Сержант Сергей Шумилов, отучившись в запасном полку на пехотинца, был назначен в роту ПТР командиром рассчета.

В августе 1942-го их 1233-й стрелковый полк, в который входила и рота ПТР, участвовал в Ржевско-Сычевской наступательной операции, но, как часто это случалось на войне, после недолгого продвижения вперед полку было приказано перейти к жесткой обороне. И это на родной Смоленщине, у населенного пункта Карманово.

Роте ПТР было приказано перекрыть поле на подходе к Карманову. В роте было 27 расчетов и около шестидесяти бойцов. Едва стали выдвигаться, еще шли по этому самому полю, как на дальнем конце его появились вражеские танки — 56 бронированных машин. Спасло вначале то, что двигались они на малом ходу, так как за ними шла густая цепь немецкой пехоты. Но все одно: принять бой в чистом поле, не имея за спиной ни кустов, ни деревьев, ни даже “фона” плетней и домов, — равносильно самоуничтожению. Тогда-то единственный раз за весь бой услышал Шумилов звонкий голос своего лейтенанта:

— Рота, сместиться на двести метров к населенному пункту! Бегом!

Сместились. Залегли.

Сержант Шумилов и его напарник рядовой Петров успели отрыть сантиметров на тридцать в глубину окопчик и плюс к нему образовался небольшой бруствер. (Это потом спасло им жизнь.)

Бой был долгим и упорным. Танки устремлялись в атаку то в одном месте, то в другом. Очень точно били наши пушки-сорокопятки, пехота отсекала огнем атакующие цепи автоматчиков. Перед позицией полка горело около двадцати вражеских машин... Но затем все пушки были повыбиты, а расчеты ПТР погибали один за другим.

До конца дней своих Сергей Шумилов не забудет эту страшную картину, эти зловещие “городки” — как танки с трех выстрелов накрывали обнаруженные расчеты... Недолет, перелет, попадание... Дымящаяся воронка, два убитых бойца, скрученная труба ПТР... Прощай, Родина...

В сколько танков попал — сказать трудно. Но один выбил точно. Сначала, еще на средней дистанции, удалось заклинить ему башню — он перестал ворочать хоботом орудия, но зато, взъярившись, устремился на расчет Шумилова и Петрова. Набрал скорость и мчался, переваливаясь на ухабах... Они, эти ухабы и холмики да заклиненная башня, мешали немецким танкистам смести упрямый расчет.

А Шумилин тем временем исхитрился все же перебить танку гусеницу — в лобовой атаке это самое лучшее. Танк после этого подставляет борт... А этот, ярый, и того хлеще — перевернулся...

Ища слабое место в обороне, немецкие танки и поредевшие цепи автоматчиков сместились вправо, и уже где-то там, невидимый, загремел с новой силой бой.

Как потом стало известно, гитлеровцы нарвались на подошедший гаубичный полк — и это решило исход боя в нашу пользу.

Дорогой ценой обошлась победа... Изо всей роты ПТР только двое они с Сашей Петровым и уцелели. Да еще тяжелораненный осколком в живот их лейтенант...

Надо было вынести его на плащ-палатке, но рана была большая — каждое движение причиняло лейтенанту боль. Где же братья-пехотинцы? Они воевали где-то правее, а вокруг лежали только убитые, да к Карманову ковыляли раненые...

Петров встал во весь рост, держа в руке ружье и свой автомат, хотел, видно, посмотреть, нет ли кого своих поблизости, но схватился рукой за грудь, упал... “Сашка, ты что?” А Петров в ответ: “Убило меня, Серега”. И умер.

Шумилин пошел за помощью, пообещав лейтенанту, что скоро вернется, но тот его не слышал — лицо его льдисто светлело, он умирал...

Неся на себе два автомата и ружье, которое весило около двадцати килограммов, да сумку с боезапасом к ПТР, Шумилин добрался до окраины населенного пункта, вышел прямо на КП полка, на командира. Распрямился, весь закопченный, оборванный. Доложил за себя и за всю погибшую роту: танковая атака противника отбита, в живых больше никого вроде бы нет, но раненый в живот лейтенант еще жив — и его надо вынести...

— Опусти руку, сержант. Я все видел. Молодцы...

Назвал кого-то по фамилии — приказал послать бойцов, но тут снова боевые дела отвлекли его к телефонному аппарату, махнул, отходя, рукой:

— Иди в стрелковую цепь! Воюй дальше, сержант!

Приказано — сделано.

Еще два дня воевал в стрелковой роте, на третий был ранен в руку и выведен с поля боя в медсанбат...

...Признайтесь, читатель, вы ждете фразы: “За тот бой с танками сержант Шумилов был награжден...?” Увы. Не получил Шумилин ни ордена, ни медали. Скорей всего, никто его фамилии не знал — хотя пехотинцы и запомнили отважного пэтээрэшника! Так что дальше, как сказал командир полка: “Воюй дальше, сержант!”

Воевал. В 1943 году под Воронежем, в 129-й стрелковой бригаде. На Курской дуге. Снова выбивал танки. Поддерживал пехоту, а она — его! Была мясорубка возле какой-то реки. Чтобы уцелеть, отходил с одним из последних взводов. На разбитой артпозиции, у самой реки, нашел коня. Река полноводная. Поплыли вместе. Вода кипит от осколков и пуль — будто кто-то огромной пригоршней речную гальку в воду кидает... Убило конягу — заржал жалобно и ушел под воду. Самого ранило, стал хлебать воду, тонуть, но берег был уже близко — товарищи подсобили, вытащили на берег... Госпиталь. Лечение. При выписке дотошный майор из СМЕРШа безнадежно пытался разлепить намертво склеенную водой и кровью солдатскую книжку, ругался. Заполняя новую, спрашивал: “Звание?” — “Сержант”, — “Чем докажешь?” (Шумилов хотел сказать, что он — командир расчета ПТР и учебный полк в июле 42-го на отлично окончил, но промолчал... Скажи “истребитель танков” — майор сразу поверит и звание утвердит) — “Ничем не докажу...” — “Понятно. Пишем “рядовой”! — “Специальность?” — “Стрелок”. “Отменно. Пишем — стрелок. Давай, стрелок, воюй дальше, только книжки солдатские не порти!”

Ну, это уж как судьбе будет угодно. Шумилин после откровенно признавался, что тогда, при выписке из госпиталя, он как раз и хотел обхитрить судьбу, но угодил из огня в полымя. Стал конным разведчиком с задачей держать связь между командиром полка и дивизией.

Служба нравилась: риск, скорость, от твоей смекалки зависит доставка донесения или приказа, судьбы многих сотен товарищей. Бои за Днепр в октябре 43-го. Плацдарм. Ранение в голову, беспамятство, почти потерян глаз... Госпиталь. Когда поправляться стал, то главврач удивлялся: “Ты с днепровского плацдарма, парень? Всем таким Золотые Звезды по приказу вручают! Может, и тебя выкликнут?” Не выкликнули. Не дождался выписки — сбежал в полк. Там обрадовались, заизвинялись: “Так ты жив, солдат? Мы хотели тебя к Герою посмертно, но переиграли на кого-то живого... Прости, а в госпиталь напишем, не беспокойся. Воюй дальше, сержант!” Уточнил: “Рядовой, товарищ полковник!” Тот, как водится, строго: “Не спорь с начальством, а то и впрямь рядовым останешься!”

Оклемался. И вскоре отличился. Послали однажды разыскивать заблудившийся в лесах батальон, а обстановка такая — “слоеный пирог”, где свои, где немцы — поди разбери. Нарвался на немцев. Коня убило, сам под куст свалился, мертвым притворился. Подъехал немец. Весь в черном, на черном коне. Шумилов влепил ему пулю в лоб, вскочил на немецкого вороного коня и назад, к своим! Следом погоня, трое вехами. “Думали, наверное, что удирать, как заяц, буду, а я за одним поворотом с коня спрыгнул, его к дереву, а сам залег. Как только они выскочили — посшибал их автоматными очередями с коней. Забрал документы, сел на коня. Снова слышу: погоня... Повел их за собой прямо на нашу огневую точку, я ее, уезжая на задание, еще приметил. Пулемет под кустом. Выскочил на них и в сторону. А немцы, четверо, нарвались... Я так думаю, злые и горячие они потому были, что ихнего начальника, в черном который, убил...” Вспоминая этот эпизод, Сергей Васильевич признавался, что еще на фронте этот немец в черном ему снился. И уже после войны... “Проснусь, и как-то не по себе... Черный всадник на черном коне... Молчит. Ни о чем, даже на своем немецком языке, не спрашивает... Мистика какая-то. Может, по душу солдатскую приехал? Нет, мы еще поживем, повоюем!” Воевал. Стал связистом и телефонную связь обеспечивал, ходил со штрафниками и взводом автоматчиков в разведку боем...