XIV

Дни летели у Нади Синицыной так быстро, что она точно теряла им счет.

Давно ли выпал первый снег, а теперь уже и Новый год позади.

Она вспомнила о Новом годе только за день до него — так она была увлечена репетициями в кружке пьесы, где ей сразу дали главную роль.

Вспомнила и о Ване Заплатине, забежала к нему, не застала дома, хотела написать записку — и не написала.

А в тот же день вечером она — на репетиции условилась отужинать в складчину и встретить Новый год на сцене.

Пригласить его она не могла. Ему слишком противно ее театральство, а если и придет, то будет хмур и неприятен, пожалуй, еще к кому-нибудь приревнует.

Так и пролетел Новый год.

Она забежала домой на минутку, под вечер, чтобы переодеться — и опять на репетицию.

Репетировать будут в первый раз с обстановкой, и она уже приготовила себе платье, в котором должна «создать» эту роль.

Это выражение она уже употребляет.

Хозяйкой своей меблировки Надя очень довольна. С горничной она ладит, комнаты содержатся чисто, и полная свобода насчет возвращения домой в поздние часы.

И еда — сносная.

Только что она перешла в свою спаленку — достать платье, в котором будет играть, — из коридора постучали.

Это ее немного удивило. Прислуга никогда не стучит; а никого постороннего она не ждала.

— Войдите! — громко крикнула она, не выходя в первую комнату, где у нее стояло и пианино.

Послышались мужские шаги. Она их сейчас же узнала.

— Это ты… Ваня? — окликнула она.

— Я, — ответил Заплатин глухо.

— Сейчас… подожди.

Надя положила платье на кровать и вышла к нему в первую комнату.

Заплатин вошел прямо в пальто и, у двери, стал снимать калоши, оставаясь еще в фуражке.

— Здравствуй… С Новым годом. Мы давненько не видались.

— Давненько, — повторил Заплатин и стал снимать пальто.

— Садись… вот сюда! — пригласила она его на угловой диван. — Ты все время был в Москве?

— А то где же?

— Я к тебе заходила… Тебе говорили?

— Нет, никто не говорил.

— Как же, я была… Думала встретить с тобою Новый год.

— Думала? — переспросил Заплатин с особым выражением.

— Мы встречали целой компанией на сцене, после репетиции. Я, признаюсь, боялась, что тебе будет неприятно в этой компании.

Она не договорила. Заплатин сидел, не глядя на нее прямо, и перебирал в руках околыш фуражки; потом бросил ее на стул, рядом, и тогда обернулся к ней лицом.

Оно почти испугало Надю.

— Что с тобой, Ваня? Ты нездоров?

— Послушай, — начал он вздрагивающим голосом, — зачем ты так поступаешь со мною?

Как будто испугавшись, она встала и отошла к окну.

— Как?

И он быстро поднялся.

— Вы с Элиодором Пятовым, твоим теперешним покровителем, надумали средство устранить меня… совсем, когда кончу курс.

— Не понимаю, что ты говоришь, Ваня. Как устранить?

— Не лги, ради Создателя! Не лги! — крикнул он и весь задрожал.

— Я не понимаю, что ты говоришь, — повторила она сильным голосом и, чтобы показать ему, что она его не боится, сделала к нему два шага.

— Не понимаешь?.. Ха, ха! Из каких же это побуждений — из любви ко мне, что ли, Пятов на той неделе стал предлагать мне — содержать меня, на свой счет, целых два года, чтобы я ехал за границу и готовился там на магистра?

— Я в первый раз слышу это.

— А я не верю тому, что ты говоришь. Расчет, кажется, ясен — он хочет удалить меня, чтобы я не торчал тут, чтобы ты попалась ему в сети.

— Да я-то тут при чем, скажи на милость? — возразила

Надя, начинавшая приходить в себя.

— Как будто ты до сих пор не понимаешь, какие виды он на тебя имеет!

— Это его дело! Может, и замечаю. Но я им не увлечена.

— А бегаешь к нему, принимаешь от него завтраки, пьешь шампанское, берешь с него деньги за пустяшные переводы. И все это ты делаешь так, бессознательно, не понимая, чем все это отзывается? Ах, Надя, Надя!

Он почти упал на диван и опустил голову на подушку.

Надя ждала, что он зарыдает. Она присела на диван и начала говорить мягче, дотронулась рукой до его плеча.

— Постыдись, Ваня! Твоя ревность — просто безумие. Ты отравляешь жизнь и себе и мне.

— Молчи, молчи! Ради Бога! — закричал он. — Ты теряешь всякую совесть. Довела себя до того, что он — этот отвратительный хищник — говорит о тебе как о прожженной интриганке, которая — по его выражению — нас обоих проведет и выведет. И он имеет на это право. Ты им пользуешься теперь, имеешь виды и на будущее! В твоем отвратительном актерском мире и нельзя иначе ни чувствовать, ни поступать!

Слезы душили его. Он их глотал и с трудом мог бросать слова.

— Ты кончил? — спросила Надя.

— И то, что ты мне скажешь в оправдание, я не могу принять. Слышишь, не могу!

— Не принимай — твоя воля. Ну, хорошо, я — прожженная кокетка, хищница — под стать Элиодору Пятову, бездушная актерка! Так ведь? Но что же я такое сделала? Познакомил меня с Пятовым ты… Ты и привез меня к нему. Он помог мне попасть на курсы. Я ему за это благодарна. Да, благодарна. Вот мое настоящее призвание, а не курсы истории или ботаники.

Тайно от тебя я к нему не бегала. Я тебе говорила про тот завтрак. Говорила или нет? — почти гневно крикнула Надя, подняв голову. Он не ответил.

— Неужели у тебя так память отшибло? Ну да, я ему нравлюсь, и даже очень. Но я им не увлекаюсь и не увлекусь. И это я тебе говорила.

— Так ты желаешь, — перебил он с искаженным лицом, — чтобы я сделался твоим пособником… вроде тайного альфонса, и чтобы мы вместе обрабатывали и теперь, и впоследствии московского туза-мецената? Так, что ли?

— Ты с ума сошел!

— Нет, я правду говорю. Может быть, ты его и доведешь до того, что он поставит тебе вопрос ребром: желаете быть женой Элиодора Пятова или заурядного бедняка Заплатина? Он и теперь уже не сомневается в твоем ответе.

— А ты?

Голос Нади дрогнул.

— Какое же может быть сравнение между нами для тебя, если он согласится оставить тебя на сцене? Я — и миллионщик меценат!

Заплатин порывисто схватил себя за голову обеими руками выше затылка, потом обернулся лицом к Наде и, близко придвинувшись, бросил ей:

— Скажи теперь… скажи! Кого ты выберешь?

— Не знаю, — ответила она твердо и с недобрым блеском в глазах. — Ты так ведешь себя со мною, что другая бы на моем месте сейчас же разорвала с тобой. Так слишком делается тяжело, Иван Прокофьич, продолжала она, меняя тон. — Я уже говорила вам не один раз, что в рабстве не желаю быть ни у кого. Оттого что девушка обручилась с вами — она должна всю жизнь свою закабалить? Для нее открывается чудная дорога, а вы смотрите на дорогое ей дело как на гадость, на разврат! И считаете еще себя большого развития человеком… Интеллигент! Нечего сказать!

Она прошлась по комнате взад и вперед и опять села на диван.

Заплатин сидел все в той же позе, охватив сзади низко опущенную голову обеими руками, и нервно, ритмично качал ее.

И вдруг он опустился на пол, подполз к коленям Нади и, упав на них головой, зарыдал.

Она не отталкивала его.

— Прости! — с трудом выговаривал он. — Я безумный. Не могу совладать с собою. Пойми ты это, Надя. Ежели бы тебя забрало такое же чувство, ты бы поняла и простила.

Он стал целовать ее руки, все еще стоя на коленях.

Ей сделалось жаль его больше, чем в другие разы, когда между ними выходили сцены.

— Нельзя так, Ваня! — гораздо мягче заговорила она. — Ну… встань, сядь сюда… Поговорим ладком. У меня есть еще полчаса свободных… Ты не возмущайся — я не могу манкировать этой репетицией. Она вроде генеральной.

Он слушал ее с отуманенной головой. Но его сейчас же кольнуло в сердце ее актерское слово.

В его душе — ад; а она может ему уделить только полчаса, и ей нельзя «манкировать» грошовой любительской репетицией.