— Я один, без группы захвата, — сказал Салис. — Пошли, пошепчемся.

Инспектор развернулся и пошел к своей машине. Энрике постоял несколько секунд в нерешительности, затем оглянулся, двинулся вслед за законником совсем забыв о голубом фербийце. Салис остановился возле открытой водительской двери «Фаэтона» в ожидании испанца. Энрике подошел к машине открыл правую дверь и сел на пассажирское сиденье.

— Чего надо? — захлопнув дверцу спросил Пескара.

— Как в Науваре, жарко? — спросил Салис.

— Че надо? — грубо повторил Пескара.

— Когда ты был последний раз в Альвероне?

— Прошлой осенью.

— Повторяю. Когда ты был последний раз в Альвероне?

— До свидания, — сказал Пескара и приоткрыл дверь.

— Не спеши, — сладко пропел Монлис, положив на плечо Пескаре руку.

Услышав знакомый голос, испанец вздрогнул, дернулся вперед и резко обернулся.

— Закрой дверь, — улыбнулся Монлис.

Энрике помедлил с минуту, хлопнул дверью и повернулся к Салису.

— Я вообще здесь сижу, только потому, что это твоя машина.

— Когда ты последний раз был в Альвероне? — спокойно повторил свой вопрос Салис.

Пескара молчал.

— Весной ты продавал взрыватели. Меня интересует кто покупатель.

— Ты что, инспектор?.. Долго думал перед тем, как спросить?

Салис выдержал небольшую паузу, глядя Энрике в глаза.

— Весной ты продал партию взрывателей. У меня есть четыре кандидата на роль покупателя. Если ты не скажешь, кому продал или ошибешься в фамилии, я тебя арестую. Ведь ты же в розыске.

— В этом деле замешаны большие люди, инспектор, — сказал Пескара. — Ты даже не представляешь, в какие проблемы вляпался.

— Все знают, что я ищу продавца, — продолжил Салис. — Ты сам сказал, что люди замешаны серьезные. И как ты думаешь, о чем подумают эти люди, когда я отвезу тебя в тюрьму? Могу поспорить, что ты повесишься в камере.

Если расскажешь — я тебя отпущу.

— Дай слово, — потребовал Пескара.

— Даю слово.

— Значит так, — начал Пескара. — Взрыватели я продавал не весной, а в начале февраля. Продал я их Шустряку, царствие ему небесное.

— Может потому и Шустряку, что царствие ему небесное? — ласково спросил Шальшок.

Пескара снова вздрогнул и обернулся, посмотрел на Монлиса, хмыкнул, перевел взгляд на Салиса.

— Я не виноват, что он оттопырился. Говорят вы ему и помогли…

Имперские сыщики молчали.

— Вартонус, слышал про такого? — спросил Пескара.

— Приходилось.

— Он из имперской безопасности. Я иногда продавал ему… то, се… так, по мелочи. Как говорится для личных нужд. В тот раз он приехал вместе с Шустряком и еще одним землянином. Я его раньше не видел.

— Посмотри, не этот? — спросил Монлис, показывая фотографию Бриско.

Пескара обернулся и взглянул на фотографию.

— Он.

Салис задумался. Пескара терпеливо ждал.

— Свободен, — скомандовал Салис.

— Ты дал слово, — напомнил Энрике, подняв указательный, палец и открыл дверцу. — Слово, — повторил он стоя на асфальте.

— У тебя есть сутки, — сказал Салис. — Через тридцать часов я заявляю, что видел тебя на Адмиралтейской и выезд из Альверона для тебя будет закрыт.

— Чао-о-о! Э-эх-х-х-х… Милашка… — мечтательно выдохнул Монлис. Энрике посмотрел на Монлиса и сплюнул на асфальт.

Имперские сыщики взглядом проводили испанца до дверей бара. Как только торговец оружием скрылся из вида, Салис завел машину и тронулся с места.

— Как ты его вывел на улицу? — спросил Лоун.

— Я его поцеловал.

Старинные настенные механические часы приглушенно пробили четверть первого ночи. Мерное потикивание отсчитывало секунды, секунды выстраивались в минуты, минуты тянулись в часы, счет которым Тайлон уже давно потерял.

Под окном от остановки тихо отъехал монорельсовый поезд. Наверное, последний этой ночью. Молчун поднес к губам бутылку кальвадоса и сделал большой глоток. Он не спал уже четвертые сутки. Третьи сутки доктор Шнайдер не отходил от его ребенка. Вчера сыну стало хуже. Шнайдер переехал из гостиницы в дом Молчуна. Как только мальчик издавал малейший звук, Шнайдер подскакивал из кресла и склонялся над пациентом. Пока что изменений не было ни в лучшую, ни в худшую сторону.

Шнайдер имел дипломы терапевта и психолога. Гипноз он изучал уже после университета. Нельзя сказать, что это было. Хобби или призвание, а может крик души…

Уже пятнадцать лет доктор Шнайдер вытаскивал людей, детей и взрослых, мужчин и женщин, с той стороны зеркального стекла. И пять лет, как перебравшись на Фербис, он делал то же самое с фербийцами. Коллеги над ним подшучивали, считали что он не совсем в себе. Причина насмешек крылась не в его желании помочь сошедшим с ума, а в методе. С каждым новым пациентом Шнайдер погружался в новый мир кошмаров. Он проникал в подсознание больного и блуждал в темных лабиринтах, в поисках причины тяжелого недуга. Шнайдер лечил не просто сумасшедших. Шнайдер лечил тех, кого с ума свели. Стрессовые ситуации, душевные трагедии, самовнушение, а с недавних пор гипноз, психотронная обработка.

Когда впервые, еще на Земле, в Германии, Шнайдер нашел в подсознании пациента «ключ», он сам чуть не лишился рассудка. Вся картина, которую пережила Марта Мюллер, пронеслась перед Шнайдером за одну секунду. Неизвестные люди в белых халатах заставили мать убить своего младенца. Об этом писали газеты: «Молодая мама сошла с ума и убила свое дитя». Не только Германия, вся Европа содрогнулась в ужасе. Но лишь один Шнайдер знал настоящую историю трагедии.

Путем несложного внушения кто-то заложил в подсознание матери программу, которую она, ни на секунду не замешкавшись, выполнила. Вскоре случилось нечто похожее. Десятилетний мальчик ночью перерезал горло своим родителям и маленькой сестренке. Мальчика поместили в психиатрическую лечебницу.

В подсознании ребенка Шнайдер нашел тех же людей. Людей в белых халатах.

Через два дня Шнайдер опубликовал статью о неизвестных врачах, заставляющих людей делать страшные поступки помимо своей воли. Ученый мир Европы поднял его на смех. А вечером, в дом к Шнайдеру пришли гости. В те времена все только начиналось. Именно поэтому доктора сначала решили просто запугать.

Шнайдер заявил, что у него есть неопровержимые доказательства о деятельности преступной организации, занимающейся зомбированием людей. Он разослал копии документов двадцати своим знакомым и если с ним что-нибудь случится, все это будет передано в полицию, в газеты, на телевидение. Сам он не обнародовал эти факты, только потому, что выглядят они почти фантастическими.

Но если он умрет, то в свете его кончины все примет несколько иную окраску.

Наверное, это странно, но не званные гости поверили Шнайдеру. Они лишь предупредили доктора, что если он продолжит трепать языком, то никакое завещание ему не поможет. А Шнайдер после ухода гостей принялся делать то, чем всего час назад столь удачно блефовал. Он написал два десятка отчетов о своих наблюдениях за больными и в течение месяца оставил их у надежных людей, дав четкие инструкции как поступить с пакетом, если с ним что-либо случится.

Шнайдер понял, что шансов на победу у него нет. Но он был совсем неглупым человеком и предвидел, во что могут вылиться подобные опыты. В этой игре принимали участие не просто негодяи. Здесь чувствовалась организация.

Тайная или государственная… А почему бы и нет? Если страны поставили себе на службу смертоносные бактерии, почему им не воспользоваться технологией подмены личности? А бороться с государством практически невозможно. Шнайдер решил, что принесет гораздо больше пользы, если не погибнет мучеником за правду, а будет спасать тех, кого еще можно спасти. С годами технология подмены личности совершенствовалась и становилась все более изощренней.

Но Шнайдер не опускал рук.

День за днем, год за годом Шнайдер изучал полученную разным каналам информацию.

Он находил людей подвергшихся зомбированию и пытался им помочь. Вход, как правило, там же где и выход. Тем же ключом, которым пользовались при закладке программы в подсознание человека Шнайдеру иногда удавалось снимать программу. Его пациентам приходилось еще очень долго лечиться, но не это было главным. Главное что они оставались людьми. Людьми, а не куклами на веревочках. Самостоятельно мыслящими субстанциями.