Изменить стиль страницы

– Эй, мальчик! – фу ты! – Подумать только, что она сыгра shy;ла со мной такую шутку! – Послушай – детка! Детка! – я не знаю, как быть – осталась совсем одна – придется тебе сейчас сбегать, срочно поискать кого-то.

Как! Ты зовешь меня от прохлады, от приятной нежности прохладной травы, чтобы я потный носился по негритянскому кварталу в безобразном оцепенении дня, по запекшейся глине, глине, где нет ни травы, ни деревьев; чтобы дышал вонью и кис shy;лым запахом, вдыхал противную негритянскую вонь, кислый за shy;пах негритянских помоев и сточных канав, негритянских лачуг и уборных; терзал душу и зрение видом сопливых негритят, изма shy;занных навозом и так скрюченных рахитом, что их ножки похо shy;жи на резиновые колбаски; значит, мне искать, стучаться в двери лачуг, упрашивать, уговаривать ради того, чтобы найти другую угрюмую девку, которая будет приходить, потеть по четырнад shy;цать часов семь дней в неделю – и всего за три доллара!

Или, может быть, я услышу:

– Фу ты, мальчик! Кто мог подумать, что он сыграет со мной такую шутку! – Я забыла вывесить знак – но думала, развозчик знает, что мне нужно двадцать фунтов! – Хоть бы спросил! – так нет, проехал мимо, ничего не сказав, в холодильнике нет ни ле shy;дышки, а на ужин у нас мороженое и холодный чай. Придется те shy;бе сбегать в ледохранилище, принести хорошую глыбу за десять центов.

Ага! Хорошую глыбу за десять центов, перевязанную шпага shy;том, который врезается, как бритва, в мою потную ладонь; глы shy;бу, которая измочит мне всю штанину; которая колотит, трет, ца shy;рапает, холодит мое несчастное колено, покуда не сдерет кожу до мяса; по голым, чувствительным ногам ползут холодные струй shy;ки, а это лишает меня всякой радости жизни, заставляет клясть день своего рождения – и все потому, что ты забыла «вывесить знак», все потому, что ты не подумала о двадцати фунтах льда!

Или это будет наперсток, или коробка иголок, или катушка ниток, в которых ты срочно нуждаешься! И я должен «сбегать» куда-то за такой вот мелочью, за содой, солью или сахаром, фун shy;том масла или пачкой чая!

Ради Бога, никаких наперстков, никаких катушек! Если я должен отправиться куда-то с заданием, поручи мне мужскую ра shy;боту, дай мужское поручение, как делал мой отец! Отправь меня с одним из его негров привезти телегу ароматных сосновых бре shy;вен, править двумя серыми мулами! Отправь меня за телегой пе shy;ска к реке, где я буду ощущать запах теплого желтого потока, пе shy;рекрикиваться с купающимися ребятами! Отправь в город на его склад стройматериалов, на Площадь, где искрятся под солнцем машины. Отправь купить что-нибудь на городской рынок, там пахнет рыбой и устрицами, там прохладная зелень овощей, хо shy;лодное, развешенное на крюках мясо, мясники в соломенных шляпах и забрызганных кровью фартуках рубят и режут. Отправь меня к жизни, к делу, к свету дня; только ради Бога, не мучь ка shy;тушками, нитками, запекшейся глиной и неуклюжими рахитика shy;ми негритянского квартала!

– Сынок, сынок!.. Куда запропастился этот глупый мальчиш shy;ка!.. Слушай, мальчик, тебе придется сбегать…

Джордж бросил мрачно-задумчивый взгляд в сторону дома. Ничего не говорите, милостивая леди; никуда я не сбегаю. Сей shy;час три часа, и я хочу побыть в одиночестве.

С этими мыслями, чувствами, словами он перекатился, скрылся из виду под «надежную» сторону дерева, с наслаждени shy;ем зарылся голыми пальцами ног в прохладную зеленую траву, подпер ладонями подбородок и принялся созерцать свою ма shy;ленькую трехчасовую вселенную.

«Маленький ребенок, слабый эльф» – двенадцатилетний, в октябре ему исполнится тринадцать. Сейчас, в мае, он на полпу shy;ти к этой годовщине, и мыслям его доступен весь мир. Он не вы shy;сок и не грузен для своего возраста, но силен, широк в плечах, руки у него до смешного длинные, с большими кистями, ноги тонкие, чуть кривые, длинные плоские ступни; маленькое лицо с живыми чертами, глаза глубоко посажены, взгляд их быстр и спокоен; невысокий лоб, большие оттопыренные уши, копна ко shy;ротко стриженных волос, большая голова выдается вперед и ка shy;жется слишком тяжелой для тонкой шеи – не на что смотреть, чей-то гадкий утенок, мальчишка как мальчишка.

И однако – лазает по деревьям, как обезьяна, прыгает, как кошка; может подскочить и ухватиться за ветку клена в четырех футах над головой – кора уже отполирована его большими ладо shy;нями; может молниеносно взобраться на дерево; может пройти там, где не пройдет больше никто; может влезть на что угодно, ухватиться руками и уцепиться пальцами ног за что угодно; мо shy;жет измерить стену утеса, будь в том необходимость, может вска shy;рабкаться чуть ли не по стеклянному листу; может поднимать ве shy;щи пальцами ног и удерживать; может ходить на руках, сделать, прогнувшись, «мостик», просунуть голову между ног или обвить ногами шею; может свернуться обручем и катиться, как обруч, может подскакивать на руках и крутить сальто – прыгать, лазать, подскакивать, как никто из мальчишек в городе. Он – нелепо выглядящее маленькое существо, по сложению нечто среднее между обезьяной и пауком (друзья, разумеется, прозвали его Обезьян) – однако глаза и слух у него острые, увиденное и услы shy;шанное удерживается в его памяти, нос вынюхивает неожидан shy;ные запахи, дух непостоянный, быстрый, как молния, то воспа shy;ряет ракетой ввысь, безумный от восторга, обгоняя ветер и сам полет в эфирной радости небесного блаженства, то погружается в невыразимое, крайнее, черное, безмерное уныние; он то лежит на мягкой траве под кленом и, забыв о времени, думает о своем трехчасовом мире; то подскакивает на ноги кошкой,- словно воспаряющая ракета внезапной радости, – затем кошкой влеза shy;ет на дерево и хватается за нижнюю ветку, потом по-обезьяньи влезает на дерево и по-обезьяньи спускается, то неистово катит shy;ся обручем по двору – и наконец снова лежит животом на траве, глубоко погрузясь в дремотный трехчасовой отдых.

Сейчас, подперев подбородок ладонями, он сосредоточенно размышляет о своем маленьком мире, мире небольшой скром shy;ной улочки, домов соседей и своего дяди. Главным образом это приятный мир простых людей и простых, маленьких жилищ, большей частью старых, очень знакомых: дворы, веранды, каче shy;ли, изгороди, кресла-качалки; клены, дубы и каштаны; полуот shy;крытые калитки, трава, цветы; заборы, кусты, живые изгороди и гроздья жимолости; переулки и уютный, знакомый мир задних дворов с курятниками, конюшнями, сараями, садами, и в каж shy;дом свое знакомое увлечение, у Поттерхемов огородик за домом, у Небраски Крейна голубятня – целый маленький привычный мир добрых скромных людей.

Он видит у освещенной солнцем линии восточных холмов приятно знакомую массу зелени. Воображение его летит к запа shy;ду, рисуя себе широкие просторы и величественные горные цепи; сердце его обращается к западу с мыслями о незнакомых людях и местах, о странствиях; однако всякий раз оно возвращается до shy;мой, к своему миру, к тому, что он знает и любит больше всего. Это – он смутно чувствует, осознает – город простых людей, та shy;ких, как его отец. За исключением дядиного дома, нового, режу shy;щего глаз, вид которого его огорчает, это город уютных простых домов, старых, обыкновенных улиц, где каменщики, штукатуры, камнетесы, лесоторговцы, резчики по камню, паяльщики, тор shy;говцы скобяными товарами, мясники, бакалейщики и старые, простые местные семьи с гор – родственники его матери – сви shy;ли себе гнездо.

Это город весенних фруктовых садов, суглинковых, мокрых по утрам от росы огородов, облетающего в апреле цвета перси shy;ков, вишен, яблонь, пряных, пахучих, сводящих с ума ароматов автрака. Город роз, лилий, настурций, увитых лозами веранд, странного, восхитительного запаха зреющего винограда в августе и голосов – близких, странных, навязчивых, одиноких, большей частью знакомых – людей, сидящих в летней темноте на верандах, голосов невидимых во мраке людей, прощающихся друг с другом. Потом ребята услышат хлопок двери, ночную тишину, нарушаемую далеким, тягучим завыванием, и наконец прибли shy;жение, визгливый скрежет, краткую остановку, удаление и зати shy;хшие последнего трамвая за подножием холма, и будут сидеть в наполненной неизвестностью темноте, думая: «Я здесь родился, здесь живет мой отец, это я!».