Затем вдруг, увидев унылую фигуру, несколько ошеломлен shy;ное лицо молодого мистера Уэббера, столь внезапно оказавше shy;гося среди мнимых великих мира сего и нашедшего эту атмо shy;сферу очень странной, мистер Мэлоун, словно лицо молодого Уэббера мгновенно напомнило ему молодого Мэлоуна и всех Уэбберов, всех Мэлоунов, живших на свете, повернулся к нему и звуч shy;но, дружелюбно воскликнул:

– Но я думал, что читал совсем не… совсем не… – На миг его губы искривились в иссиня-черной бороде, а потом – о, мучи shy;тельное переплетение национального и личного! – Он согнал с лица гримасу. Очень обаятельно улыбнулся молодому человеку и произнес:

– Ваша книга мне понравилась. Желаю удачи.

Таким вот человеком был Симус Мэлоун.

И таким вот образом наконец состоялось скромное вхожде shy;ние Джорджа Уэббера в большую литературную жизнь. Оно, как мы уже сказали, очень мало походило на вторжение, однако, только он не мог этого знать, было знаменательным. Как гласит пословица: «Громадные дубы вырастают из маленьких желудей». Ну ладно, не будем больше испытывать нарастающее любопыт shy;ство читателя. Дуб рос вот как.

Мистер Мэлоун отдал рукопись молодого человека Лулу Скаддер, та, в свою очередь, занялась с нею тем, чем занимают shy;ся литературные агенты, и в конце концов – да, в конце концов – из этого кое-что вышло. Но до этого предстояло пройти мно shy;гим томительным месяцам, а тем временем Джордж – молодой, отчаявшийся, надеющийся, злополучный Джордж – погружался глубже, чем когда бы то ни было, в бездну неверия в себя и чер shy;ного, беспросветного отчаяния.

Книга шестая. Горькая тайна любви

Та вечеринка произвела на Джорджа неожиданно угнетающее воздействие. Ушел он оттуда, еще сильнее мучаясь сознанием, что никуда не годится, и книга его никогда не будет издана.

Однако это было не все - далеко не все. Ибо Джордж сознавал, что Эстер каким-то непостижимым образом вплетена в паутину его горечи и отчаяния. В роскоши ее дома он общался с великими ми shy;ра сего, чей редкостный, восхитительный удел был предметом его давних зависти и устремлений. И теперь увиденное наполняло его смятением, стискивало холодом сердце.

Джордж еще не успел толком разобраться, что именно так по-дейтвовало на него, однако точно, твердо, наверняка знал, что его заветная мечта разбита вдребезги. И такой влекущей бьша меч shy;та, такое важное место занимала в его надеждах с самого детст shy;ва, что теперь у него появилось чувство, будто он сам - все его движущие силы, работа, вся жизнь – сокрушен, разбит, сломан, уничтожен и навсегда погребен под обломками своей прекрасной мечты.

36. ВИДЕНИЕ СМЕРТИ В АПРЕЛЕ

Той весной – в зеленом очаровании того решающего, роко shy;вого, гибельного апреля – Джорджем овладело состояние из многих компонентов: безумие стало терзать его тело, дух, разум всеми силами смерти, безысходности, ужаса. Джордж считал, что песенка его спета, и взирал на мир глазами не серой нежити, а человека, выброшенного из жизни, злобно вырванного из вели shy;колепной музыки дня, глядящего из смертной тени на все утра shy;ченное великолепие и упивающегося им с пылающим сердцем, с безгласным воплем, с чувством невыразимого горя, с мукой со shy;жаления и утраты.

И в этом безумии, искажающем, извращающем истинное по shy;ложение вещей, Джордж с приливом отчаяния и безутешной жалости к себе думал, что это крушение подстроила ему Эстер. Она виделась Джорджу в центре растленного, бесчестного мира, на shy;селенного богатыми, влиятельными, циничными людьми, пред shy;ставительными, надменными, могущественными крючконосы shy;ми евреями, их нежнокожими женами, которые создали моду, поветрие на книги, спектакли, африканскую скульптуру, так на shy;зываемыми корифеями в искусстве, художниками, писателями, поэтами, актерами, критиками, лукавыми и коварными в своем хитроумии, в ненависти и зависти друг к другу – и Джордж ду shy;мал, что в ее мире, представляющем собой подобную картину, этим безжизненным, серым, отвратительным людям в их загово shy;ре нежити доставляет радость только выхолащивание духа живо shy;го человека. Они использовали Эстер, чтобы заманить провин shy;циала в западню. И ему казалось, что преуспели в этом. Что он в конце концов угодил в устроенную ими ловушку, что завело его туда собственное безрассудство, что крушение его окончательно и непоправимо, что он навсегда лишился своей силы, что для не shy;го нет надежды на оздоровление или спасение.

Ему было двадцать семь лет, и подобно человеку, который ждал слишком долго, покуда грянет надвигающаяся гроза, слиш shy;ком тупо, самонадеянно, беззаботно глядел на подступающее на shy;воднение, надвигающегося врага, или юному, неопытному бок shy;серу, который ни разу не был бит, не испытал на себе сокруши shy;тельной, беспощадной мощи противника, не был ужален ядови shy;той змеей поражения, не был приучен к осмотрительности не shy;мыслимо, невероятно сильным ударом и потому и мнит в своей надменности и гордости, будто он мера всех вещей и будет побе shy;дителем в любом соперничестве, Джордж теперь думал, что был застигнут бедой врасплох и навсегда, безвозвратно низвергнут в бездну крушения, которой не предвидел.

И все-таки он считал, что никогда ни к одному человеку вес shy;на не приходила так прекрасно, так великолепно, как в тот год к нему. Сознание крушения, убежденность, что песенка его спета, жуткий страх, что вся мощь и музыка его жизни, подобно бегу shy;щим остаткам разгромленной армии превращены в разложив shy;шиеся клочья и никогда не вернутся к нему, никогда больше не будет хороших, прекрасных времен, таких ночей, как те, когда дух его бродил легко и весело, словно тигр, по полям сна, таких дней, как те, когда его энергия в трудах, в мечтах устремлялась к неизбежному, упорному завершению громадной, радостной ра shy;боты – сознание утраты навеки всего этого отнюдь не вызывало у него ненависти к весне и жизни, которую он видел вокруг, на shy;оборот, побуждало его любить весну сильно и страстно, как ни shy;когда.

В заднем дворе старого кирпичного дома, где он жил, в одном из маленьких, обнесенных забором нью-йоркских задних дворов, крохотной части напоминающего шахматную доску квартала, на старой, утомленной земле была полоса нежной травы и единствен shy;ное дерево. В тот апрель Джордж изо дня в день наблюдал, как оно вновь покрывается прекрасной молодой листвой. А потом однаж shy;ды взглянул в гущу свежей, великолепной зелени и увидел трепе shy;щущие блики пронизывающего ее света, оттенки, которые темне shy;ли, перемещались, менялись с каждой малейшей переменой осве shy;щения, каждым легчайшим, неуловимым ветерком, это было до то shy;го жизненно, ярко, впечатляюще, что превратилось в некое вол shy;шебство, некую тайну, вызвав мучительные раздумья о времени и жизни человека на земле, и Джорджу вдруг показалось, что это де shy;рево связано с его судьбой, что жизнь его неразрывна со всей, от рождения до смерти, недолговечностью весны.

Джордж чувствовал, что это необычное свойство, способ shy;ность весны пробуждать сознание единства человека со всеми го shy;ловоломными, мучительными загадками жизни, исходит из воз shy;действия зелени на его память и ощущение времени. Первая зе shy;лень года, особенно в Нью-Йорке, обладала не только способно shy;стью сводить весь суетливый хаос и неразбериху города в единую замечательную, лирическую гармонию жизни, но еще и такой волшебной властью над его воспоминаниями, что шедшая во shy;круг жизнь становилась частью всех мгновений его жизни. Таким образом и прошлое становилось столь же реальным, как настоя shy;щее, он жил в событиях двадцатилетней давности с такой же на shy;пряженностью, с таким же сильным ощущением реальности, словно они только что произошли. Он чувствовал, что не суще shy;ствует теперь, более реального, чем тогда; фикция временной последовательности была уничтожена, и вся его жизнь стала не shy;разрывной с нерушимым единством времени и судьбы.