Его насторожило не то, что она взяла шкатулку сразу же, обеими руками, словно и не отказывалась наотрез пару минут назад, и даже не ее настороженно-удивленный взгляд, а то, что, принимая из его рук шкатулку, она выронила пистолет и не обратила на это внимания, будто не заметила. Он поднял пистолет и положил поверх шкатулки. Доминика по-прежнему не двигалась с места. И тогда его охватила тревога и нежелание смириться с тем, что дело плохо.

— Что с Вами? — он заглянул в ее расширенные глаза. — Идемте же!

Она моргнула, губы дрогнули, но ей не сразу удалось выговорить:

— Мне очень жаль, граф, но… что-то не так… Я не могу… Что-то случилось… Не понимаю…

После этих слов глаза ее подернулись поволокой, взгляд утратил ясность, а лицо начало быстро терять цвет, под глазами обозначились тени, она обмякла и стала сползать по стене на пол.

— Нет! — ему показалось, что он крикнул оглушительно громко, но этот крик на самом деле оказался шепотом. — Что?.. — он подхватил ее, не давая упасть, но она уже не держалась на ногах и начинала дрожать. — Ведь Вы же не ранены? Ведь нет?! — на ней действительно не было заметно ни капли крови, ни царапин, и одежда была цела. У него мелькнула успокоительная мысль, что это просто обморок — слишком много было потрясений, а женщины имеют обыкновение падать в обмороки.

— Ничего, — шептал он, успокаивая ее, а в большей степени себя. — Не страшно. Сейчас я вынесу Вас на воздух, Вам станет лучше…

— Я никогда не падала в обмороки, — ответила Доминика едва слышно. — Мне было не до того. Что-то случилось. Какое красивое колье… Жаль, не придется… Я хотела поехать в Италию…

Он не в состоянии был ответить ей, не мог вымолвить ни слова, не мог двинуться с места. Вампиры могли бы появиться в любой момент и растерзать их обоих — он не оказал бы сопротивления. День превращался в ночь, и мир рушился. Видевший войны и смерти, он никогда не спутал бы дамский обморок с агонией, а то, что происходило с Доминикой, не было обмороком. «Но почему? Что произошло? На ней нет ни единой царапины… Даже если эта тварь укусила ее, то от такого укуса не умирают, а становятся вампирами!» Если бы Доминика стала вампиршей, он бы обрадовался. Тогда появился бы шанс, пусть один на двоих и по крайней мере какое-то время они были бы вместе. Может быть, даже весьма продолжительное время. Но, глядя в ее лицо и тускнеющие глаза, он видел, что надежды не осталось.

— Этого не должно быть! — крик его прорвался, как хрип раненого зверя. — Сделай же что-нибудь, ты, старый колдун!

— Что же я могу сделать? — раздался знакомый тихий голос. — Она была обречена. Так и случилось.

— Замолчи! Она ведь не ранена! Почему?!

— Какая разница почему? Она умирает, вот и все.

— Ты говорил, что всегда есть выход!

— Есть. Смириться. Это будет выход из боли.

— Замолчи! Будь все проклято! Я выйду на солнце, пусть все кончится!..

— Проклинать — грех, — он скорее угадал эти слова, чем услышал их, потому что белые губы Доминики едва шевельнулись. — Не ходите на солнце… граф… Ксавьер Людовиг… Хорошее имя… Что же делать… Так распорядилась судьба…

— Нет! — решение, еще неясное, выплывало откуда-то из глубин сознания. Он положил ее пистолет себе в карман, зачехлил и бросил за плечо меч, а шкатулку пристроил между нею и собой, поднял ее с холодного пола и встал с колен:

— Нет, господа! Судьба распорядилась иначе!

Часть третья

Видеть, как улепетывают перепуганные юнцы, было почти забавно. Он хотел было даже расхохотаться им вслед страшным демоническим хохотом, но передумал. Стрелять тоже не стал. Его обеспокоило другое. «Эти мальчишки говорили, что она как живая. Судя по их одежде и манерам, времена сильно изменились. Опять пролетело полтора столетия? Неужели люди стали настолько вульгарны и невоспитанны? Они сравнивали ее с куклой, значит, она не… с ней ничего не… ничего не случилось»?

Он принес ее сюда, в этот тайник не для того, чтобы положить в гроб, который оказался для него сюрпризом, но который он счел лучшим решением, чем класть еще живую женщину на холодный каменный пол. Он не сомневался, что она жива, и принес ее в этот глубокий подвал не только для того, чтобы спрятать от возможных любопытных глаз, но прежде всего для того, чтобы вытащить из тайника спрятанные им там книги и попытаться найти в них совет и подсказку, надеясь, что это новое знание, казавшееся ему так похожим на звериное чутье, поможет при разгадывании старых текстов. Обнаружив в подвале не только тумбу, но и роскошный резной гроб из красного дерева, он решил, что это Князь собирался устроить здесь для себя логово. Место было вполне для этого подходящим. Тогда же мелькнула мысль, что это, возможно, не развалины древней часовни, а нечто другое, какое-то другое святилище, которое Делькло все же нашел, но не успел разгадать его загадку и воспользоваться им.

Камень тайника сдвинулся на миллиметр. Прилагать тут силу было смешно даже пытаться. Ксавьер Людовиг зажмурился, молясь, сам не зная какому Богу, чтобы послал озарение. Кто-то его все же услышал, потому что подсказал поискать другой вход в тайник, призвав на помощь интуицию, и направил за решетчатую дверь. Но едва он шагнул за эту дверь, как услышал шум, шуршание осыпаемой земли и голоса. А потом, почти сломав вторую деревянную дверь, в подвал ввалились возбужденные и странно одетые мальчишки. Поиски входа в тайник откладывались, а значит, и спасение Доминики тоже. И было неизвестно, есть ли время на ожидание. Поэтому желание порубить в куски непрошеных визитеров возникло у него сразу же. Мальчишек спасло не вмешательство одного из них, а всплывшие в памяти слова: «Не пролей невинной крови…».

Он вложил саблю в ножны и подошел к гробу. Не решаясь заглянуть внутрь, с горечью и страхом подумал, что время течет для него какими-то рваными кусками и если сто лет кажутся ему минутами, то не может ли случиться так, что за ту минуту, что он не решается приблизиться, пройдут десятилетия и вместо молодой красивой женщины, которую видели незваные гости, он обнаружит…

Но он увидел Доминику нисколько не изменившейся. На белом до голубизны запястье горели колдовским огнем красные рубины. «Рубины — не бриллианты…» — вспомнил он только что слышанные слова. «Что вы можете понимать! Этим камням уже без малого тысяча лет, а в те времена мало кто владел искусством огранки…» Он положил браслет обратно в шкатулку. Доминика не выглядела мертвой, несмотря на неживую бледность и отсутствие дыхания. «Что же мне делать? Где спрятать тебя? В Хранилище? Там можно уснуть вечным сном… Но не умереть!.. Потом разберемся!..»

Подводя руку под шею Доминики, чтобы взять ее на руки, он почувствовал под пальцем что-то твердое и холодное, похожее на ощупь на булавочную головку. Он наклонился ниже и отвел в сторону спутанный локон.

Маленькая бусинка из матового черного стекла словно прилепилась к коже за ухом. Такими бусинками часто украшаются булавки. «Что ты знаешь о колдовстве, Ксавьер Людовиг? — спросил он сам себя и не смог ответить на вопрос. — Что теперь делать? Вытащить? Тогда она или проснется, или умрет, на этот раз окончательно…» Он взялся двумя пальцами за бусинку и быстрым движением вынул то, что действительно оказалось булавкой. Из крошечной ранки показалась капелька крови, настоящей, которая не спешила становиться бурой или серой и превращаться в пыль.

В тот же миг Доминика вздохнула и открыла глаза. Это произошло столь быстро, что Ксавьер Людовиг не успел выпрямиться и отвести руку. Несколько секунд они молча смотрели друг на друга глазами, полными изумления.

Доминика моргнула. Ксавьер Людовиг выпрямился. Он хотел сказать, что не думал пугать ее и что никогда не посмел бы оскорбить ее или обидеть, даже в мыслях, и что очень сожалеет, если она подумала, будто он… Но все куртуазные выражения застряли в горле, а радость, захлестнувшая было его, сменилась прежней тоской — рядом с собой он чувствовал обыкновенного смертного человека.