить Костин сон. Лялька, Лялечка, любимая… Любимая?

Выйдя из последнего пристанища Фонаря, Костя долгое время бесцельно блуждал по улицам и переулкам окраины, пока не выбрался на привокзальную площадь. На подъездных путях устало вздыхал маневровый тепловоз, замусоренный перрон уже опустел, и только у торца неуклюжего здания вокзала, украшенного вычурной алебастровой лепниной, толпился хмельной и говорливый народ – привокзальный ресторан работал до полуночи. Огромные пыльные окна ресторана расчертили площадь на желтые квадраты, в которых изредка торопливыми видениями появлялись запоздалые прохожие, чтобы тут же растаять в темноте сквера. Костя словно сомнамбула подошел к массивной ресторанной двери, некоторое время постоял, глядя пустыми тазами на хмельных курильщиков, а затем, неожиданно для себя, прошел внутрь…