Он протянул руку:

— Мне нужно догнать господина Вилара. Он обещал мне показать кое-какие документы, касающиеся этих мест.

У входа в мэрию учитель беседовал с доктором, полевым сторожем и мэром. Заметив маркиза, последний удалился.

— Кажется, господин Нуаргутт не испытывает большой симпатии к моей особе, — насмешливо проронил маркиз де Санта Клаус.

Все трое рассмеялись.

— По-моему, — сказал учитель, — господин Нуаргутт считает вас в некотором роде, если позволите так сказать, сомнительной личностью, господин маркиз.

— Сомнительной личностью?

— Не будем преувеличивать, я не утверждаю, что вы внушаете ему подозрения. Но ваши повадки и ваше затянувшееся пребывание в Мортфоне его весьма озадачивают. Он только что говорил нам об этом.

— Короче, он считает меня вором, а может быть, и убийцей? Я-то слыхал, что в виновных у него ходит Корнюсс.

— Не горячитесь, господин маркиз. Хотя, конечно… Господин Нуаргутт всегда любил фантазировать. У нас это в порядке вещей, никто и внимания не обращает. Хотите пари? Сегодня после полудня он наверняка прихватит свое ружье и отправится тайком шпионить за кем-нибудь.

— Даю на отсечение руку немца! — брякнул Рикоме.

— Германия?.. Шпионаж?.. — вскричал полевой сторож. — Действительно… Этот немец…

— Милейший господин Вилар, поговорим серьезно. Я с удовольствием бы воспользовался вашим предложением и заглянул в библиотеку.

— Она у нас небогата, — заметил Рикоме. — Кое-что из Жюля Верна, Майн Рида, Уэллса и, конечно, Эркмана-Шатриана.

Проходя мимо одной из запертых дверей, г-н Вилар содрогнулся.

— Он здесь, — сказал учитель.

— Человек, который?..

— Да.

— Что-нибудь выяснилось?

— Абсолютно неизвестно, кто он такой. Утром по телефону я передал его приметы в Нанси. До сих пор ничего не ясно. Не скрою от вас, что я с нетерпением жду полицию.

— Кстати, мне говорили, что вчера вечером вы были…

— На высоте! — закончил Рикоме.

— Да ну, полноте! — отмахнулся учитель. — Я был… скажем так, молод. Пыл! Встряска!.. Потом я подумал: у каждого свое дело, не правда ли? Детектив не может быть учителем, учителю не сыграть роль детектива! Моя работа всего-навсего — учить. Вчера вечером я вышел из своей роли. А теперь в нее вернулся. И будет об этом.

Слова были произнесены с той простотой, в которой выражалась неподдельная скромность. Славный малый этот учитель!

— Тем не менее вы были великолепны, Вилар! И не думайте возражать. Бедняга Нуаргутт оказался ни на что не годен. Вот если бы вы всерьез решили заняться политикой…

К этим словам присоединился Виркур.

Учитель засмеялся, наполовину польщенный, наполовину сконфуженный.

— Он действительно похож на немца? — спросил маркиз.

— Типичный немец. Желаете взглянуть?

Учитель отворил дверь и распахнул ставни.

Труп лежал на столе, лицом к потолку.

— Этот субъект неважно выглядит, — сказал Виркур.

Маркиз де Санта Клаус не спеша обошел вокруг трупа. Доктор показал пальцем на горло, где неровной линией чернели синяки.

— Изучая отпечатки пальцев, полиция может прийти к неожиданным результатам, — заметил Вилар.

— Конечно… Однако на коже не остаются отпечатки пальцев.

Маркиз внимательно изучал лицо с немецкими чертами. Приподнял голову, медленно ее опустил, потом напомнил:

— Можем ли мы теперь взглянуть на книги?

Учитель с готовностью показывал скудные богатства библиотеки. Маркиз отвечал, читал названия, листал книги, судил о достоинствах того или иного автора, но думал совсем о другом. Он все еще оставался в той пустой, холодной комнате, где лежал труп человека, который «свалился с неба».

— Вот как! — заметил он, останавливая указательный палец на одном из переплетов. — У вас есть Шекспир?

— Разумеется! — с забавной гордостью ответил г-н Вилар.

Блюхер и Груши[14]

Ураган наконец прекратился, задохнувшись собственной яростью.

Маркиз де Санта Клаус пребывал в сомнении.

«Нелегко мне будет выпутаться из этой истории, — думал он. — Все-таки… Да что там! По правде сказать, все-таки я уже немолод. Сорок лет… Совсем старик!»

Он поглядывал на детей: одни о чем-то размышляли, сидя под навесами у входных дверей, другие кричали и гонялись по снегу.

На Банной улице он обнаружил компанию, которая обосновалась у глухой стены с единственным крохотным слуховым окном — там была мастерская, где Корнюсс проявлял свои фотографии. Ребятам она представлялась чуланом — той самой комнатой, куда ставят в наказание за провинность. Они воображали себе помещение, полное опасностей, ловушек и всякой заплесневелой нечисти. От этих фантазий у них мурашки по спине бегали.

— Вы видели? — спросила одна из девочек.

Это была Мадлен Нойбах. Она показывала пальцем на слуховое окно.

— Глаз… Глаз Деда Мороза… Он все замечает… Он увидел нас!

Толстощекий мальчишка храбрился:

— Глаз?.. Ничего он больше не видит, этот глаз, ведь Дед Мороз мертвый!

— Да? Ишь ты! Ну-ка, толстяк, сунь свой нос в окошко, если ты такой умник!

— Все девчонки дуры! Вовсе это и не глаз. Брехня да и только.

— А вот и глаз, один-единственный глаз! Красный-красный!

— Да не глаз это, а лампа. Однажды мой брат Кристоф заглянул в слуховое окно. Мой брат Кристоф не трус. Он увидел на столе ванночки, и целую груду всяких склянок, и еще красную лампу.

Однако мальчуган, хоть и храбрился для виду, незаметно отодвинулся и прижался к стене.

«Мальчишка, шестилетняя девочка, — рассуждал сам с собою маркиз де Санта Клаус, — вот бы кому на самом деле заняться этим расследованием! Вот бы кто во всем разобрался! Они всех знают — Деда Мороза и Деда с розгами, Оборотня, Человека с мешком и Продавца песка, Мясника-людоеда, матушку Мишель и папашу Люстюкрю… Это их жизнь, их мир. Эх, до чего грустно быть взрослым!.. Да, я еще забыл Золушку. А вот и барон, легок на помине. Для сказочного Принца он слишком озабочен».

Барон де Ла Файль шел склонив голову. Он свернул с улицы Трех Колодцев.

Маркиз приблизился к владельцу замка.

— Дорогой барон, могу ли я вам напомнить об обещании познакомить меня с вашими архивами?

— Они ждут вас, маркиз. Я приготовил целых два сундука.

Золушка шила, сидя у окна. Бедняжка была взволнована. Едва ей удалось, призвав на помощь благоразумие и не вздыхая понапрасну, вернуться на землю и поверить, что приключения в рождественскую ночь останутся всего лишь сказкой, как явился барон. Стоя под ее окном и досаждая канарейкам в клетках, он вполголоса перекинулся с ней обычными, ничего не значащими словами, однако взгляды, которые их сопровождали, придавали этим словам особый смысл. Барон ушел. Золушка отважно взялась за иглу и наперсток, но глаза ее застилала пелена, отчего голубые и красные лоскутки, предназначенные для мундиров деревянных солдатиков, превращались в драгоценные ткани.

— Итак, мадемуазель, говорят, на балу вы были краше всех? Как жаль, что я не мог полюбоваться вами!

Катрин покраснела.

— Вам, видимо, нездоровилось, господин маркиз?

— Немного, но все уже прошло.

— Счастлива это слышать. — Она улыбнулась. — Да, у меня был такой вечер!.. Не могу сказать, до чего этот бал… Ах, все было как в сказке! Сначала в замке я перемерила видимо-невидимо всяких платьев. Господин маркиз, что за туалеты — я таких прежде и не видела, и даже представить себе не могла! И эта туфелька, которая потерялась… Позолоченные туфельки… Ой, ну какая же я дурочка! Для вас-то это все в порядке вещей.

Отойдя от дома Золушки, маркиз пробормотал:

— Все было как в сказке! В конце концов, это может привести в отчаяние. Черт побери, мы-то не в сказке!

Бриллианты украдены, неизвестный задушен — это уж вовсе не волшебство.

Перед лавкой ювелира почтальон разговаривал с Тюрнером.