Изменить стиль страницы

6

— Да, войдите, — усмехнувшись, сказал папа, встал и резко откинул фиксирующие люк замки. Быстро он вернулся на свое место и сел, а я и так сидел, замерев.

Медленно люк отворился. И медленно вошли они. Двое.

Мне трудно их описать, оба они очень похожи были на нас и при этом… как-то от нас отличались. Оба были высокого роста. Первый был с длинными седыми волосами и в плотно сидящей на голове шапочке, четырехугольной, так что одна из четырех плоскостей была как бы продолжением его лба, и по этой плоскости, мигая, перемещались возникающие и пропадающие светящиеся точки (я сразу решил, что это экран информации, которая попадает прямо в мозг, раз уж сам этот на экран и не смотрит). Второй был абсолютно лысым, гораздо моложе, но без специальной шапочки. Оба были не с желтой кожей, нет, скорее цвет их кожи можно было назвать золотистым. Да, вероятно, первый передавал ответные сигналы просто мысленно; я сначала подумал — с помощью маленького аппаратика, висящего у него на шее на ремешке, нечто вроде плеера, но такой же был и у Лысого, а ведь он был без шапочки. У обоих были, как бы это сказать, — орлиные носы, с явной горбинкой, и у каждого очень странная грудная клетка, не то чтобы как у культуриста или штангиста — раскачанная, а как-то явно выпирающая наружу прямо от горла. Они вошли и остановились.

Мы продолжали сидеть.

Вдруг Лысый схватил одной рукой за плечо того, в шапочке, а другой указал ему на лежащего на моих коленях Сириуса и сделал шаг назад. Второй не шелохнулся, но какая-то волна прошла по его лицу. Я встал и вынес Сириуса в хозяйственный отсек, закрыл дверь за ним и снова сел. Лысый кивнул мне. Тут же встал папа и молча, обогнув вошедших, захлопнул люк, но замки не защелкнул, тоже вернулся на место и сел.

— Встать, что ли? — сказал папа. — Как-то невежливо.

Он начал вставать, но я, нажав ладонью на его плечо, усадил его обратно, быстро сходил в хозяйственный отсек, принес два складных кресла, поставил их возле этих и снова сел рядом с папой, успев легонько хлопнуть себя по карману, где лежал мой лазер. Те, переглянувшись, сели, и почти сразу же Седоволосый заговорил, если, конечно, то, что мы услышали, можно было назвать речью: это было сочетание какого-то птичьего щебета, писков, щелканья, коротких гудочков, свистков, скрипов, шипения и так далее, и тому подобное. С какого-то момента я, взяв отправную точку (свист), начал быстро считать и насчитал восемнадцать различных оттенков (только явных) их языка.

— Толково говорит, — сказал папа. — Просто демонстрирует нам свой язык, тип языка, звучание.

Я кивнул. Седоволосый кончил говорить, а папа поднял руку вверх, как бы призывая его и второго к вниманию. После он заткнул пальцами уши и покачал головой, мол, мы не врубаемся, не понимаем. Седоволосый кивнул странно, что-то, что означали кивок или покачивание головой из стороны в сторону, было и у нас, и у них по смыслу одинаковым). Одновременно Седоволосый и второй встали и, снимая с шеи каждый свой «плеер» на ремешочке, подошли к нам, повесили их нам на шею, отодвинули боковые крышечки, вынули связанные с аппаратиками тонкие шнуры с какими-то присосочками и прижали их папе и мне к шее. Седоволосый заговорил, и мы услышали и его чириканье, и то, что шло из аппаратиков, — речь на русском языке.

— Говорите много. Устройство не слышало ваш язык много, будет говорить нам плохо. Оно… нужно учиться помнить.

— Если я верно понимаю, — сказал папа (и одновременно из аппаратика «полилась» папина речь на языке наших хозяев), — вы могли оставить аппараты на себе, подключить к себе присоски — эффект был бы тот же. — Он развил свою мысль.

«Что-то они тончат, — подумал я. — Столько было молчания, действий без слов, с Сириусом хотя бы. Выпендриваются, что ли?» И тут же подумал с опаской, что, может быть, аппаратик и мысли «переводит», но, глядя на них, почувствовал, что нет, не переводит. Нормально!

— Кто вы такие? — спросил Седоволосый.

— Почему вы испугались нашего кота? — сказал папа.

— Что такое «кот»? — спросил Седоволосый. — Аппарат переводит вашу речь, но не всегда находит смысловые аналогии. Мы не знаем, что такое «кот». Аппарат пока учится.

— Кот — это животное, которое сын унес, чтобы вы не боялись. Ведь страшно, да? — даже жестко как-то спросил папа.

Молодец папаня, подумал я снова, крепко он им врезал.

— Вы не ответили на вопрос, кто вы такие?

— Там, где мы живем, принято, чтобы в подобной ситуации вы назвали себя первыми. Здесь мы — хозяева, а вы — гости. Те переглянулись, и Седоволосый сказал:

— Я — капитан корабля. А это — мой помощник.

— А кто ведет корабль сейчас?

— Зто не так уж важно мне, я всегда могу это узнать. — Он показал рукой на этот свой «экран» на шапочке, по которому бегали, исчезая и появляясь, разноцветные огоньки. — Возможно, корабль сейчас идет сам.

— И куда он идет? — небрежно спросил папа. Ай да папаня!

— Мы возвращаемся на свою планету.

— А называется она как? — спросил папаня.

— Это вам не положено знать, — сказал Седоволосый.

— Если вы так хорошо отдаете себе в этом отчет, то почему задали такой вопрос нам? Откуда мы летим, вам тоже не положено знать. Или вы полагали, что мы дураки?

— Что это — «дураки»?

— Непереводимые слова. — Папа покрутил пальцем у виска.

— А это что значит? — спросил Седоволосый, повторяя папин жест у виска.

— Просто жест.

— А что есть «жест»?

— Жест — это движение.

— Как по орбите?

— Нет. Жест, движение, производимое человеком.

— Ясно. Надо полагать, вы капитан этого корабля? А он… этот ре-бе-нок?..

Где ты, маленький

— Старший помощник и мой сын.

— Объясните слово «сын».

— Муж, жена понятно? — спросил папа.

— Тоже нет.

— Женщина, мужчина, любовь?

— Да, да, конечно. «Муж», «жена»… «сын»…

— Так. А теперь пора сказать, почему вы испугались кота?

— На нашей планете водятся такие. Есть и очень крупные. Но все с ядовитыми зубами. Их зовут «кольво». Ваш этот — с ядовитыми зубами?

— Да, — сказал папа. — Но действия кольво зависит от нашей команды. И далее. Мы выяснили, что никто из нас не собирается говорить противоположной стороне название, тем более координаты, своей планеты. Что вы намерены делать с нами дальше? Мы пленники?

— Вовсе нет.

— Тогда почему вы «затянули» нас к себе? В себя!

— Мы потрясены! Мы не знали, что есть другие, населенные очень разумными существами планеты и политоры на них.

— По нашему — это люди? Мы тоже не знали и тоже потрясены. И я посылал вам сигналы, — сказал папа.

— Мы их не понимали. И ваши огни незнакомы.

— А что бы вы сделали, если бы ваш корабль был много меньше и вы бы не могли «втянуть» нас в себя?

— Не знаю, — сказал Седоволосый. — Может быть, мы сблизились бы с вами, чтобы как-то дать понять, что мы предлагаем вам, например, сесть на какую-нибудь, не нашу, планету.

— Для чего?

— Как «для чего?»! — воскликнул Седоволосый. — Мы же никогда, да и вы тоже, не сталкивались с другими очень разумными политорами… людьми, — я правильно запомнил?

— Но и теперь есть возможность сесть на какую-нибудь чужую, не вашу планету, установить еще больший контакт и попрощаться.

Это было заявление, которое требовало четкого ответа.

Ответ Седоволосого был похож на тот, про который когда-то на Земле говорили: лапшу вешать на уши.

— Это правильная мысль, — улыбаясь, сказал он, — но по пути к нашей планете уже нет соседних планет, отклониться трудно: топливо. Мы летим прямо к себе. А вы — гости.

Эта «лапша» обладала качеством почти точного ответа.

— Можно тогда обойтись без планеты-посредника и просто выпустить нас. Прошу вас учесть, — сказал папа, — что я и мой сын считаем себя в противном случае пленниками.