Он посмотрел на часы, встревожился — явно заговорился, времени в обрез. Через пятнадцать минут ему надо быть в холле гидростанции, встретить гостей. Сегодня он сам покажет ГЭС японцам, сам проведет экскурсию.

Погодаев вскочил с места, собираясь уходить; Княжич спросил:

— Вы станцию нашу видели?

— Давно хочу. Но местному жителю это труднее, чем приезжему.

Если Погодаев хочет, Княжич разрешает ему присоединиться к экскурсии. В японскую группу входят энергетики и промышленники из фирмы «Като», продающей нам грузовики и автокраны. Погодаев уже видел на дорогах машины ярко-оранжевой окраски — еще более яркой, чем жилеты на наших дорожных рабочих, а еще чаще — на работницах.

Княжич представил Погодаева японцам как молодого сибиряка, который успел родиться на дне Братского моря.

С чисто выбритыми лицами японцев, с их иссиня-черными волосами резко контрастировала рыжевато-белесая бородка Погодаева.

Вид у самого Княжича был безнадежно домашний. Рядом с безукоризненно повязанными галстуками, безукоризненно отутюженными костюмами японцев, их безукоризненными прическами генеральный директор выглядел не очень-то авантажно — помятый пиджачишко, скособоченный галстук, своенравный хохолок на макушке. Но все это воспринималось гостями как приметы фанатической одержимости человека своим делом, когда становится безразличной внешняя оболочка. Лишь очки Княжича с дымчатыми стеклами не уступали последней моде.

Белоснежные рубашки и белоснежные улыбки. Японцы вежливо уверяли его превосходительство директора, что счастливы познакомиться с молодым аборигеном Сибири. Говорилось это таким тоном, будто знакомство с Погодаевым — главная цель приезда в Братск представителей японский деловых кругов, а станцию они осмотрят попутно, поскольку оказались на родине Погодаева.

Предваряя экскурсию, Княжич не преминул напомнить японцам, что руководимая им гидростанция — крупнейшая в стране по производству электроэнергии и в обозримом будущем такой останется. Дело тут не только и не столько в умелом техническом персонале станции, а в мощи энергоносителя, в круглогодичном дебете воды, которую мчит Ангара на лопасти турбин.

Величественный машинный зал. В подпольных гнездах подрагивают ярко-оранжевые тела семнадцати мощных турбин. Слегка пахнет перегретым маслом — рабочий пот станции.

Андрей Константинович подходил к турбине и вслушивался в ее утробный гул, как опытный терапевт, который не пользуется фонендоскопом, а прикладывает ухо к сердцу, к легким больного.

Движение ротора порождает легкое завихрение воздуха у турбины. Не по этой ли причине некогда стал торчком и не хочет опасть хохолок на темени Княжича?

Восемнадцатая турбина, освещенная голубыми зарницами электросварки, стояла на ремонте. Японцы надолго задержались у недвижимой разобранной турбины, и Княжич не скупился на объяснения, задав нелегкую работу переводчику.

Погодаева почему-то сильно поразило, что переводчик, прикомандированный к японской делегации, — молоденький блондин, по виду уроженец северной России. Будто если бы он был черноволос, как японцы, родом не из Вологды или Пскова, ему легче было бы овладеть их языком, хорошим произношением.

Погодаев услышал, что под напором воды на стальных лопастях турбины образуются большие каверны. Княжич сказал японцам, что на лопасти всех восемнадцати турбин ежегодно приходится наплавлять около двух тонн электродов.

Оказывается, струя воды, бьющая в лопасти, кое-где отрывается от них и рождает завихрение. Возникают пузырьки воздуха, они лопаются с большой разрушительной силой. Вода прихватывает с собой частицы металла. На стальной поверхности появляются мелкие щербинки. Щербинки все увеличиваются и в конце концов образуют эти самые каверны.

Явление, вызывающее разрушение металла под напором воды, называют кавитацией.

Погодаев услышал слово впервые, а судя по выражению лиц японцев, внимающих переводчику, эта техническая проблема им хорошо известна. Они задавали вопросы уточняющего порядка, Княжич охотно отвечал.

Да, чем сложнее геометрия лопастей, тем больше кавитационное возмущение. Если своевременно не заварить каверны, можно вызвать вибрацию рабочего колеса. Нарушится гидродинамика, упадет коэффициент полезного действия турбины.

К сожалению, рабочие колеса турбин не цельные. Перед тем как отправить на Братскую ГЭС, их разрезали на Металлическом заводе в Ленинграде по диаметру. Ширина железнодорожной колеи и габариты мостов не приспособлены к транспортировке таких, с позволения сказать, деталей. А в Братске эти полукружья с основанием в пять с половиной метров сваривали.

Княжич считает, что резать, а затем сваривать полукружья колес нежелательно с технической точки зрения. Лопасти весьма причудливой конфигурации. А сварка должна проходить в идеальных условиях, на специальном монтажном стенде, точность работы измеряется микронами. Нужен микроклимат, при котором колесо согревалось бы до определенной температуры, одинаковой во всех точках. Не так просто создать на месте эти условия. Если же заменить марку стали более мягкой — сталь быстрее разрушится водой.

Возможно, если бы рабочие колеса не состояли из двух сваренных половинок, вибрация была бы меньше.

Точный ответ на этот вопрос даст Усть-Илимская ГЭС. Туда уже доставили из Ленинграда водным путем два рабочих колеса, избежав их принудительного деления. Будем надеяться, сложная транспортировка себя оправдает.

Погодаев слушал объяснения Княжича с глубокомысленным видом. Даже самому себе было стыдно признаться, что ему непонятны многие технические тонкости. А Княжич называл его коллегой и считал образованным собеседником...

По соседству с машинным залом, в диспетчерской, прилежно пишут, не отрываясь от кальки, самозаписывающие перья. И если бы Погодаев в этих делах был грамотеем, он мог бы взглянуть на крупнейший счетчик страны и прочесть электрокардиограмму всей станции.

В машинном зале пустынно, Погодаева восхитила эта малолюдность. Оказывается, станцию обслуживает девять человек в смену.

Но для того чтобы эти девять человек могли управлять такой гидросилищей, пришлось построить Братское море и переселить из зоны затопления 126 тысяч жителей, в том числе и семью Погодаева. Пришлось перенести на новое местожительство 249 населенных пунктов, в том числе и поселок Заверняйку, где Гена родился и успел походить в первый класс.

33

Уже не только крыша, а почти весь дом Алевтины, до резных наличников на окнах, стал виден весной за поленницей; дров сильно поубавилось.

Погодаев проводил товарищей, которые закончили и работы на ЛЭП-220, в Приангарск и попросил Мартироса передать письмо Пасечнику. Письмо невнятно объясняло, почему Погодаев нарушил устную договоренность и, не возвращается с бригадой.

Он давно хотел поработать на гидрометеостанции, а тут неожиданно представилась такая возможность. Хочет выяснить для себя несколько важных вопросов, связанных с охраной окружающей среды в Братске; в частности, его волнует судьба речки Вихоревки. Конечно, Вихоревка — не Байкал, но все же...

Он с детства помнит эту благословенную речку с прозрачной водой, в ней кишмя кишела рыба. По преданию первым по ней проплыл казак по имени Вихор. Когда-то Гена был уверен, что это про их Вихоревку поэт написал «где гнутся над омутом лозы» и про стрекозы...

В отделе кадров местной обсерватории Погодаева допросили с пристрастием. Трудовая книжка у него вроде адресной. Северных не получает, — значит, скитается с места на место. Непонятно, почему добровольно идет на снижение заработка.

Но чем нужнее работник, тем менее придирчив отдел кадров. Простили Погодаеву многолетнее гастролерство, закрыли глаза и на то, что он без десятого класса, написали: «образование среднее».

Будущая должность его — наблюдатель гидрологического поста первого разряда в деревне Топляково Братского района, оклад 90 рублей и всего тридцать процентов территориальных.