— Чудовище! — вставила вдова.

— Да, он не знает жалости, если речь идет об осуществлении его воли. Он хотел видеть меня в монастыре, поэтому следил за каждым моим шагом. Я надеялась, что смогу избежать этих преследований, но от него не оставалось сокрытым даже то, когда я улыбалась мужчине, стоявшему на другой стороне реки. Тут я встретила вдову Ауэрсвальд и открыла ей свое сердце. Ей удалось наконец убедить моего отца, что я никогда не приму постриг и нуждаюсь скорее в домашнем уюте, чем в строгом воспитании.

Леберехт с пониманием кивнул. Нежданная близость красивой девушки смутила его почти так же, как и роковая встреча с Мартой, и пробудила в нем смутное чувство стыда. Глядя в светящиеся голубые глаза Магдалены, Леберехт спустя короткое время засмущался, сам не понимая почему. Он не знал, куда деть глаза, и краснел, как юный студент иезуитов.

От вдовы Ауэрсвальд не укрылась застенчивость жильца, поэтому она предпочла удалиться, сославшись на заботы по кухне. А Леберехт с Магдаленой так и сидели молча, пока девушка не заговорила первой.

— Надеюсь, ты не сердишься на меня, — произнесла она и опустила глаза.

— С чего я должен на тебя сердиться?

— Ну, потому что все так вышло.

— Вероятно, это неотвратимость судьбы, — рассудительно ответил Леберехт. — Философы древности называли это ананке.

Магдалена хихикнула.

— Ага. Но если уж быть честной — а ведь мы хотим быть честными, не правда ли? — я немного помогла судьбе.

Леберехт удивленно взглянул на девушку.

— Когда я увидела тебя впервые, ты мне очень понравился. Но я знала, что мой отец запретит мне всякое общение с тобой. Тогда я прибегла к волшебному средству: в каждый башмак положила по пучку дымянки и в буквальном смысле слова наступила на него ногой. Считается, что дымянка спасает от меланхолии и приводит женщину к подходящему мужчине.

— Ты думаешь, что мы не случайно встретились здесь?

Магдалена зажала между коленями сложенные ладони и смущенно улыбнулась. Леберехт приблизился к ней и строго заметил:

— Это неправда! Ты шутишь со мной?

— Нет, конечно нет! — возразила Магдалена и призналась: — Хотя порой, когда у меня тяжело на сердце, я шучу, вместо того чтобы плакать. С тех пор как мы с тобой повстречались, я молю Господа и всех святых, чтобы они смилостивились надо мной и послали мне мужчину, которого я встретила в Гавани. Разузнав, кто ты такой, я искала способ оказаться поближе к тебе. Леберехт, я люблю тебя, я люблю тебя больше всего на свете. Умоляю, не отвергай меня и мою искреннюю любовь! — При этом она опустилась на колени и обняла ноги Леберехта.

Тот стоял как громом пораженный, не сознавая, что с ним происходит, и впав в безучастное молчание. Он даже не смел коснуться волос Магдалены.

— И ты не знаешь, что мне на это ответить? — спросила девушка, не поднимаясь с колен. В ее голосе звучали разочарование и грусть.

Для Леберехта все это случилось слишком неожиданно. Любовные клятвы Магдалены он воспринял скорее как увлечение, а не серьезное признание. Тем не менее он чувствовал себя польщенным. Еще никогда женщина не объяснялась с ним подобным образом.

— Знаешь, — сказал Леберехт, помогая девушке встать на ноги, — бывают ситуации, когда каждое слово скорее разрушает..

Магдалена поправила сетку для волос и расположилась на лежанке-сундуке. Лицо ее было серьезно; она пыталась осмыслить слова Леберехта.

Девушка сидела с опущенной головой, хрупкая и опечаленная, потому что представляла себе его реакцию совсем иной: возможно, непроизвольной, дикой, но в любом случае радостно возбужденной. Леберехту вдруг стало жаль ее. Конечно, Магдалена — красавица, созданная для любви; она обладает прелестью цветка и непосредственностью ребенка и, что самое главное, близка ему по возрасту. И все же ей недостает той страсти, той чувственности, какие привлекали его в Марте.

— Ну и где же волшебная сила дымянки? — чуть не плача, посетовала Магдалена.

Леберехт поставил стул рядом с ней, сел и сказал:

— Магдалена, ты обращаешься ко мне с такой откровенностью, что и я хочу быть с тобой откровенным. Ты — чудесная девушка, и тот мужчина, который однажды получит тебя в жены, может считать себя более чем счастливым…

— А ты? Ты не мог бы тоже считать себя счастливым?

Леберехт молчал.

— Понимаю, — с грустью произнесла Магдалена, — ты меня не любишь!

— Нет, ничего ты не понимаешь! Я хочу тебе все объяснить.

— Ты ничего не должен мне объяснять. Ты — свободный мужчина и можешь делать, что пожелаешь. Только держи руки подальше от замужних женщин, ибо нарушившая брачные узы рискует своей жизнью. А такое никогда не остается тайной!

Леберехт выглядел смущенным. Он не знал, что творится у Магдалены в душе. Боже, ведь то, что говорит эта девушка, могло означать, что ей известно о его близких отношениях с Мартой!

— И нечего меня обманывать! — В прекрасных глазах Магдалены сверкнула ярость. — Ты любишь нарушительницу брачных уз, которая по возрасту годится тебе в матери. Очевидно, ты в этом нуждаешься, а потому не собираешься бросать ее. Так иди же к ней!

— Как можешь ты так неуважительно говорить о порядочной женщине! Хотя Марта и могла бы быть моей матерью, она вовсе не старая. Она красива и желанна сверх всякой меры.

— Должно быть, ты действительно любишь Марту, если защищаешь ее честь. Она — изменница!

— Она — святая; она помогает бедным и живет в благочестии.

— Ну, ее трудам праведным есть объяснение. Она совершает покаяние.

Леберехт вскочил.

— Откуда тебе вообще известно о Марте Шлюссель?

Магдалена не ответила. Она начала всхлипывать, как маленький ребенок, а потом вдруг кинулась в ноги Леберехту.

— Ты должен забыть эту женщину! — воскликнула она, захлебываясь слезами. — Клянусь Богоматерью, ты погубишь собственную жизнь и жизнь этой женщины. Ты должен бежать на другой край земли, где никто не знает ни твоего имени, ни твоей судьбы, и, если захочешь, я буду сопровождать тебя.

Леберехт не находил слов. У него появилось ощущение, будто эта красивая девушка уличила его и теперь он зависит от нее, как и от вымогателя Ортлиба, — с той лишь разницей, что Магдалена действительно любила его. Но откуда она узнала о его отношениях с Мартой?

Леберехту недоставало храбрости, чтобы заставить Магдалену говорить. Конечно, она не станет честно отвечать на его вопросы; так далеко, вероятно, ее честность не простирается. Поэтому он высвободился из ее объятий и отправился бесцельно бродить по городу.

На другой день, с двадцатью гульденами в кармане, Леберехт пустился на поиски возчика Ортлиба. Как и ожидалось, он нашел его в Тойерштадте, где старый Шлюссель держал конюшню для своих лошадей. Ортлиб, вооружившись скребницей, занимался лошадью и напевал расхожую кучерскую песенку, когда к нему неожиданно подошел Леберехт.

— А, благородный господин каменотес из гильдии каменотесов! — воскликнул Ортлиб, и на его обветренном красном лице появилась коварная ухмылка.

Ничего не ответив, Леберехт схватил пропахшего конским потом возчика за рукав, выволок его из конюшни и прижал к одному из лежавших во дворе тюков соломы.

— Не будем понапрасну тратить слова. Ты знаешь, о чем речь.

— Понятия не имею, — нагло заявил Ортлиб, изобразив удивление. — О чем говорит благородный господин каменотес?

Леберехт толкнул возчика в грудь, и тот наигранно вскрикнул:

— Хочешь драки? Давай!

Невысокому от природы возчику ежедневное обращение с лошадьми неожиданно придало силы, и Леберехт засомневался, уступит ли он ему в выдержке и выносливости.

— Возможно, мы могли бы решить нашу проблему иначе, — сказал юноша примирительным тоном.

— Ах, конечно. А о чем речь?

— О супруге твоего господина!

— А, ну да, о Марте Шлюссель, этой похотливой бабенке!

— Не пристало тебе говорить так о своей госпоже.

— Значит, мне не пристало? А тебе, каменотес, пристало так говорить о Марте Шлюссель? — Глаза Ортлиба зло блеснули, и он решительно произнес: — Она — нарушительница семейных уз!