Они кивнули. Желваки на истощенном бессонными ночами лице Кости ходили ходуном.

— Митя в Москву не приехал? — спросил он.

— Хозяин решил, что на этот раз пусть посидит дома. В прокуратуре им с того раза интересуются… Что, уже соскучился?

Костя не ответил.

— Жалко машину ментам оставлять, — сказал Балабон.

— Мне ваша жизнь дороже, — срезал Канищев. — И своя тоже.

Он посмотрел на часы.

— Тебе пора, — сказал он Косте. — Ну будь… И не терзайся понапрасну. Этот жлоб стольких обманул! Собрал с них бабки под большие проценты и не отдает. Такие у нас неподсудны. А вот нужную сумму за заказ, видишь, сразу нашел…

— Классный взрыв получился, — ни с того ни с сего сказал Балабон. — Салют наций. По ящику не видел? — спросил он Костю. — Я даже на видак записал.

Костя ему не ответил. Молча выбрался из машины и отправился, не оглядываясь, к соседнему дому. Там, на чердаке, уже лежала надежно припрятанная винтовка с глушителем и оптическим прицелом.

— Не трогай его, — вполголоса сказал Канищев. — Ему не до тебя. Понимаешь?

— А что он, в натуре, лучше всех, да? Я ещё должен на него работать?

— Каморину это скажи… — пожал плечами Канищев. — Он его бережёт. Классный стрелок. И брат у него — как две капли. Для алиби и последующей отмазки.

— Каморину скажешь, — пробормотал Балабон. — Михрюта сказал — и пулю схлопотал.

— Вот и помолчи, — сказал Канищев. — И чтобы знал: мне малого жалко. Почти как себя — тоже как последний дуролом к Павлу Романовичу попал.

Пирожников подъехал к назначенному часу, минута в минуту. Канищев, выйдя из арки двора — ни дать ни взять заждавшийся хозяина водила, разминающий ноги, — заметил, как вдруг выросла очередь за горячими чебуреками и подогретым пивом — крепкие парни, и все в одинаково коротких дубленках…

Грубо работают, подумал он, садясь обратно в машину. При желании кому надо — все увидят… Теперь оставалось следить за маневрами Балабона. Пока тот все делал грамотно. Завернул во двор с другой стороны, как если бы просто шел мимо по улице. И как если бы не имел никакого отношения к стоявшим во дворе машинам.

Пирожников увидел его не сразу. А увидев, спохватился, бросившись навстречу… Ну вот, теперь, наверно, вся пивная очередь разбежалась, подумал Канищев, усмехнувшись. Хоть бы дали допить. В руках Балабон, как договаривались, держал свернутую в трубку газету, а сам был в лыжной шапочке и темных — для понта — очках. Так вполне мог бы зайти с улицы кто угодно. А вот дальше, конечно, должен последовать пароль…

Балабон не брал в руки кейс до последнего. Артист, подумал Канищев, глядя, как тот пожимает плечами. Тем внезапней все потом произошло.

Увидев, что доллары настоящие, Балабон не стал дожидаться, пока заказчик их ему пересчитает, — он вырвал кейс из рук Валерия Эдуардовича и стремительно, будто ныряя, побежал в сторону машин.

Канищев моментально повернул ключ зажигания. Потом, вывалившись из дверцы, согнувшись чуть не до земли, добежал до «шестерки»…

За шумом двигателей он не услышал хлопок выстрела, а только увидел, мельком обернувшись, Пи-рожникова, сразу осевшего на землю и превратившегося в поломанную куклу.

И тут рухнул на сиденье рядом Балабон, и «шестерка» с ревом рванула с места.

Запоздалые пистолетные выстрелы тех, кто оцепили двор снаружи, они услыхали, уже вырвавшись на трассу, забитую большей частью такими же «шестерками», «четверками» и «пятерками»…

— Класс! — возбужденно сказал Балабон и погрозил кулаком, оглянувшись назад. Но, похоже, их никто не преследовал. — Надо бы номера поменять, — сказал он минуту спустя. — Вон там двор проходной.

— Успеем, — сказал Канищев сквозь зубы. — Сиди и не тренькай…

Он понимал, что главное — успеть вырваться из стягивающейся петли милицейских проверок, которые, чем дальше от центра, тем реже…

— Навели мы шороху в столице! — орал Балабон, продолжая грозить неизвестно кому кулаком.

— Чему радуешься, дурак? — устало сказал Канищев.

Костя вернулся домой только к ночи. Молча поел, посмотрел телевизор. Лена искоса посматривала на него.

— Это ты сделал? — спросила она, когда показали залитое кровью лицо мертвого Пирожникова.

Он ответил не сразу. Только внимательно посмотрел на неё.

— Конечно, он, — вздохнула Таня. — А ты как думала, чем все это может закончиться? Постреляли кого надо — и по домам? Ведь говорила я вам…

Она всхлипнула. Махнула рукой на мужа, попытавшегося её успокоить.

— Его-то за что? — спросила она, кивнув на экран. — Хоть за дело? Или тебе твои хозяева не докладывают?

— Собирал деньги с населения, — заученно объяснил Костя, — Обещал большие проценты. Ничего не вернул… Даже под суд не пошел. Зато деньги за убийство конкурента нашлись сразу.

Таня кивнула, потом обняла, прижала к себе Лену.

— Теперь чего охать, — сказала она. — Теперь думать надо, как дальше быть.

Костя, вспомнив, достал из своей сумки пачку долларов.

— Вот, — сказал он. — Моя часть. Они мне заплатили. Берите… На хозяйство, за квартиру.

— Лучше скажи — тебя купили, — оттолкнула его руку Лена. — И всех нас вместе с тобой.

— Ну почему… — Протянула Таня, взяв в руки пачку. — Работа как работа. Не хуже другой. Убивать негодяев разве плохо? Ты, Леночка, тоже… знаешь ли… Когда Костя убивал этих сволочей, против ничего не имела. А этот — раз он тебя не ограбил — пусть как хочет над людьми измывается?

— А дальше? — спросила Лена. — Дальше как будет? Сейчас они сказали — за что. Может, он того и достоин. А потом? Будут использовать, как хотят, и уже не станут объяснять, кого и за что. И все вы прекрасно это понимаете!

Ребята подавленно молчали.

— Нам лучше не ссориться, — сказала Таня. — Иначе потеряем доверие друг к другу… Надо приду мать, как Косте выйти из этой игры… Они будут его использовать, пока милиция его не застрелит где-нибудь на крыше.

Ночью он долго не мог уснуть. Ворочался с боку на бок, пока не обнаружил, что Лена тоже не спит. Она беззвучно плакала с закрытыми глазами. Слезы намочили подушку.

— Тебе их стало жалко? — спросил он.

— Мне тебя жалко, — всхлипнула она.

— А что со мной может случится? Да ничего… Они меня не выдадут, нет. Тот, кто со мной дело имеет, классный мужик. Так все придумал да обставил…

— С тобой уже это случилось, — вздохнула она. — И всё из-за меня. Уже оправдываешься, что застрелил негодяя. Видишь, ты уже можешь спокойно убить не знакомого тебе человека… — горячо зашептала она, повернувшись к нему лицом. — Может, бросим всё, уедем отсюда… Чёрт с ними, кто ещё там остался… Всего-то их двое. Ты и так их до смерти напугал. И дети, наверно, за отцов переживают… Надоела мне вся эта ненависть. Не знаю, как сказать, чтобы ты понял… Неужели ты по-прежнему хочешь их убить?

— Прежней злобы уже нет, — признался он. — Может, и правда, черт с ними, со всеми…

— Но ведь деньги ты взял!

— А как бы я их не взял… — хмыкнул он. — Когда в глаза тебе смотрят — доволен или недоволен. И не гнушаюсь ли таким заработком… Но я одно тебе скажу: таких сволочей, как этот, я бы стрелял и стрелял!

Он даже заскрежетал зубами.

— Даже если ничего о них наверняка не знаешь? — приподняла она голову от подушки. — Вспомни, самого первого, возле метро, ты убил, только когда убедился, что это он и есть. Хотя сам рисковал не знаю как… И никто тебе за это не заплатил. А этого сегодня — за деньги пристрелил с крыши и убежал… И поверил на слово, будто он того стоит… А если они тебе соврали? А в следующий раз даже врать не захотят? Деньги, мол, дали? Дали. Вот и отрабатывай… И ещё самого где-нибудь прикончат, когда станешь им не нужен… Или заметят, что переживаешь или там сомневаешься.

— Ты просто насмотрелась кино, — сказал он.

— Скажешь, так не бывает? — спросила она по-детски.

— В кино — бывает, — сказал он. — Вот не взял бы деньги — так бы и сделали… Знаешь, мне будет намного проще, если ты уедешь наконец домой.