Чем зарабатывал на жизнь Вийон в эти годы — можно лишь догадываться, но едва ли он и вправду был "котом" при некоей толстой Марго, еще меньше похожа на правду теория, что юный Франсуа провел эти годы на иждивении у добродетельной матушки. Судя по мастерскому пародированию "канцелярита" времен Карла VII, он мог прирабатывать кем угодно, даже писцом; но есть множество подтверждений и тому, что в своей среде Вийон к этому времени уже был известным поэтом; в "Большом Завещании" есть написанная, видимо, еще в 1447 или 1448 году "Баллада для Робера д'Эстутвиля", в акростихе которой запечатлено имя некоей Амбруазы де Лорэ, жены парижского прево д'Эстутвиля, который "завоевал" ее в Самюре на турнире, организованном герцогом Рене Анжуйским в 1446 году; для XV века должность прево была уже лишь судейской, но кушать молодому человеку хотелось — вот и возникла "эпиталама" хлебосольному покровителю. Вийону было всего лишь около семнадцати лет, но в куда более позднем возрасте поэт включил эту балладу в "Большое завещание" — едва ли потому, что (как считают иные исследователи) не знал о том, что в 1461 Людовик XI прево д'Эстутвиля "уволил": баллада, что ни говори, не из числа самых знаменитых, но уже вполне зрелая.

5 июня 1455 года случилась в городе Париже, да еще на церковной паперти, поножовщина: клирик Филипп Сермуаз напал на Франсуа Вийона и ножом рассек ему губу; причиной драки, по косвенным данным, была некая дама по имени Катрин де Воссель, — скажем деликатно, что едва она принадлежала к высшему обществу. Поднаторевший в искусстве уличной драки Вийон запустил камнем в голову Сермуаза, на чем жизненный путь любвеобильного клирика завершился, а у Вийона начались неприятности с правосудием. Вийон просто бежал, и едва ли сам знал куда, кроме того, что хотелось ему быть подальше от парижского суда.[0.41]

Полгода он где-то бродяжничал, и есть основания думать, что именно в этих скитаниях выучил он жаргон "кокийяров", проще говоря — воровской язык середины XV века. В наследии Вийона на нем написано одиннадцать баллад, шесть из них впервые появились еще в первоиздании Пьера Леве (1489), пять остальных, сохраненных в рукописи, принадлежавшей шведской королеве Кристине, впервые увидели свет лишь в 1881 году; окончательно это баллады не расшифрованы и по сей день. Впрочем, едва ли они могут быть однозначно расшифрованы вообще: даже современникам было разобраться в них непросто, не для того воры и бандиты, известные теперь под названием "кокийяров" (не называть же их "блатными"!) свой собственный язык сочиняли, чтобы его понимала всякая придворная сволочь. Словом, язык забылся. Сколько таких языков забылось...

Сделаем небольшое отступление в Россию XIX века. Попробуйте понять нижеследующие строки:

"Мисовской курехой стремыжный бендюх прохандырили трущи: лохи биряли колыги и гомза, кубы биряли бряеть и в устреку кундяков и ягренят; аламонные карюки курещали курески, ласые мещата грошались". Три всего строки, грамматика явно русская, а больше нормальный читатель не поймет ни слова. Между тем эта фраза на офенском языке приведена в первом же издании словаря В.И.Даля (стр. LXXVII, т. I), где она же на нормальный русский язык и переведена: "В нашей деревне третьего дня проходили солдаты, мужики угощали их брагой и вином, бабы подавали есть, а в дорогу надавали пирогов, яиц и блинов; красные девки пели песни, малые ж ребята смеялись".

Слава Богу, В.И.Далю было у кого спросить значение тайных слов разносчиков-офеней, мелких торговцев той поры, бродивших из села в село с коробами городского товара. К французским кокийярам никакой В.И.Даль с расспросами не приставал, зато оказался в их среде Франсуа Вийон, взял да и сочинил на их языке больше десятка баллад (нет уверенности, что все уцелели), теперь, спустя пятьсот лет с лишним ученым и поэтам-переводчикам остается по большей части гадать — что же все это значит.

На самом деле все это не так уж сложно: многие слова в подобных искусственных языках просто заимствуются из других (в офенский, скажем, попало немало греческих). Много архаизмов, провинциализмов, ломаных слов. Короче, общий смысл этих баллад худо-бедно понятен, — ничуть не менее понятен, чем какая-нибудь шумерская клинопись или даже архаический древнегреческий. Трудней с поэтическим переводом: на русский язык их пытались переложить неоднократно — и каждый раз отступались. Переводы Елены Кассировой в виде эксперимента были сперва опубликованы в очень малотиражном журнале "Ной"; позднее — в виде последней части поэтического наследия Вийона в "полном" Вийоне (Рипол-классик, М, 1998). Не надо подходить к этим балладам со строгими моральными требованиями: для воров годятся лишь воровские сюжеты, а много ли их? Виселица, палач, застенок, кабак, бардак -вот почти и все. И меньше всего годятся эти баллады для подражания в жизни: уголовный кодекс во Франции времен Карла VII и Людовика XI, понятно, был иным, чем в наши дни в России, но лучше не ставить экспериментов. Как писал в свое время М. Гаспаров (цитирую по памяти): "Одно дело подражать Овидию, другое — героям Овидия..."

Надо отметить, что лишь Елена Кассирова взяла на себя смелость перевести все одиннадцать баллад; притом использовав некий "синтетический" блатной жаргон, вызывающий лишь ощущение "фени", но на самом деле включающий слова из разных ее слоев; Юрий Корнеев перевел полностью только баллады из издания Пьера Леве (и одну — из не известного ученым до середины XIX кодекса Кристины Шведской), им, однако, был использован просто немного устаревший блатной язык ХХ века. Существует также перевод первой из баллад, опубликованный в 1999 году в Ростове-на-Дону ("Феникс") за подписью "Фима Жиганец" (судя по копирайту — подлинное имя этого "Жиганца" — А.Сидоров, сделан этот перевод без знания французского языка и даже без подстрочника: вместо таковых использованы переводы Кассировой и Корнеева; как пишет "Фима Жиганец" "Эти баллады перевели Е.Кассирова и Ю.Корнеев, однако, к сожалению, они практически не знают русского уголовного арго и их переводы отличаются искусственностью и фальшью". Как говорится, не похвалишь сам себя — кто ж тебя похвалит, чем и занимается "Фима Жиганец". Использовать "русское уголовное арго" через пятьсот с большим гаком лет для перевода баллад, созданных на жаргоне "кокийяров" — мягко говоря, означает идти по пути наименьшего сопротивления. Е.Кассирова, используя известный эксперимент Л.Гумилева и С.Снегова (по переложению научно-исторического текста на синтетически-блатной), пока что создала единственный полный и достаточно убедительный для русского читателя вариант переложения вийоновских "баллад кокийяров".

Сам Вийон, впрочем, в уголовной области изучением воровского языка не ограничился. Вернувшись в Париж с пустыми карманами в начале 1456 года, он с друзьями "пошел на скок": ограбил Наваррский коллеж; поскольку он всего лишь стоял "на стреме" (на атасе, на вассере, на шухере и т.д. — по выбору читателя), заплатили ему лишь четверть взятой "кассы" — сто двадцать пять золотых экю. По тем временам это было немало, но и кража была достаточно громкой, так что в очередной раз Вийон "сваливает" из Парижа.

Преступление открылось не скоро, в марте 1457 года, в мае того же года выплыло и участие в нем Вийона. Проступок в глазах властей был отягчен еще и тем, что в 1455 году, перед смертью, убитый Вийоном клирик Сармуаз простил Вийона; преступник, на всякий случай подав два прошения о помиловании, скрылся; по возвращении в 1456 году получил от самого короля помилование, -после чего, как принято считать, и написал свое "Лэ", или же "Малое завещание" в современной традиции. "Малое Завещание" — поэма в 320 строк, написанная восьмистишиями с определенной системой рифмовки (ававвсвс), -собственно, ту же форму поэт использует и в "Большом Завещании", но в него будет вставлено множество баллад, рондо и прочих "украшений". Сорок восьмистиший "Малого завещания" (или "Предуказанья", как перевел Ю.А.Кожевников) были сочинены явно не среди благочестивых деяний -содержание говорит само за себя.