— Понимаю, — ответил Леберехт.

— Ничего ты не понимаешь! — вспылил архиепископ. — Ничего! Между тем курии удалось обнаружить и уничтожить сто экземпляров. Все, кроме одного.

У Леберехта словно пелена с глаз упала.

— И вы предполагаете, что эта книга находится в аббатстве на горе Михельсберг?

Архиепископ, словно защищаясь, поднял обе руки.

— Не я, сын мой, а священный трибунал в Риме интересуется этой книгой Коперника. Господа кардиналы жаждут заполучить ее любой ценой.

Леберехту не хватало воздуха, он чувствовал головокружение, словно земля качнулась под ногами, но одновременно впервые в жизни он ощутил, что такое власть. Святая Троица! Римская курия ищет помощи у него, Леберехта Хаманна!

Но это была не единственная мысль, которая пронеслась у него в голове, когда он стоял под сенью церковной стены. Внутренний голос нашептывал ему, что тайное послание отца теперь внезапно обрело смысл: FILIO MEO L. * TERTIA ARCA. Эта надпись встала у него перед глазами, словно он увидел ее впервые. И прежде всего знак, которому он до сих пор не придавал никакого значения. Неужели это намек на опасное светило?

Должно быть, его отец знал об этой книге. Вероятно, Лысый Адам долго изучал ее и раздумывал, кому передать столь взрывоопасное послание. Возможно, сын казался ему слишком юным или слишком глупым, чтобы доверить ему ее содержание. А может, отец хотел разделить с ним свое знание лишь в том случае, если он прочтет все книги на третьей полке или наткнется на это сочинение иным образом? Если бы только он мог предположить, что именно архиепископ наведет его сына на верный путь! Какова ирония! Леберехт невольно рассмеялся.

— Ты смеешься? — с негодованием проворчал архиепископ. — Мне кажется, ты не воспринимаешь задание всерьез!

Он оттолкнул Леберехта в сторону и, сцепив руки за спиной, начал беспокойно расхаживать перед нишей в стене.

— А если наградой мне будет то, что на этом безымянном надгробном камне все же появится надпись — в том виде, как вы ее изложили? — нетерпеливо спросил Леберехт.

Архиепископ резко повернулся и навис над юношей.

— Не рассчитывай, что держишь в руках меня, или курию, или даже саму Святую Матерь Церковь и можешь сторговать книгу по самой высокой цене. На случай, если тебе захочется отделаться от нас, есть ряд свидетелей, которые перед святой инквизицией подтвердят супружескую измену прекрасной трактирщицы Марты Шлюссель.

Леберехт окаменел. Торжество, только что переполнявшее его, рассыпалось, как трухлявая балка. Теперь он ощущал лишь бессилие и глухую ярость.

— Высокочтимый господин, — произнес Леберехт, — известно ли вам, сколько книг хранится в библиотеке бенедиктинцев? — Он осекся, почувствовав, что его голос начал дрожать. — Возможно, там сто раз по тысяче книг, а порядок, в котором они расставлены, скорее напоминает хаос, царивший до сотворения мира. Я не знаю, сколько времени пройдет, прежде чем мне удастся найти ее. Но я постараюсь сделать все, что в моей власти.

— Время у тебя будет, — последовал ответ.

Теперь Леберехт видел лишь темный силуэт архиепископа, и ему показалось, что он слышит издевку в его голосе.

— Тридцать дней, и ни днем больше! — тихо, но решительно произнес архиепископ.

Вместо ответа Леберехт прислонился спиной к церковной стене и растерянно уставился в безоблачное небо, где, словно зловещая комета, появилась вечерняя звезда. Юноша внезапно понял, что независимо от того, удастся ли ему найти книгу Коперника, он и Марта (прежде всего именно она) будут выданы архиепископом палачам инквизиции, а значит, в этой ситуации есть только один выход: бегство.

— Что ж, хорошо, — ответил Леберехт. — Тридцати дней мне, пожалуй, хватит.

Леберехт был в высшей степени изумлен, когда на следующее утро, явившись в библиотеку бенедиктинцев, встретил там человека, который был ему дорог, но которого он давно не видел, — брата Лютгера.

Для Лютгера эта встреча была столь же нечаянной. Роясь в куче развернутых карт, книг и рукописей, он словно шел по следу важной тайны, тайны вроде пропавшего ковчега, о местонахождении которого постоянно появлялись самые неожиданные намеки в разных сомнительных трудах.

— Что-то редко вы показываетесь в последнее время, брат Лютгер! — приветливо заметил Леберехт. — Я ранил вас каким-то словом или оскорбил своим поведением? Дайте мне знать, чтобы я мог просить о прощении!

Лютгер успокаивающе поднял руку и, не отвлекаясь от своей работы, ответил:

— Вовсе нет, друг мой. Это я должен просить прощения за то, что с некоторых пор так мало беспокоился о тебе! Здесь нет никакого умысла. Аббат Люций доверил мне особое поручение, которое требует серьезной подготовки и лишает возможности проводить с тобой дальнейшие занятия. Но, как я слышал, ты нашел замену в брате Эммераме. А он, как известно, самый умный среди нас.

— Но вы обижены, верно? — Леберехт подошел к карте, чтобы узнать, на какую часть суши направлен интерес Лютгера.

— Непорочная Дева! Да нет же, с чего мне обижаться? Мы ведь старые друзья!

— Но в чем тогда причина вашей молчаливости и скрытности?

На картах были обозначены владения архиепископа Зальцбургского; на широком, неоднократно сложенном листе Леберехт различил Венецианскую республику, а на длинном листе, обрамленном завитками, — Неаполитанское королевство.

— Можно подумать, что вы собираетесь отправиться в дальнюю поездку!

Лютгер повернулся к Леберехту и ответил:

— То, что я тебе сейчас скажу, останется между нами, ведь дальняя поездка будет тем опаснее, чем больше людей знают о ней. Конгрегация моего ордена посылает меня с тайной миссией в Монтекассино, в Кампанью, где тысячу лет назад святой Бенедикт основал монастырь.

— Так вот для чего столько карт! А тайная цель? Позвольте угадать! Если она тайная, то речь может идти только о ценностях. Перевозка золота?

— Не золота, но кое-чего столь же драгоценного! Больше я ничего не могу сказать об этом.

Леберехт хлопнул себя ладонью по лбу.

— Если монах вроде вас едет из одного монастыря в другой, а его багаж на вес золота, то ему предстоит доставить… реликвию!

Монах удивился:

— Откуда ты знаешь?

— Брат Эммерам рассказывал мне о той скорби, которая охватила его, когда брат Мельхиор, упокой Господи его душу, открыл золотую коробочку, находившуюся в алтарной доске вашей монастырской церкви. В ней хранился волосок из бороды святого Бенедикта Нурсийского, но брат Мельхиор ничего там не обнаружил, кроме мушиного помета, хотя эта реликвия, по достоверным источникам, раньше принадлежала святому императору Генриху.

— Ну, если ты настолько хорошо осведомлен, то мне, пожалуй, не нужно делать тайны из своей миссии. Все именно так, как ты предполагаешь. Я отправляюсь в Италию, чтобы совершить обмен реликвиями…

— Натуральный обмен?

— Можешь назвать это и так, если желаешь. Но лучше, когда два монастыря обмениваются своими реликвиями между собой, чем когда они обращаются к одному из торговцев реликвиями, которые сотнями бродят по Европе и предлагают по самым высоким ценам разные части тела вперемешку с коровьими костями или сушеными свиными потрохами.

Леберехт рассмеялся. Он так зашелся смехом, что подавился и, кашляя, заметил:

— Ваша вера в значение реликвий, сдается мне, весьма умеренна!

Лютгер прижал палец к губам, призывая к сдержанности.

— Если святые реликвии пробуждают у людей благочестивые чувства, — поучительно произнес он, — то против этого нечего возразить. Сомнительной я считаю лишь ту одержимость, с какой во многих местах эксплуатируется культ реликвий. Предприимчивые дельцы и поныне продают капли пота Господа нашего Иисуса, пролитые им на Масличной горе, или крошки трапезы с Тайной вечери, или осколки ребра Адама, из которого Творец создал Еву.

Он кивнул Леберехту, чтобы тот подошел поближе, и продолжил, понизив голос: