– Да, но где же логика, ведь оставшись здесь, не только я буду продолжать есть ваше сало, дети мои, внуки будут его есть, если к тому времени оно еще будут в магазинах.
– Сгниете здесь, а Израиля не увидите, как своих ушей, – подытоживали беседу в ОВИРе, – и не забудь закрыть дверь с той стороны.
Как-то, кажется, в 1968 году, организация занялась выяснением – кто подавал и кто получил разрешение на выезд в Израиль из Ленинграда за год. Из четырнадцати семей, подававших документы, в семи получили разрешение по принципу: «На тебе, Боже, что не тоже». В Израиль выпускали только для получений пенсий по старости или инвалидности.
Все члены организации, подававшие документы на выезд, получили отказ.
За каждым подававшим наблюдали десятки внимательных глаз потенциальных олим. Редко кто решался разрушить налаженный быт и стать белой вороной ради несомненного отказа. Израиль находился на другой планете. Получить билет до Вены и до Венеры было одинаково легко. Медведь плевал на всех и спокойно сосал лапу.
Как заставить медведя отрыгнуть евреев из своего чрева? Какой должна быть десятая казнь для фараона который уже выдержал девять и не собирался капитулировать? Как расшевелить наших братьев по ту сторону занавеса, считающих нас «молчащими евреями», хотя мы и вопим во все горло? Как докричаться до общественности Запада, у которой уже, возникло привыкание к положению евреев в СССР, как к чему-то само собою разумеющемуся? Как поразить западного обывателя, хладнокровно переворачивающего газетные страницы с сообщениями о голодовках и даже самосожжениях в знак протеста?
К началу 1970 года в коридорах Власти уже четко стучали шаги Никсона и Брежнева, идущих навстречу друг другу. Брежневу были нужны товары и технология Запада, Никсону – мир и беспрепятственная конвергенция умов. Китайский фактор тоже действовал вовсю. Москва хотела, чтобы с Запада было видно только одно из двух обличий СССР: добродушная улыбка и протянутая «рука дружбы». Сильный удар по престижу СССР из-за нарушения прав человека был бы воспринят очень болезненно, особенно если учесть, что некоторый нажим по этому поводу стали оказывать коммунистические партии Франции, Италии и Англии.
Если бы можно было в какой-то момент привлечь внимание всех сил в мире, заинтересованных в соблюдении нашего права на выезд из СССР… Если бы можно было сфокусировать давление всех благоприятствующих этому факторов во времени и в пространстве…
Моя встреча с бывшим советским военным летчиком Марком Дымшицем стала нулевой отметкой в длинной цепи событий, которые привели через полгода к разгрому организации, а через год – к тому, что тронулись первые эшелоны.
Все пять ульпанов, действовавших осенью 1969 года в рамках нашей группы, были недоукомплектованы, и я через знакомых разыскивал кандидатов. Мне рассказали о бывшем военном летчике, который самостоятельно пытался учить иврит, даже не имея учебника. Я попросил передать ему приглашение в ульпан. Он пришел ко мне сразу же. Моложавый брюнет лет сорока, в аккуратном сером костюме, гладкие волосы зачесаны назад, густые черные брови. Познакомились, поговорили. Марк был вежлив, в меру откровенен, в меру осторожен. Он во всем любил меру и недолюбливал слишком веселых и восторженных. Военная дисциплина соответствовала его характеру, и он, как мне кажется, принимал ее с удовольствием. Когда мы с ним договаривались о встрече, я знал, что он будет на месте вовремя или чуть раньше.
Первая встреча была короткой. По-видимому, каждый составлял себе мнение о другом. Выполняя свои диспетчерские функции, я направил Марка в ульпан на квартире члена нашей группы Миши Коренблита. Преподавал иврит в ульпане его однофамилец Лев Львович Коренблит. Марк с женой и двумя дочерьми жил недалеко от меня на Ново-Измайловском проспекте. Он стал заходить ко мне в связи с занятиями в ульпане. Очень быстро разговоры перешли от иврита к Израилю, и стало ясно, что мы единомышленники. Больше того, Марк тоже прошел через те же иллюзии, что и я, придерживался левых взглядов и даже имел красную книжечку члена КПСС. Во время блокады Ленинграда пятнадцатилетний Марк потерял родителей. С детским домом он был вывезен из Ленинграда, попал в специальное, затем в летное училище. В 1949 году закончил его и женился на русской девушке, с которой вместе был эвакуирован на барже из осажденного Ленинграда уже в начале войны.
Марк попал в последнюю волну, когда еврейских парней еще принимали в летные училища не только в порядке исключения. Но закончил он училище уже в пик яростного антисемитизма и, надо думать, испил чашу до дна. В 1960 году его поставили перед выбором: демобилизация или издевательское назначение. И он, прирожденный летчик, в 33 года майор, штурман полка, ушел из армии. Или, точнее, его «ушли». Вернулся с женой и двумя маленькими дочками в Ленинград, пробовал найти работу в гражданской авиации – бесполезно: «инвалидов пятой группы» в воздух отпускать боялись, особенно в Ленинграде, рядом с границей. Но воздух манил. Марк уехал в Бухару, работал на маленьких двенадцатиместных самолетах АН-2, затем вернулся в Ленинград, закончил заочно сельскохозяйственный институт. Осенью 1969 года он работал инженером в институте по проектированию птицеводческих комплексов.
Самая яркая черта характера Марка Дымшица – воля. Говорят: «Посеешь привычку – пожнешь характер; посеешь характер – пожнешь судьбу». Придя к выводу, что его место в Израиле, Марк с его характером должен был идти до конца. Так и было. Его первые планы: построить воздушный шар, затем – соорудить самолет – были результатом одиночества. Он понимал, что для него лучшим вариантом был бы захват готового самолета, но одному это было не под силу.
И в это время мои поиски ульпанистов привели к нашей встрече.
Однажды, в конце ноября – начале декабря, мы с Марком гуляли недалеко от моего дома. Наверное, к этому времени он уже решил, что может рискнуть.
Когда разговор снова завертелся вокруг проблемы выезда, Марк вдруг сказал:
– Не фантазировать надо, а просто улететь.
– Как? – удивился я.
– Захватить самолет, – спокойно сказал Марк, и было ясно, что все давно им обдумано.
Действительно, план у него был: мы едем в Ереван, покупаем билеты на маленький АН-2 местных авиалиний, в воздухе заставляем пилота изменить курс и лететь в сторону Турции. Если пилот отказывается, самолет ведет сам Марк. Все просто, ясно и страшно. И совершенно неожиданно.
Когда я представил Еву и маленькую беззащитную Лилешку и все, что им грозит, первым моим импульсом было – немедленно отказаться. Но я не отказался. Шальная мысль пришла мне в голову, и чем больше я о ней думал, тем глубже она застревала. А что, если это и есть десятая казнь, которая заставит фараона капитулировать? Может быть, это мой звездный час, бывающий в жизни только раз. Пройду мимо – никогда не прощу себе.
Конечно, делать надо не совсем то, что предлагает Марк. Даже если нам повезет и мы перелетим, это будет решением только нашей личной проблемы. А эшелоны с потенциальными олим останутся стоять в тупике. Если уж рисковать, надо рисковать по крупному! Надо захватывать огромный лайнер, все пассажиры которого будут наши. Это невозможно сделать в Ереване, надо делать здесь на месте, в Ленинграде. В Финляндии сажать его нельзя – финны выдадут по консульскому соглашению. Нужно лететь в Швецию и устраивать там пресс-конференцию о положении евреев в СССР. Вид десятков мужчин, женщин, детей, только что переживших смертельный риск ради выезда в Израиль, скажет иностранным журналистам гораздо больше, чем сможем сказать мы сами. Вот это будет бомба! Если и она не заставит заговорить весь мир, значит «больному уже ничего не поможет».
Уникальная ситуация! С одной стороны у меня за спиной стоит комитет и организация – около сорока преданных делу ребят, с другой стороны – опытный пилот, готовый на риск и, кажется, достаточно рассудительный. Но пилот ли? А, может быть, просто агент КГБ, понимающий в самолетах не больше меня?