— Это ты правильно сделал, — одобрил Петрович.

Я уже давно заметил, что люди, бывшие на Большой земле круче самых крученых поросячьих хвостиков, попав в Зону, сначала теряются, потом, если выживают, понемногу приходя в себя, начинают с преувеличенным вниманием относиться ко всем мелочам, в которых ровным счетом ничего не понимают. У Петровича, похоже, наступил именно этот период.

— Посмотрим, — неуверенно произнес Белыч и выложил на стол рядом со мной свою добычу.

После того как мы убедились в полной зарядке аккумуляторов, опробовали новые фонари, оказавшиеся гораздо сильнее наших, Петрович предложил заняться прокладкой маршрута. Мы разложили на столе чертежи и стали искать оптимальный путь.

До шестого этажа, судя по нанесенным на ватман меткам, располагались административно-хозяйственные и вспомогательные службы — вроде вычислительного центра, технического этажа, компактной мастерской, бухгалтерия, и прочие околонаучные работники. Начиная с шестого — шли лаборатории. Названия их нам ни о чем не говорили — как правило, короткий цифробуквенный код. С трех сторон от основного строения располагались шахты грузовых лифтов: два под двухтонные механизмы и один — под пятитонный. Запустить их мы не надеялись и даже не стали обсуждать такую возможность. На всякий случай я проверил соответствие наших электронных планов из ПДА с теми бумагами, что сейчас лежали перед нами. Тождество было стопроцентным. Если раньше и оставались какие-то сомнения, что мы могли забрести не в ту сторону, то теперь стало понятно, что мы вышли на верный путь!

Наша, казалось бы, прямая дорожка — в виде пожарной лестницы, обрывалась на этом самом шестом подземном уровне, по неведомой прихоти проектировщиков проходила через два этажа с другой стороны сооружения, и затем начинала петлять как заправский алкоголик, выскакивая из этажей то справа, то слева от основной шахты лаборатории.

Белыч предложил использовать оставшуюся у нас веревку для спуска от шестого до двенадцатого яруса, но на боковом разрезе строения мы обнаружили, что в тех местах, где лестница отсутствовала, никто не удосужился прорубить удобные для спуска колодцы.

Петрович выслушал все наши фантазии и вынес очередное командирское решение:

— Пойдем по пути наименьшего сопротивления — там, где открывается. А сейчас предлагаю плотненько перекусить, Максу прописываю сто граммов коньяка. Поспим и в дорогу. Число сегодня какое?

Белыч достал свой коммуникатор, сверился с его показаниями и, не веря себе, ответил:

— Первое июля. Шесть часов утра. Сбился что ли? Нет, вроде. Мы здесь уже почти трое суток. А кажется, будто только вчера спустились.

Я проверил свой ПДА. Он тоже показывал первое июля, шесть часов, девять минут.

— Я думал сейчас вечер, — Петрович вытряхнул на стол какие-то консервы из той партии, что им удалось найти на втором ярусе. — Белыч, плесни Максу коньяка немного. Для восстановления, ага?

— Блин, я тоже хочу восстановиться, — Белыч нехотя откупорил бутылку и налил на дно кружки жидкости на два пальца.

— Что за человек! — восхитился Корень. — Тебя почему Белычем назвали? Тебе больше Исаакович подходит.

— А-а, — сталкер протянул мне кружку, — это из юности. Я тогда выпить любил.

— Да ты и сейчас в этом деле совсем не дурак, — усмехнулся Корень. — А Белыч-то почему?

— Анекдот такой есть про обкурившуюся ворону, которая не дала медведю курнуть и аргументировала отказ фразой: «А тебе, Белка, хватит!», — Белыч мечтательно улыбался, видимо, вспоминая молодые годы, — Вот и мне друзья так часто говорили. А потом прилипло — «Белка, Белка». А когда постарше стал — переделалось в «Белыч». Вот так как-то.

— Занятно, — Корень вскрыл поочередно три банки и уселся. — Я уж подумал, когда ты про выпивку заговорил, что про белую горячку история будет.

— Чего не было — того не было! Хотя, конечно, близок был. И не раз. Теперь-то вовсе не пью. В последние дни что-то накатило. Наверное, перенервничал с вами.

— Налетай, громадяне! — Корень радушным жестом пригласил всех к столу.

Я выпил коньяк залпом, так, как пьют самогон, выдохнув из себя весь воздух, и опрокинул жидкость из кружки глубоко в глотку, чтоб, не дай бог, коньяку не вздумалось рвануться обратно. Взялся за банку с датской ветчиной трехлетней давности — мне удалось рассмотреть срок её изготовления на слегка почерневшей этикетке. Строка со сроком годности не читалась, но я подумал, что это к лучшему. Запах нормальный, внутри плесени не видно. Наверное, съедобна. Отбросив сомнения, стал жевать.

Белыч, громко и часто чавкавший, вдруг на секунду застыл на месте, положил в банку свою раскладную ложку, а потом, с усилием проглотив кусок, задучиво произнес:

— Про Балдерса вдруг вспомнил. Получается, что Макимот с подельниками за нами шел?

— Ну и что? — Петровича, далекого от местных раскладов, этот вопрос совсем не заботил, а я понял, что насторожило проводника. Только удивительно, что так поздно. С другой стороны — он ведь не читал всей переписки несостоявшихся киллеров.

— А то! От логова Скулла в лес ведут лишь две дорожки. В обход тоже можно, но долго. За сутки никак не обернуться. Так, брат?

— Наверное. И что? — Петрович тоже отставил свою банку.

— По одной прошли мы. И за нами никто не шел. Черт, сложно объяснить, но по времени не получается. Если они шли за нами, то должны были появиться позже. Часа на два. И не с той стороны, откуда они пришли!

— Ну?

— Баранки гну! Значит, они пришли со стороны поста «Монолита»!

— Ясен пень! — Петрович снова взялся за отставленную было банку. — Ну теперь-то все понятно! — иронии в его словах хватило бы на троих, — Нас-то это каким боком касается?

— Вас? Не знаю, — пробормотал Белыч, — пока не знаю. Послушай: есть клан «Монолит», я не знаю, говорит ли тебе это название о чем-нибудь, но здесь они считаются конченными психами. Сектанты, маньяки — это все про них. Клан известен тем, что никогда и ни с кем в Зоне не договаривается! Я слышал, что они вообще уже не люди. Полумутанты — полузомби. Но, тем не менее, это одна из сильнейших, а может быть, и самая сильная группировка от Припяти до Чернобыля. Посылка понятна?

— Ага, продолжай.

— Вопрос: могли ли те три придурка, которых мы успокоили на дороге, захватить пост «Монолита», где мы видели караван и двух киборгов?

Петрович, начиная что-то понимать, прекратил жевать и нахмурился.

— Да никогда! — сам себе ответил сталкер. — А что это значит? А это значит, что Балдерс с «Монолитом» все-таки договорился! И, вероятнее всего, договаривались они не по причине неприязни к двум заезжим жуликам, укравшим гуся. Игра идет по-крупному, раз уж Балдерсу пришлось с сектантами дружить!

— Всё, здаюсь! — Петрович поднял руки вверх. — Ты вывел нас на чистую воду! Это мы застрелили Джона Кеннеди и вынуждены скрываться в этих катакомбах! — Он налил себе в кружку минеральной воды из запасов охраны лаборатории. — Ты это все к чему рассказал, уважаемый?

— Задумался просто, в очередной раз. Во что вы меня втравили, парни?

— Не грузись, — посоветовал Корень. — Забей! Твое дело телячье — куда стадо туда и ты.

Белыч поёжился:

— Что-то не охота мне телком прикидываться, как бы на заклание не попасть! Иметь Балдерса и «Монолит» на хвосте за «просто так» — мне не улыбается.

— Началось, — устало вздохнул Петрович. — Сколько тебе надо добавить, чтоб ты шел вперед и с песней?

— За деньги на смерть не ходят. — Невинно хлопая глазами, сообщил сталкер. — Только за большую идею: любовь к Родине, победу коммунизма, нерушимую дружбу, власть над всем миром, на худой конец — за очень большие деньги. Вот вы за чем идете?

Петрович посмотрел на меня и беззвучно расхохотался. Он смеялся самозабвенно, хлопая себя по ляжкам, тряся головой, и даже пару раз пребольно ткнул меня кулаком в зудящий бок. Белыч растерянно улыбался.

— Белыч, — отсмеявшись, серьёзно сказал Корень, — давай не будем превращать наше приключение в дешевый боевик, ага? Я ведь, честное слово, ответить тебе хотел что-то вроде: — он сделал страшное лицо и прошипел, — «Сталкер, если я тебе скажу об этом, мне придется тебя убить!»