— Я же обещала, — торжественно пояснила Татьяна, пока я открывал и закрывал рот, опуская торт на чистые пальмовые листья. — Помнишь?

— Откуда?! — завопил я. Танюшка негромко засмеялась:

— Ешь давай. Скажешь потом — как.

— А ты? — я достал складник.

— И я, и я, — кивнула она успокаивающе. — Мне и самой интересно попробовать.

— Он же с кремом! — заорал я (удивление нарастало). — Тань, ну как?!. - я заглотил остаток куска и потянулся ещё.

— Ловкость рук и никакого мошенства, — Танюшка ела аккуратненько, чуть ли не двумя пальчиками. — Что, вкусно? — я неистово закивал. — То-то же. Старалась. Но тут никакого секрета нет, все ингредиенты местные, буквально под ногами собрала, — она подумала и добавила: — Ну, ещё над головой. Дай-ка ещё кусочек.

— На, а себе я третий возьму, — с готовностью пустил я в ход нож. — М-м, как вкусно… О-бал-деть!

Танюшка, надо сказать, не очень от меня отставала — едва ли тут можно было "испортить фигуру". Мы увлечённо навалились на кулинарное произведение, и через десять минут от него ничего не осталось. Облизывая пальцы, я посмотрел на Танюшку, она улыбнулась в ответ и сказала:

— У тебя нос в креме.

— Нос? — я скосил глаза, поднял палец, чтобы вытереть крем, но Танюшка плавно подалась вперёд и аккуратно слизнула его.

— Ого, — тихо сказал я, чуть сузив глаза и не сводя их с Танюшки, которая так и не отодвинулась, улыбаясь. — Это как понимать?

— А я тортом не наелась, — почти промурлыкала она, — сла-а-аденького хочется…

— Сла-а-аденького? — уточнил я, распуская шнуровку её куртки, и так завязанную халявно. — Ну-ну… Как встретишь Новый Год, так его и проведёшь, Тань, а я не знаю, хватит ли меня на год…

— Прибедняемся? — она чуть ли не обвилась вокруг меня и выдала открытым текстом: — Ну Олег, ну, мне очень хочется!

— Думаешь, мне — нет? — поинтересовался я, стягивая куртку с её послушно подавшихся назад плеч. На мне куртки не было, я приподнялся на руке, чтобы Танюшке было удобней сдёрнуть с бёдер штаны, отпихнул их ногой. Она оттолкнулась ладонями от моей груди, высоко вскинула, завалившись на спину, длинные ноги, стягивая свои штаны. Я ей охотно помог и уже не отпускал…

…На лицо Танюшки — с закушенной губой, отстранённое — падали сбоку отсветы костра. Лицо отдалялось и приближалось в такт моим движениями.

— Хорошо… хорошо… хорошо… — безостановочно повторяла она, ритмично отталкивая меня ладонями в грудь и тут же подавая их обратно.

"Хорошо… хорошо… хорошо…" — отдавалось у меня в висках. Но что-то всё-таки было нехорошо.

Было.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Вот мы и возвращается в Европу после почти шестилетней кругосветки. Иногда мне кажется, что эти годы — как странный сон, от которого никак не получается проснуться. Пишу у костра, и по другую сторону огня молчаливо и строго стоят тени тех, с кем я попал сюда когда-то.

Кто из них остался рядом со мной? Нас было двадцать пять гитлерюнге, упрямых и смелых мальчишек, решивших в конечном счёте, что и в этом мире можно остаться людьми. Мы не ошиблись. Но какова цена?

Остались Юнгвальд, Мюссе и Ульрих. И я. Среди трёх десятков парней и девочонок, которые идут за конунгом Лотаром. Интересно, что не они, совсем не эти трое, для меня самые близкие друзья, не с ними я советуюсь, если что-то важное нужно решить. Но у костра мы сидим рядом и спим вместе, плечо в плечо. Не сговариваясь, так получается само собой. Даже другие немцы — Фриц, Пауль, Эва, Адольф, Алиса, — которые прибились позже, не вызывают у меня такого странного и пронзительного чувства общности.

По географии я учил, что пространства Средней Азии в СССР — это пустыни. Здесь мы идём по бесконечным, очень красивым травянистым степям, где ночью высокий — до груди! — ковыль переливается под луной серебряными волнами. Где-то впереди Каспийское море. Говорят, в этом мире оно соединяется с Аральским в одно большое внутреннее море. Мы обогнём его с севера и пойдём дальше на запад.

Сколько ещё осталось нам? Сколько осталось Тане? Сколько осталось мне самому?

Я десятки раз мог погибнуть и не погиб. Я иногда сам удивляюсь, пролистывая блокнот. Тибет. Страшная бездонная трещина. Я рассматриваю свою ладонь, впившуюся в лёд, как когтистая лапа — и вижу, что из-под ногтей без боли сочится, окрашивая синий лёд в чёрный цвет, алая кровь. Срывается из-под ноги кусок льда — я не слышал, как он упал… Тайфун в Китайском море. Полёт — и я вишу за бортом, меня перехватывают руками за одежду за секунду до того, как с неслышным щелчком лопается страховочный трос, и его конец, словно клинок, разрубает одежду и грудь Женьки до самых рёбер… А вот покрытые вечным туманом берега таинственной Пацифиды, схватка на болотистом берегу, по пояс в тёплой жиже, среди висячих корней — и совсем некуда отступать, и корабля не видно, а джунгли гниют и зовут нас присоединиться к этому…

Да. Удивительно, что мы живы. Точнее — что именно мы.

Что делать дальше? Может, имеет смысл отыскать Шарля, если он вернулся живым из Африки, и просто присоединиться к нему — у него наверняка есть какие-то идеи… Кстати, до чего странно думать, что Шарль — он и есть тот самый генерал де Голль, который, говорят, сейчас там в числе победителей Германии. Мне иногда интересно: а что там со мной?

Убит, наверное.

Жаль. Вот интересно: тут война, подобная нашей Второй мировой, так и не началась. А Первая, говорят, была — конечно, в уменьшено масштабе, но была.

Чёрт побери, но ведь должен быть у этого какой-то смысл?! Четыре года назад Колька, с которым мы довольно долго шли вместе, сказал, что смысла нет. просто в нас кто-то играет, как играют в шахматы на доске.

* * *

Меч Арагорна — знаменитый Андрил, "Возрождённая Молния" — лежал поперёк его широко разведённых колен. Я сел на скамью наискось от него. Над утренним лесом плавал туман. В этом видении я был в полном снаряжении — не только при оружии, но и в бригантине, в краге на левой руке.

— Ваше Величество, — я склонил голову и перекинул палаш через колено, уперев его в носок правого сапога. — Я хотел спросить. Я пришёл, чтобы спросить…Как мне быть дальше? Я запутался. Я что-то сделал не так. Временами я ощущаю себя предателем…

— Потому что ты предал, — тихо сказал Арагорн. — Своих друзей. Свою мечту. Самого себя. И сейчас пытаешься спрятаться от своего предательства на красивом острове.

— Да, — я потёр переносицу. — Кажется, это так, Ваше Величество. Странно, что мне понадобилось столько времени, чтобы это осознать… Но они…

— Вождю могут изменить его люди. А он не имеет права им изменять. Даже если не осталось надежды. Тогда нужно просто идти навстречу всему, что даёт жизнь. И принимать это со всем мужеством, которое есть в тебе.

— Здесь быстро ржавеет оружие, — я поднял глаза от сапог. — Боюсь, что заржавело и моё мужество. Я не смогу быть вождём.

— Тогда будь хорошим клинком у хорошего вождя. Это лучше, чем ржаветь вместе со своим клинком. Для созданного сражаться вечный покой может стать проклятьем.

— Значит… — я задумался, — значит, несколько лет, сражения, раны — а потом смерть?

— Тебе нравится та вечность, которую ты обрёл?

— Нет, — тихо признался я.

— Тогда о чём ты жалеешь? О десятке лет отдыха на пляж? О сотне лет поедания омаров? О тысяче лет бездумности в шалаше под пальмами? Что ты скажешь мёртвым друзьям? Они ведь придут обязательно…

— Да, — прошептал я, вставая. — Да, да, да, да…

…Я вынырнул наружу от того, что Танюшка трясла меня за плечо. В темноте шалаша я различил её испуганное лицо.

— Олег, — шепнула она, — кто-то ходит вокруг.

— Коза? — я сел, нашарил палаш.

— Нет, — она замотала головой. — Олег, это человек. Честное слово.

Я не успел ничего сказать. Циновка на входе шевельнулась, и голос Вадима негромко произнёс:

— Спите?

* * *