В многочисленных инструкциях УПА прямо описывается, как следует вершить расправу. Цель террора состоит не только в том, чтобы уничтожить заподозренных предателей, но и в том, чтобы запугать остальных и тем самым не допустить возможной измены в будущем. Поэтому ритуальное осквернение тел являлось важной частью террористических методов, применявшихся украинским националистическим подпольем. “Бандиты [повстанцы — Дж. Б.] надругались над трупами [заподозренных в сотрудничестве с Советами]. Со всех тел сняли обувь и одежду, руки и ноги связали как скотину, а лица раскромсали на части”[101]. В Ровенской области в июне 1944 г. отряды украинских повстанцев казнили местного крестьянина, заподозренного в сотрудничестве с Советами, повесив его посреди села. Затем повстанцы публично осквернили тело — “порубили труп повешенного бандита топором”[102]. Во Львовской области в августе 1944 г. у двух семей по очереди выкололи глаза — будто бы за то, что их близкие сообщили о передвижениях повстанцев советским властям. Трупы затем изрубили в куски на виду у испуганных односельчан[103].

Ритуальное насилие в самых страшных формах применялось украинским подпольем по отношению к приезжим, направленным советской властью на Западную Украину для послевоенного восстановления хозяйства. 13 сентября 1944 г. в Ровенской области повстанцы напали на пятнадцать сотрудников советского районного аппарата. Одному из них удалось сбежать, а четырнадцать остальных увели в лес и расстреляли. Затем повстанцы надругались над трупами, отрезав голову у одного убитого мужчины и ноги и лицо у женщины[104]. Подобные зверства слишком часто встречались повсюду в Галиции в послевоенную эпоху террора и контртеррора. Они дают достаточный материал для обвинений против обоих противоборствующих сторон[105].

Очевидно, конкретные формы надругательства над телами убитых соответствовали различным степеням предательства[106]. Когда осквернения трупов оказывалось недостаточно для передачи соответствующего символического смысла, подпольщики-националисты высказывались яснее. 21 ноября 1944, в два часа ночи, вооруженный отряд из сорока украинских повстанцев вошел в село Дубечно на Волыни. Обыскав дома председателя и секретаря сельсовета, повстанцы застрелили председателя на глазах односельчан. На спину убитому прицепили записку: “Расстрелянный — глава сельсовета. Если кто-нибудь займет это место — его ждет та же судьба”. Затем вооруженные люди ворвались в забаррикадированное помещение сельсовета, где убили сторожа — украинца по имени Ткачук. На спину ему штыком прикрепили другую записку: “Это труп предателя украинского народа, защищавшего Советы. Если кто-нибудь придет работать на его место, он погибнет точно также”. После этого повстанцы осквернили помещение сельсовета — расклеили антисоветские лозунги и призывы, сорвав со стен и разорвав на куски портреты партийных и советских руководителей. Лица на портретах замазали кровью убитого сторожа-украинца[107].

К ритуальному насилию можно также отнести принуждение членов советского актива выкрикивать бранные слова в адрес Сталина перед тем, как предать их страшной публичной казни, а также надругательство над телами убитых. Зачастую ритуальный террор состоял в осквернении тех или иных предметов — обычно это были символы советской власти. Когда отряд УПА в селе Добряны не смог отыскать комсомолку Теклю Балиас, спрятавшуюся на крыше своего дома, вместо нее повстанцы захватили ее комсомольскую форму. Эту форму они бросили на землю, совершив над ней символический акт осквернения[108]. Приказ № 1 командования дивизии “СХИД” УПА от 14 ноября 1944 г. содержал подробные указания командирам отрядов: писать на стенах красящими средствами разных цветов — кровью людей и животных, сажей, разведенной в молоке и т. п. — такие антибольшевистские лозунги, которые могут особенно сильно воздействовать на местное население[109]. Целью подобных действий всегда было наглядно подчеркнуть присутствие украинских повстанцев в том или ином районе. Как отмечалось в инструкциях УПА февраля 1944 г.: “Наши удары против врага [т. е. против Советов — Дж. Б.], против вражеской системы, против сексотов и сочувствующих им должны быть заметны на каждом шагу”[110].

Конечно, у конкретных актов возмездия часто был свой собственный символический смысл. Так А. В. Грицук — повстанец из 10-го Ровенского областного отряда СБ, украинец по своей этнической принадлежности — позднее признался на допросе советским следователям: в январе 1944 г. в селе Грушвица он удавил молодую женщину-украинку той же веревкой, какой советские спецгруппы казнили двух членов областной СБ — НЕЧАЯ и КРЮКА. Женщину подозревали в том, что она выдала двух контрразведчиков повстанцев Советам[111].

Какими бы чудовищными ни были эти акции, ритуальный характер этих казней наглядно показывает, что украинские повстанцы применяли насилие против отдельных лиц в показательных целях. Запугивая этим все население, они пытались предотвратить его сотрудничество с врагом. Инструкции УПА начала 1945 г. требовали: “Не проводить широкого террора против масс. Уничтожать злодеев поодиночке”[112]. Лидеры украинских националистов хорошо осознавали, что политика массового террора против всех подряд, проводимая силами недисциплинированных местных отрядов, может лишить подполье массовой поддержки. Поэтому они стремились совершенно однозначно внушить местному населению: следуйте нашим правилам и вас не тронут. Террора против отдельных лиц, как метод, особенно эффективно применялся для запугивания повстанцев, арестованных советскими органами и начавших сотрудничать с властями[113].

Однако постоянная угроза мести повстанцев, направленная против отдельных лиц, оказалась также и наиболее результативной формой психологического террора по отношению ко всему населению в целом. Например, осенью 1946 г., во время советской кампании по хлебозаготовкам, украинское подполье распространяло такие листовки: “Скоро большевики будут проводить хлебозаготовки. Каждый из вас, кто сдаст зерно на заготовительный пункт, будет убит как собака, а вся его семья забита насмерть”[114]. “Не выполняйте приказов Советов, потому что всякий, кто их выполнит, будет повешен как предатель украинской земли… Если кто из вас сдаст зерно, мы убьем вас как собак, а всю вашу семью повесим или порежем на куски”[115]. Такого же рода угрозы были обращены к тем, кто занимал должности в сельских советах. Результаты запугивания отмечались в советском докладе осени 1946 г.: “Никто не хочет быть руководителем на селе, потому что днем его выбрали, а на следующее утро он повешен”[116]. В многочисленных интервью с жителями Западной Украины, записанными в последние годы, присутствует одна и та же деталь: на выборах в сельсоветы крестьяне по возможности старались сделать так, чтобы руководителями оказались холостые мужчины, у которых не было родственников на иждивении. До самого конца 1940-х гг. большинство сельсоветов существовали лишь на бумаге, поскольку местные жители обычно отказывались занимать должности, освобождавшиеся после убийства предыдущих руководителей повстанцами.