В воскресенье устьилимчане устраивали торжественные проводы Лосятам. Лосята — три островка причудливых очертаний — торчат из воды неподалеку, выше плотины.

Семейство Ромашко готовилось принять участие в пикнике. Жена его напекла пирожков, старший сын приготовил удочки, младший накопал червей.

Но в субботу Пасечник заехал на плотину, нашел Ромашко и, преодолевая смущение, сказал, что в связи с чрезвычайными обстоятельствами Ромашко придется пожертвовать воскресеньем и выйти на работу.

Ромашко раздраженно махнул рукой. Пришлось отменить все домашние приготовления, вытряхнули из банки на волю и дождевых червей.

Все воскресенье, так же как субботу, монтировали затвор глубинного отверстия. Ромашко, а с ним Маркаров и Кириченков не уходили с бетонного выступа над бушующей водой.

Этот выступ на сорок метров выше порога плотины. Монтаж ведется в стесненных условиях на небольшой площадке, что усложняет техническую задачу.

Дул верховик, и было слышно, как местные жители шумно прощались с Лосятами. Маркарову мерещился в хоре хриплый, низкий голос Варежки; когда доносились звуки баяна, он уверял всех, что играет Чернега, ну а над ухой наверняка колдует Погодаев.

То, чего Ромашко, Маркаров, Кириченков не увидели, чего не услышали, — узнали назавтра от своих.

На острова высадился веселый, громкоголосый десант. Поздним осенним вечером и ночью горели костры. Традиционная уха — в одном ведре, каша — в другом.

Самодеятельный оркестр «Кинь печаль» несколько раз сыграл «Прощание с Лосятами», нестройным хором пели:

Надрывались на ближнем Лосенке гитары, их слышали и на левом берегу, и на плотине.

С каждым днем уменьшались, уходили под воду три Лосенка. Скоро о них будет напоминать лишь вывеска городского ресторана «Лосята», горожане справляют там праздники, а по пятницам — свадьбы.

Ромашко вообще-то монтажник первостатейный, а на водоводах, на затворах глубинных отверстий просто незаменим.

Монтаж затворов заботил Пасечника больше всех других работ. Его часто можно было видеть высоко-высоко на бетонных выступах плотины.

Не потому ли так тянуло Пасечника к этим затворам, что он сам сразу после войны намыкался, восстанавливая плотину Днепростроя? Пасечнику тогда повезло, он попал в бригаду к знаменитому Андрею Евграфову. Имя Евграфова вошло в летопись Днепростроя отчасти благодаря подвесным «евграфовским» мосткам. Разрушенный аванкамерный мост через Днепр омывался пенистым водоворотом. Шаткие мостки связывали бычки плотины. Но прежде чем монтажник проберется со своим инструментом по мосткам, мостки еще надо было подвесить, вот ведь штука какая! Лодку привязывали к тросу, протянутому с берега, ее швыряло как щепку, водопад смертельной высоты. Из лодки нужно было вскарабкаться на бычок, цепляясь за свисающий обрывок кабеля. Выдержит кабель человека полусреднего веса или не выдержит? Черт его знает, вдруг кабель протянут с берега к взрывателю, а мина — натяжного действия? Немцы всю плотину начинили взрывчаткой. Сотню авиабомб обезвредили саперы, каждая в полтонны...

И позже он не расстался с бычками, с затворами плотины. Подвешенный в люльке над бурлящим потоком, он вручную срубал на бычках наросты из бетона, устранял зазоры, чтобы щит плотно опустился на свое место.

Они тогда в послевоенном Запорожье и вообразить себе не могли, куда шагнет механизация. Им не снились пневматический молоток и пескоструйный пистолет.

Но смекалистый Чернега и сегодня не считал механизацию работ удачной и придумывал, как бы облегчить себе и товарищам жизнь.

После того как кольцо водовода подготовлено к сварке, нужно вызвать мастера участка, а его конторка в двухстах метрах. Не докричишься, а бежать далеко, да и времени жалко. Чернега вспомнил про трубу, идущую от компрессора со сжатым воздухом, сделал от нее отвод, сплющил конец трубы на сгибе, поставил вентиль с прокладкой и, когда приспевало, подавал сигнал пронзительным воздушным свистком. Все уже знали — пора подавать кран, деталь можно забирать на сварку. А деталь, к слову сказать, без малого восьми метров в диаметре и в сорок четыре тонны весом. Сирена Чернеги уверенно перекрывала всю железную разноголосицу плотины и рев воды внизу...

Однажды Пасечник ненароком подслушал, как Ромашко давал задание Чернеге, как толково распоряжался на плотине, на своем бетонном выступе, при установке глубинного затвора. Ромашко поучал Чернегу:

— Подожди, не убегай, не суетись, не показывай мне, что горишь на работе, а лучше подробнее расспроси меня, не нужно ли еще что-то уточнить.

Пасечник подумал: «Ромашко — рядовой монтажник? Прораб, чистой воды прораб!»

Как же так?

Пасечник без малейшего сожаления отпустил на днях в отпуск прораба Рыбасова, но монтажник Ромашко необходим ему каждый божий день...

— Почему не хотите выдвигаться? — снова завел разговор Пасечник. — Боитесь самостоятельности?

— Какая же самостоятельность у прораба? — рассмеялся Ромашко. — У меня, рядового монтажника, больше самостоятельности, чем у вас, управляющего. В тресте Востсибстальмонтаж уже давно опровергаются законы механики. Как известно, чем больше шестеренка, тем она в механизме медленнее крутится. А в вашей конторе — чем больше шестеренка, тем быстрее ей приходится крутиться. Вся деятельность вынуждает вас постоянно идти на компромиссы и, так сказать, «ложиться под события»...

Разговор оборвался, а Пасечник продолжал спор уже не с Ромашко, а с самим собой.

«Да, вы часто, Николай Павлович, тяготеете к компромиссам, — настаивал Коля, вчерашний прораб, позавчерашний бригадир, позапозавчерашний монтажник третьего разряда. — Вам приходится учитывать разные точки зрения, правильную и неправильную». — «Но компромисс, — возражал Николай Павлович, — может устранить барьер на пути к главной цели, предупредить серьезный конфликт». — «А если этот компромисс таит в себе беспринципность? Вы, Николай Павлович, бываете до того гибким, до того покладистым и сговорчивым, научились соответствовать одновременно и правому и виноватому. Хотите остаться хорошим во всеобщем мнении, лишь бы сохранить свое положение, свой престиж». — «Ты упрощаешь, Коля. Разве суть в моем положении, моем престиже? Я лично за ними не гонюсь, ты меня знаешь. Но они необходимы, чтобы я мог приносить больше пользы, двигать дело вперед». — «Не забывайте, Николай Павлович: чем беспринципнее человек, тем он больше выучил громких слов, чтобы прикрываться ими в случае надобности». — «Увы, Коля, тяга современного ответственного работника к компромиссам — не исключение, а скорее, как говорит Михеич, закон-правило»...

Сложность установки затворов усугублялась тем,что монтажников разделяла с крановщиком высокая бетонная стена. Между Ромашко и Леонидом Емельяновичем не было визуальной связи.

На гребне плотины дежурил промежуточный сигнальщик. Его обязанность — неотрывно и зорко следить за руками Ромашко, расшифровывать его жесты и по рации «кактус» передавать команды крановщику. Лишь бы на таком расстоянии не напутать — вверх или вниз указывает большой палец Ромашко, влево или вправо сдвинулась ладонь, чтобы точно транслировать команды:

— Каретку от себя... Ходом на правый... Стоп... Каретку на себя... Майна помалу... Ходом на левый...

Радиопередатчик хилый, а после того как груз, уже невидимый крановщику, пересекает гребень плотины и опускается ниже, «кактус» переходит на невнятный шепот. Гул воды заглушает шептуна, недаром Варежка обозвала эту рацию «коекактус».

Еще треть века назад наши летчики и танкисты были снабжены ларингофонами для радиопереговоров. Ромашко не может понять — почему эту «новинку» нельзя приспособить для нужд стройки? Надо поговорить с Пасечником...

Вот где бы неоценимую помощь оказали телевизоры, если бы наши стройки до них дожили! Один телевизор установить у Ромашко, на бетонном выступе, а второй — в будке крановщика.