Во-вторых, решение высшего советского руководства о депортации поляков пагубно сказалось на советской агентуре также и потому, что с достижением этнической однородности населения в пользу украинцев силам ОУН-УПА больше не нужно было сражаться на два фронта — против польских партизан, с одной стороны, и против советских частей, с другой[145]. Отряды украинских националистов могли теперь полностью сосредоточиться на борьбе с советской властью. Как это ни парадоксально, советские оценки сил украинских повстанцев резко возросли к концу 1946 г., что в основном соответствует темпам депортации этнических поляков с Западной Украины.

Советские инструкции региональным отделам НКВД показывают, что сеть советских осведомителей была создана на послевоенной Западной Украине в основном по приказу сверху. В сущности, оперативным сотрудникам НКВД было велено к такому-то числу — обычно в течение 7-10 дней — завербовать определенное число агентов и осведомителей на местах[146]. В результате, до того как в середине 1947 г. на Западной Украине стали создаваться так называемые параллельные агентурные сети, система внутренней слежки существовала лишь на бумаге, почти не представляя никакой реальной оперативной ценности. Давление на рядовых сотрудников НКВД, от которых требовали быстро добиться значительных успехов, имело целый ряд последствий. Во-первых, нажим из Москвы вызвал резкий рост насилия со стороны советских властей по отношению к местному населению. Вынужденные выбирать между Сциллой и Харибдой, рядовые сотрудники органов предпочитали крайние меры более последовательным методам создания агентурных сетей. Во-вторых, это давление приводило к созданию множества не существующих на самом деле сетей. Иначе говоря, вместо того чтобы докладывать о неудаче, советские оперативные сотрудники часто фабриковали успешные результаты. В итоге к концу 1940-х гг. борьба с украинским националистическим подпольем оказалась подчинена количественным показателям, спускаемым сверху по областям и районам. В статистических сводках и новых формах отчетности результаты работы оценивались в зависимости от числа произведенных арестов, уничтоженных “бандитов” и обнаруженных “схронов”. В-третьих, давление из Киева и Москвы приводило к значительным нарушениям правил вербовки, так что советские агентурные сети оказались буквально нашпигованы двойными агентами, работавшими на украинское подполье. В результате, очень часто гибли оперативники, преданные осведомителями, которые работали на обе стороны. Наконец, личные дела сотрудников НКВД показывают, что в совокупности все эти факторы оказывали разлагающее влияние на кадры. Даже на общем фоне множества опасностей, подстерегавших советских государственных служащих в конце сталинской эпохи, служба на Западной Украине была очень тяжелой. Среди оперативных сотрудников спецгрупп НКВД был выше процент просьб о переводе в другое место, встречалось больше случаев алкоголизма, нервных срывов и прекращения деятельности (т. е. отказа от службы)[147].

Советская сеть внутренней разведки на Западной Украине на бумаге выглядела внушительно. На 1 июля 1945 г. по данным НКВД в составе агентурной сети на Западной Украине насчитывалось 11 214 местных жителей, сотрудничавших с органами: 175 резидентов, 1196 агентов и 9843 осведомителя. Почти половина из них (47,2 %) была завербована в первые шесть месяцев 1945 г. — 156 резидентов (89,1 %), 527 агентов плюс еще 41 агент-”маршрутник” и 84 агента-”внутренника” (всего 652 человека или 52,3 %), а также 4483 осведомителя (45,6 %)[148]. Как сообщалось в совершенно секретном докладе, датированном 14 сентября 1946 г., почти 9 % (2968 чел.) из 33 740 галицийских крестьян в составе истребительных батальонов были на тот момент тайными осведомителями, работающими на Советы[149].

Однако на практике эти впечатляющие данные часто не соответствовали ожиданиям. Подавляющее большинство советских спецопераций на Западной Украине с самого начала были под угрозой срыва. Приведем только один пример для иллюстрации.

В октябре-ноябре 1944 г. органы НКГБ на Украине приступили к операции с целью внедрить своего человека в руководство бандеровской ОУН — самого сильного крыла украинского подполья. Основная задача состояла в том, чтобы задействовать двух женщин-агентов — ИРИНУ в Луцке и АПРЕЛЬСКУ из Киева. Эти женщины затем должны были подтвердить надежность третьего агента — СВИЯ, выходца с Восточной Украины, работавшего на НКВД с 1924 г. По легенде, АПРЕЛЬСКА была ключевым посредником между СВИЕМ — руководителем вымышленной украинской националистической подпольной организации, якобы базирующейся в окрестностях Киева, — и региональным штабом ОУН в Луцке[150].

Неудачно спланированная операция была обречена почти с самого первого дня. В итоге сорвалась она в первую очередь благодаря командующему УПА Тарасу ЧУПРИНКЕ. ИРИНА и СВИЙ были допрошены повстанцами, а затем казнены. АПРЕЛЬСКА реабилитировала себя тем, что согласилась сотрудничать с УПА. Хотя ей запретили участвовать в новых операциях, украинское подполье даровало ей жизнь и разрешило служить своему делу, рассказывая женщинам на Западной Украине о тех мучениях, которые ей пришлось пережить.

Эта история особенно интересна тем, что региональный начальник контрразведки подпольщиков был убит в своем убежище во время очередной облавы, устроенной советскими частями против повстанцев спустя две недели после допроса и казни ИРИНЫ и СВИЯ. Тогда была захвачена большая пачка документов, относящихся к этой операции, — в том числе и протоколы допросов всех трех советских агентов. Оценивая результаты в марте 1946 г., заместитель главы Первого отдела ГУББ полковник НКВД В. Константинов анализировал причины провала. Сделав вывод о том, что операция НКВД по проникновению в центральные командные структуры ОУН “была недостаточно продумана и подготовлена”, Константинов подчеркивал три главных изъяна. Во-первых, как указывал Константинов, двое из трех агентов НКВД не были достаточно проверены. ИРИНА была капризной девицей двадцати трех лет. Под давлением со стороны подпольщиков она раскололась также легко, как сделала это раньше — когда ее арестовали и допросили сотрудники НКВД. Став агентом НКГБ в октябре 1944 г., она никогда не проходила серьезной подготовки к подпольной войне и совсем не годилась для такой крупной операции, начавшейся всего месяц спустя после того, как ее завербовали. Оперативный сотрудник НКВД по фамилии Бриккер, руководивший операцией, по всей видимости полагал, что роль ИРИНЫ не слишком важна — от нее требуется просто подтвердить принадлежность к подполью АПРЕЛЬСКОЙ и устроить той первую встречу. Однако почти сразу же после того, как Ирину арестовали органы НКВД, об этом узнали повстанцы — на нее донесла ее подруга по работе. Таким образом, амбициозные планы НКВД с самого начала оказались под угрозой срыва. ИРИНЕ предстояло убедить подпольщиков в том, что она будто бы по своей собственной инициативе стала двойным агентом, на самом деле работающим против НКВД на стороне повстанцев. Константинов поражался: как можно было всерьез рассчитывать на то, что ИРИНА сможет это сделать! На самом деле единственное, в чем они убедились, — так это в том, что она скомпрометировала себя сотрудничеством с советскими органами и ей стало невозможно доверять с того самого момента, как ее арестовали. Точно также и АПРЕЛЬСКА — более серьезная женщина двадцати двух лет — проработала на НКВД всего шесть месяцев до начала операции.

Во-вторых, Константинов критиковал общий недостаток конспирации и слишком большую осведомленность участников обо всей операции в целом. Очевидно, что каждый агент должен был располагать только той информацией, которая была ему строго необходима. Однако на практике все они знали гораздо больше, чем требовалось. В данном случае это обернулось особенно плачевными последствиями: хотя АПРЕЛЬСКА и не знала остальных агентов, тем не менее она смогла на допросе сообщить повстанцам важные сведения. Эти данные позволили Службе безопасности установить их личность. АПРЕЛЬСКА стала сотрудничать с НКВД в апреле 1944 г. Ее выдал советским властям на жестоком допросе один из ее близких друзей в Киеве. Она сама, однако, держалась очень стойко, несмотря на пытки и другие применявшиеся к ней чрезвычайные меры воздействия, в том числе и почти двухмесячное одиночное заключение. АПРЕЛЬСКА пошла на сотрудничество с советскими органами против украинских националистов только тогда, когда ее связи с подпольщиками стали угрожать жизни ее родителей, живших на селе под Житомиром. В этом, как и в других случаях, Советы чрезмерно полагались на завербованных на свою сторону агентов украинского подполья, совершая ту же ошибку, что и Большой брат в классическом романа Дж. Оруэлла “1984 год”. Иными словами, они, кажется, действительно верили в то, что если сопротивление человека удалось сломить, то он останется таким навсегда. На самом деле, как показывает история с АПРЕЛЬСКОЙ, перевербованный агент испытывал глубокий внутренний конфликт. Обычно это приводило к тому, что он с радостью встречал свое разоблачение повстанцами. После разоблачения АПРЕЛЬСКА, как и многие другие, всячески сотрудничала с подпольщиками, чтобы поддержать их в борьбе с советской властью. Даже такой неопытный советский агент, как она — а АПРЕЛЬСКА была скорее нормой, чем исключением, — мог оказаться большим приобретением для контрразведки повстанцев.