Да. Тоже загадка… Вопросов — полно. Ответов почти нет. Надо бы, кстати, пойти спать, а не заполнять эти страницы своими размышлениями на тему "что такое ничего и как из него сделать что-то?" Зачем я вообще веду дневник здесь, где будущее предельно ясно, а весь жизненный опыт ограничен умением сражаться, которое, оттачиваясь всё больше и больше, в конечном счёте никого ни от чего не спасает?

Какой же всё-таки ветер снаружи… Наши русские говорят, что выбраться отсюда мы сможем не раньше середины мая. Когда я читал Джека Лондона, я не думал, что когда-нибудь окажусь в самом сердце настоящего Белого Безмолвия, но Безмолвия, у которого есть голос. Голос снежного урагана.

Хорошо уже и то, что мы не снаружи. Помоги Господь любому белому, которого сегодняшняя ночь застала на открытом пространстве.

Да и нам всем — помоги Господь…

Игорь Басаргин

И вот теперь

Уставшим от потерь,

От пьянок и недель работы рьяной,

Я говорю:

"По нашим землям бродит Зверь,

Скрываясь в буреломах и бурьянах!

Крепчает, матереет год от года…

Наступит срок — и дикая порода

В вас оживёт

И обрюхатит вас,

Поскольку семя проросло сейчас!

Когда же вам

Ударит по мозгам

Пьянящий жар безумств —

Зверь вздёрнет хвост

И прыгнет к обветшалым небесам

И их сожрёт —

И встанет в полный рост!

Тогда не говорите мне о том,

Что я не колошматил в каждый дом

И не кричал, уставший от потерь,

Что скоро вашу дверь

Взломает Зверь!"

* * *

— С Новым Годом, Таня.

— С Новым Годом, Олег.

Мы смотрели друг другу в глаза через костёр.

— Вина нет, — улыбнулась Танька, — есть компот. Приятного аппетита.

Не нужно много усилий, чтобы накормить двух человек, если океан такой щедрый, и остров сам — тоже, и не надо никуда бежать, и вокруг — мир. После нескольких минут осатанелой работы челюстей (мы с утра специально голодали!) Танюшка отвалилась первой (не совсем, а передохнуть), я же продолжал обжираться под её неопределённым взглядом, в котором, пожалуй, ласки было больше, чем насмешки. Наконец, и я улёгся на ворох свежей травы и хмыкнул:

— Да, вот теперь — с Новым Годом.

— Девяностый, — Татьяна, приподнявшись на руках, села, скрестив ноги. — Какие звёзды красивые… правда новогодние… Слушай, а мы ведь тут ни разу не наряжали ёлку.

— Тут ёлок нет, — рассудительно сказал я. — В прошлую зиму нам было не до ёлок. А позапрошлую… позапрошлую и так было неплохо.

— И все были живы, — сказала Танюшка задумчиво. Я вскинулся — она договорила мою мысль, — но Танюшка по-прежнему смотрела в небо. — Олег. Если бы всё-всё вернуть. Всё. Ты бы?..

— Вон Сириус, — сказал я. — Альфа Большого Пса. Самая яркая звезда Северного Полушария.

— Где?

— Вон там, видишь?

— Вижу.

Я снова откинулся на траву. Молчал довольно долго; Танюшка уже успела опять начать бросать в рот с задумчивым видом кусочки копчёной рыбы, но я знал — она ждёт…

— Тань, как ты думаешь, зачем я делал то, что делал? — спросил я, садясь. Она глянула на меня внимательными зелёными глазами. — Зачем было всё это?

— Зачем, Олег? — откликнулась она эхом, и лицо у неё было жёстким, как каменная маска.

— Мне не нужны были ни власть, ни слава, ни даже приключения, — я дёрнул углом рта. — Я хотел разгадать загадку. Я бы многое сделал не так, будь возможность всё вернуть. Но точно, что я бы делал то же. Я не игрушка, чтобы в меня играть. Если я хочу знать — значит, я хочу знать. Тогда я согласен и на игру.

— А сейчас? — тихо-тихо, я еле услышал, спросила девчонка. — Мы ведь вышли из этой игры?..

— Нет, — отрезал я. — Никуда мы не вышли, Тань. Мы в неё просто не играем. Но она продолжает играть в нас, — вспомнил я слова Серёжки Лукьяненко.

Танюшка отвернулась и налила себе ягодного настоя.

— Почитай мне стихи, — попросила она.

— Про Новый Год? — невесело улыбнулся я.

— Какие хочешь…

— Да. Хорошо. Сейчас… — я задумался, по-девчоночьи наматывая на палец локон с виска. — Слушай.

Если бог нас своим могуществом

После смерти отправит в рай,

Что мне делать с земным имуществом,

Если скажет он: выбирай?

Мне не надо в раю тоскующей,

Чтоб покорно за мною шла,

Я бы взял с собой в рай такую же,

Что на грешной земле жила, -

Злую, ветреную, колючую,

Хоть ненадолго, да мою!

Ту, что нас на земле помучила

И не даст нам скучать в раю.

В рай, наверно, таких отчаянных

Мало кто приведёт за собой,

Будут праведники нечаянно

Там подглядывать за тобой.

Взял бы в рай с собой расстояния,

Чтобы мучиться от разлук,

Чтобы помнить при расставании

Боль сведённых на шее рук.

Взял бы в рай с собой все опасности,

Чтоб вернее меня ждала,

Чтобы глаз своих синей ясности

Дома трусу не отдала.

Взял бы в рай с собой друга верного,

Чтобы было с кем пировать,

И врага, чтоб в минуту скверную

По-земному с ним враждовать.

Ни любви, ни тоски, ни жалости,

Даже курского соловья,

Никакой, самой малой малости

На земле бы не бросил я.

Даже смерть, если б было мыслимо,

Я б на землю не отпустил,

Всё, что к нам на земле причислено,

В рай с собою бы захватил.

И за эти земные корысти,

Удивлённо меня кляня,

Я уверен, что бог бы вскорости

Вновь на землю столкнул меня… Пойду погуляю по берегу,

— безо всякого перехода продолжал я, рывком садясь.

— Подожди, я с тобой, если ты не против, — Татьяна поднялась, подцепила с песка куртку. Я подбросил в костёр дров:

— Пусть горит к нашему приходу.

ГОВОРИТ ЛОТАР БРЮННЕР

Как-то странно ощущать, что ты — в сердце Северной Америки. Она совершенно не похожа на страну из книг про ковбоев и индейцев… хотя стада бизонов тут настолько чудовищные, что невольно испытываешь благодарность к тем, кто в нашем мире их перестрелял. Чудовищно неразумное изобилие!

Но насчёт сердца — это правда. Шон Оррили утверждает, что там, где мы сейчас сидим, в том мире находится город Топика, а это — центр САСШ…

…Пишу на следующий день. Швейц, Максим и Ховик убиты, Юнгвальд и Женя тяжело ранены. У противника минимум семеро убитых. Это не чернокожие, а местные американцы — судя по виду, "свеженькие". Это и моя вина. В головном дозоре шли Швейц и Юнгвлаьд. Наверное, эти ребята услышали, как они разговаривают по-немецки и напали на "врагов". Наше счастье, что они плохо владеют оружием, но очень жаль, что пришлось убить стольких ни в чём не повинных в общем-то ребят. Они отошли куда-то на юг. Я решил, что надо их найти и объясниться. Сделаю это сам. Таня просилась со мной — и ещё будет проситься, наверное, но я не возьму никого. Взял бы Юнгвальда, но он лежит с разрубленными рёбрами.

Чёрт бы побрал эти бесконечные убийства своих своими. Там трупы, здесь трупы… Ховик умер не сразу, не сумели ему зажать артерии на шее, их перерубили… До чего же это тяжело всё-таки… И хоть бы какой-нибудь проглядывал в этом смысл!

А может, есть? Добраться бы до него, докопаться хоть как-то — и можно продолжать играть в здешние игры, но уже осознанно… А сейчас надо идти решать проблему с этими не в меру ретивыми американцами.

* * *

Танюшка была права. К горящему огню возвращаться было куда приятней, чем просто так; я даже поймал себя на мысли, что ищу взглядом тени у костра, вслушиваясь, стараясь уловить смех и песни. Конечно, ничего такого, но Танюшка гордо пообещала:

— А сейчас будет сюрприз.

— М? — уточнил я, усаживаясь у огня. Танька куда-то провалилась, но через пару минут, напевая почему-то свадебный марш Мендельсона, появилась вновь. Она шла танцующей походкой, покачивая бёдрами и поддерживая на кончиках пальцев… торт.